Наталья Штурм - Все оттенки боли
Драматург таинственно рассмеялся и сладко потянулся, закинув длинные руки за голову.
— Не волнуйся. Я же не мальчишка дурной, чтобы тебя обидеть. Зрелый мужчина знает, как нужно обращаться с женщиной. Тем более с такой молоденькой, как ты. Можешь не отвечать, если стесняешься. Но, видимо, у тебя не было отца, и поэтому ты боишься откровений с мужчинами. А я и так все о тебе знаю!
— Да?! — сразу поверила я и подумала о диссидентских проделках.
— Я, к примеру, знаю, какой у тебя размер лифчика и трусиков.
Тут мое лицо вообще залилось краской. Откровенно говоря, я и сама не знала, что какого размера. Мама покупала на глаз, а трусы размерами S/M/L продавались только в туалете на Столешниках или с рук спекулянтов. Лифчиков в таких комплектах не было.
— Вы знаете, я больше думаю о своем будущем, о профессии. Мне хочется приносить радость людям и реализовать все свои дарования.
Драматург зычно рассмеялся и похлопал в ладоши.
— Браво! Ответ как на комсомольском собрании. Ты меня слушай! Только я могу научить тебя правильно жить и найти свое место в обществе.
— Но причем здесь размер моих трусиков? — искала я логику.
Даже в темноте я разглядела ироничные мудрые глаза драматурга.
— Хочешь, я научу тебя целоваться? — вдруг предложил он.
— Нет, — быстро ответила я и вскочила. — Я не хочу, чтобы вы учили меня целоваться.
— Вот как? — искренне удивился драматург. — Отчего же?
— Потому что вы старый, а мне нравятся молодые. Или чуть постарше меня. Вот вам сколько лет?
— Сорок девять, — быстро ответил драматург и сел.
Ну вот так всегда! Как только хотят уменьшить возраст, сразу сбрасывают единицу от юбилея. Тоже мне писатель, мог хотя бы сочинить, что ему сорок восемь.
Драматург загрустил, но ненадолго.
— В моей новой пьесе есть эпизодическая роль. Конечно, роль небольшая, но очень важная в концепции произведения. Молоденькая девушка влюбляется в немолодого писателя и сбегает к нему от своего парня. Ты же актриса — сможешь сыграть?
Меня аж подбросило! Ух ты, играть в театре? А разве можно без образования?
— Детка, было бы мое желание! Режиссер мой друг, для него не составит труда взять в спектакль студентку.
— Но я не учусь в театральном. Честно говоря, у меня вообще другие планы. Я хочу в музыкальное училище поступать. Хотите я спою?
Драматург вздохнул, лег на топчан, заложив руки вместо подушки, и закрыл глаза.
— Вот до чего я дожила, Григо-орий! — затрубила я оперным голосом.
Дядя удивленно открыл глаза и уставился на меня.
Я так и знала, что он удивится! Думал, сейчас про «миллион алых роз» услышит, а я ему арию Любаши для меццо-сопрано из оперы «Царская невеста».
— Господь тебя осу-дит, осу-дит за меня-я, — пела я в полный голос, наслаждаясь чистым морским воздухом, который заполнял мои легкие.
Драматург внимательно слушал, потом встал и подошел.
— Тебе надо поступать в музыкальное заведение. Зачем ты тратишь время в сомнительных конторах и в праздности? Поступай и даже не думай!
Да, ему легко говорить, когда у него уже все позади. А моя мама считает, что сначала нужно научиться работать, чтобы содержать себя. А потом уж можно осваивать любую профессию для души. Правда, на вокальное конкурс огромный…
— У тебя хороший голос. Советую, сразу, как вернешься в Москву, немедленно иди в консерваторию и поступай. Станешь звездой оперной сцены, я уже старенький, наверное, буду… («Как будто сейчас ты молодой», — отметила я.) И вот однажды подойду я к тебе после концерта в зале Чайковского и скажу: «Вы меня не помните? Это я дал вам совет поступать в консерваторию!» — Драматург ласково глядел на меня, словно дожидался, что я сейчас на шею ему брошусь от благодарности.
Вот что меня всегда раздражает — это советы. Стоит какой-нибудь мозгляк престарелый, сам насосанный как комар, а перед ним девчонка без связей, без денег, без надежды. А он вместо помощи советы раздает. И еще благодарности ждет, первооткрыватель хренов…
— Ты сама всего добьешься, — словно услышал мои мысли драматург. — У тебя сила воли есть. А вот подружка твоя — неправильная девочка. Поверь моему опытному взгляду. Не общайся с ней, найди себе целеустремленную подругу.
Вот тут я разозлилась! Кто он такой, чтобы учить меня, с кем дружить? Тоже мне, папа нашелся!
— У меня отличная подруга! Не надо про нее гадости говорить. Если б не она, сидеть мне сейчас в пыльном райкоме и постановления печатать. Знаете, как шея болит после восьми часов работы? Не знаете!
Драматург обрадовался:
— Я делаю потрясающие массажи! Ложись скорее на лежак — нужно снять напряжение с воротниковой зоны.
Вот зачем я ему сказала, что шея болит? Теперь он опять начнет приставать своими руками.
Но поскольку мама учила меня слушаться старших, я легла ничком на топчан и свернула голову в бок, как сломанная кукла.
— Если хочешь настоящий массаж, то я должен сесть на тебя. Не бойся, я легкий, не раздавлю.
Как будто в этом дело! Я вообще не хочу, чтобы этот старик усаживался на меня. Жила без массажей девятнадцать лет, и ничего себе, шея поворачивается.
Но драматург уже с серьезным видом разминал руки, бубня под нос: «Жаль, крема нет». Он вцепился костлявыми пальцами в мои плечи и стал их выламывать.
Было больно с непривычки, хотелось скинуть навязчивого всадника и ускакать от его приставаний да разговорах о трусиках. Но он так вгрызся в мои плечи, что я только вскрикивала и просила «полегче».
А у него, видимо, обострилось тактильное восприятие, и от воротниковой зоны он стал опускаться туда, где точно не болит.
А я это заметила и стала выворачиваться, как уж на сковородке.
— Расслабься! Я своей жене каждое утро массажи делаю, а она сознание теряет от удовольствия.
Почему мужчины думают, что подробности их личной жизни интересны другим женщинам? Или драматург всерьез полагает, что после этих «милых» семейных историй я брошусь на него в экстазе с криками: «Да! Да! Я тоже так хочу! Делай мне больно! Называй своей сучкой!»
В этот момент позади меня раздался глухой удар, и туловище драматурга свалилось на мою голову.
«Ничего себе легкий», — подумала я, раздавленная драматургом. И только потом испугалась. Затаилась. Пусть бандиты думают, что мы оба мертвые. Постоят да уйдут восвояси.
— Эй, ты живая? — спросил молодой голос и стащил с меня обмякшее тело писателя.
Я вскочила с бодрой улыбкой, чтобы бандит не решил, будто напугал меня и я собираюсь кричать.
— Весь берег обошел — искал вас, — радостно сообщил парень, помахивая палкой.
— Ты кто? — собиралась я с мыслями, потому что в темноте он был похож на черта.
— Не узнала? Во даешь! Вы у меня ночевали, когда приехали. Коза Гиппократ еще у меня. Вспомнила?
Видимо, драматург, когда падал, ударил меня подбородком по темени. Оттого и вопросы насущные появились.
— Ты почему козу мужским именем назвал?
Чернявый Вася-Бэзил с радостью ответил:
— До нее был козел. Я его назвал Гиппократ, потому что хочу в медицинский поступать. Козел сдох, а имя осталось.
— Ну да, ну да… — размышляла я над превратностями судьбы. — А здесь ты что делаешь? Мы тебя боялись — думали ты агрессивный.
— Не! — открыто улыбнулся парень. — Я ждал вас две ночи, волновался, все ли у вас в порядке. Потом решил искать на набережной. Здесь все тусуются. А Светка где? Мне пить не с кем!
— Светка квасит с пожилым контингентом на съемной хате. Хочешь, отведу тебя к ней?
Драматург зашевелился, обозначив живучесть.
— А зачем ты его так? Он известный писатель, между прочим.
— Я иду. вижу, мужик над женщиной издевается. Она кричит, а он ее душит…
— Он массаж мне делал. Воротниковой зоны…
Чернявый поглядел на драматурга и сразу поставил диагноз:
— Педофил.
— А что это? — Я вспомнила про опасные глисты как узкую специализацию чернявого.
— Это когда старый к молодым лезет. Он тебя просил что-нибудь делать?
— Нет… Просил, но ерунду. Говорить потише, про белье расспрашивал, трусиками интересовался… Так, по мелочи…
— Эти темы его возбуждают. Тихий голос, разговоры про белье, наверное, научить целоваться предлагал, да? Умные вещи рассказывал, да? Это классический педофил.
— А неклассические круглые идиоты? — очень разумно спросила я.
Чернявый продолжал развивать свою теорию.
— Наверное, стихи тебе читал? Они здесь все Волошина декламируют. Мозги опыляют романтикой.
Драматург открыл глаза и снова закрыл от греха подальше.
— А я думала это его стихи… Почему же он меня не изнасиловал?
Бэзил с такой готовностью отвечал! Прирожденный медик.
— Твой знакомый — социопатическая личность с комплексом своеволия. Просто ты ему не создала нужных условий для преступления. Ты громко разговаривала, трусики не обсудила и капризничала во время массажа…
