Алексей Суслов - Подслушанная страсть
-Господи, да прекрати же ты, наконец! – закричала Жанна и её колени разогнулись. В этот момент Гоблин достиг пика удовольствия внутри себя. Сперма хлынула на ягодицы девушки. Жанна заплакала.
Ваня выключил камеру и снова закурил. Заглянул Фёдор.
-Ну, вы всё? – смущаясь, спросил он. Виталик откашлялся, подавившись дымом.
-Да, – сказал он. – Пошли, мужики.
Они вышли и Фёдор закрыл дверь гардеробной на навесной замок.
Глава 9
Выходя из фойе биржи, Митя почувствовал металлический осадок во рту. Достав расчёску, он прошёлся по волосам, размышляя о том, какой он всё-таки закомплексованный человек, если глумление босса над подчинённой вызвало некоторое впечатление, что это он, Митя, никогда не замышлявший причинить боль женщине, виновен во всех смертных грехах.
Уже сидя в своей машине, Митя долго о чём-то думал, глядя на фотографию Кристины. Её таинственная улыбка рождала принадлежность к непознаваемости характера девушки, и глубокие морщины, опутавшие верх лица Мити, должны предоставить нам отличный отсыл к потаённому содержимому внутреннего мира молодого человека.
Проехав километр-два, уставший влюблённый потерял ощущение времени. В мыслях, слайд потоком – Кристина, с обнажённой спиной, озарённая безумно великолепным закатом солнца сменялась одетой в рыбацкую сетку Жанной, файл с которой тяжелел звуковым минором. Постоянно отрываясь от руля, Митя тёр виски, вытирал платком уставшие глаза и включал/выключал магнитолу, словно это приносило хоть какое-то утешение.
У первого светофора он потерял педаль тормоза, покрываясь холодным потом. Катастрофически несуразная нервозность грозила неприятностями. Однажды такое случалось в беззаботном детстве, когда он сильно порезал большой палец об жестяную банку, которая когда-то хранила тушёное мясо убитого животного, а сейчас несла угрозу смерти десятилетнему мальчугану, до потери чувств боявшемуся вида крови. Пока перепуганная бабушка обрабатывала рану пореза, Митя был в беспамятстве. Придя в себя, он почувствовал, словно кто-то вытянул из него все страхи и сомнения, терзавшие мальчика после ссоры с родителями. Такое происходит, когда перешагивают через глубокую, но неширокую пропасть, не делая из этого подвига, но используя шанс самоутвердиться.
Вздрогнув, Митя притормозил, едва не наехав на пешехода – девочку-подростка в инвалидной коляске, испуганно посмотревшей на него и едва не показавшей средний палец. Несколько иностранцев заинтересованно взирали на это действо, а один из них раз-другой щёлкнул фотоаппаратом, облизывая жаркие губы.
За перекрёстком, у новоотстроенной церкви с недоделанной колокольней, Митин «фольксваген» остановил наряд ДПС. Худой, но жилистый младший сержант козырнул, представился и попросил документы. Митя, впав в некоторое подобие транса, поспешно закрыл боковое стекло и уставился в экран телефона. Он слышал, как взбешённый полицейский, стуча костяшками пальцев в стекло, вполголоса кричал: «Сука, открой. Слышь, не дури, давай поговорим, разберёмся», и от всего этого на Митю напал зверский хохот, закончившийся резью в животе.
Подошёл суровый капитан, кавказец самых мудрых лет, показал Мите кулак и что-то сказал жилистому сержанту, отчего тот повесил на своё лицо идиотскую улыбку.
Накрыв всю машину упрямого водителя толстенным брезентом, оба стража порядка закурили как паровозы, смачно матерясь и отплёвывая звучные харчки, мало обращая внимания на недовольные взгляды прохожих. Один из мальчиков, ткнув в сторону капитана малоразвитым мизинцем, закричал: «Мама, смотри: дядя-верблюд! Я об этом расскажу папе», и побежал, смешно виляя задом, пока не упал, споткнувшись об деревянный брусок, брошенный невнимательным рабочим, очевидно, из среднежарких стран. Мальчик, обмазывая слюной разбитую коленку, по-овечи заплакал. Мать, бросив сумку и нераскрытое эскимо, принялась успокаивать своё любимое чадо, обещая гору подарков.
-Женщина, зря вы его успокаиваете, – хрипло начал кавказец-капитан, бросая окурок в лужу. – Его бить надо, а не задаривать погремушками!
Мать, зло взглянув в его сторону, хотела что-то сказать, но промолчала.
-У нас на Кавказе, за грубые слова в адрес уважаемого человека задницу очень долго отучивают сидеть. – Капитан ещё добавил, что избалованный ребёнок – наказание для родителей.
Женщина, приподнимая сына с тротуарной брусчатки, ненавистно бросила:
-Вот и езжайте в свои горы, а наших детей не трогайте!
Младший сержант дёрнул напарника за рукав формы, призывая проявить умеренную сдержанность и сохранить доброе лицо правоохранителя. Капитан так дал рукой по заду машины ДПС, что слепой старик, идущий с собакой-поводырём, забрёл в широкую лужу, проклиная еврея-отца и румынку-мать, зачавших его в внебрачном блуде.
Из «фольксвагена» пошёл настойчивый стук. Сняв брезент, полицейские ждали, когда Митя трясущимися руками откроет дверцу и вылезет для разбирательства.
-Я отвратительно себя чувствую, – слова Мити путались как следы испуганного зайца. – Но готов всё объяснить. Дело в том…
Капитан достал наручники.
-Мы с трусами не разговариваем. Давай живее руки, в отделе разберёмся, что ты за фрукт.
На Сорокина, 47, в обветшавшем здании УВД, в прокуренном кабинете №3 Митю ждала та самая девочка-инвалид, несостоявшийся наезд на которую отправил его в эти мрачные стены. Протокол составляла измученная ночью с постоянными вызовами на происшествия женщина с красивой фигурой, но плохим лицом, на котором, к тому же, отразились отпечатки тяжёлой семейной жизни.
-Вартан, может у этого гражданина горе какое? Он же трезв, хотя и мало что соображает, – обратилась к капитану хозяйка кабинета, откладывая заполненный протокол в сторону.
-У всех горе: то жена не дала, то младший спиногрыз бросил учиться… Ты, Света Световна, не дави на жалость – видел я таких горемычных и хорошо помню, как один из этих самых ломал мне нос только за то, что я остановил его за превышение скорости до 120, в то время, как он спешил отпраздновать кончину тёщи…
Светлана устало глянула на Митю, словно тот был приговорён к высшей мере наказания. Окончив школу милиции с отличием, она мало научилась понимать смысл действий своих сослуживцев. Зная капитана Вартана Срапяна как человека с невыносимым характером, который изрядно потрепал нервы трём его русским жёнам, женщина в который раз убедилась, что рядом с ней много случайных людей.
-Запереть его дня на три и пускай подумает, как трепать нервы сотрудникам полиции, – подвёл итог капитан.
-Ладно, будь по твоему. Но не проси меня, чтобы я помогала тебе в этом деле. У меня своих проблем хватает.
Срапян заспешил в прокуратуру за орденом об аресте. Мысленно он видел себя обладателем кругленькой суммы на счету банковской карты, полученной от родственников этого Мити, чья фамилия упорно не желала сохраняться в памяти Вартана. Зато, как idea-fix, мечталось о достроенном доме и отправленной на лечение в Армению матери.
В камере удушливо едко пахло мёртвыми тараканами. На лавке, у исписанной неизвестными чернилами стене, сидели двое человек, замолчавших при виде входящего. Один из них был внушительной комплекции и на целую голову превосходил сидящего справа.
-Кто таков? – громогласно рявкнул здоровяк,снимая кепку с гербом СССР на козырьке.
Митя назвался.
-Срапян подсуетился? Он может.
Здоровяк сказал, что лучше его называть по отчеству – Гаврилыч, и пожал руку Мите. Про соседа своего поведал, что зовут того «еврей Рабинович», и что «он скуп не от добра, а от обиды». Сам Рабинович голоса не подавал, чистя ногти тонким прутиком от веника.
-Слушай, Митяй, мы тут с коллегой размышляем о сущности женщины. Я считаю, что за каждой бабой нужен серьёзный круглосуточный надзор, а Рабинович, как и вчера за столом в ресторане, утверждает обратное: что баба – она и не баба, которая зависит от мужа, а женщина – со своими претензиями на осуществление мечты. Но какая у неё может быть мечта, как если только не видеть пьяным мужа и нарожать детей, чтобы было кому стакан воды к одру подать? Ты что думаешь?
