Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых

Однако вслух полицейский ничего подобного не сказал: возможно, как и я, он перехватил доверчивый взгляд уцелевшего кроткого глаза.

Я быстро выпрямился:

— Можно мне воспользоваться вашим телефоном?

В трубке раздался нетерпеливый голос Зигфрида:

— Джеймс, какого черта? Уже половина десятого! Либо ехать сейчас же, либо вообще можно не ехать! Бродячая собака с тяжелыми повреждениями. В чем, собственно, проблема?

— Да, конечно, Зигфрид. И я очень сожалею, что задерживаю вас. Но я не могу прийти ни к какому выводу. Вот если бы вы приехали и сказали свое мнение.

Молчание. Потом долгий вздох.

— Ну хорошо, Джеймс. Через пять минут я буду там.

Его появление в участке произвело небольшой фурор. Даже в рабочей одежде Зигфрид умудрялся выглядеть аристократом, а уж чисто выбритый, после ванны, в верблюжьем пиджаке, ослепительно белой рубашке и черном галстуке, он и вовсе мог сойти за герцога. Все, кто был в участке, почтительно уставились на него.

— Вот сюда, сэр! — сказал мой молодой полицейский и повел его на задний двор.

Зигфрид молча осматривал песика, не дотрагиваясь до него, как и я. Затем он бережно приподнял мордочку и увидел чудовищный глаз.

— Боже мой! — почти прошептал он, но при звуке его голоса пушистый хвост заерзал по полу.

Несколько секунд Зигфрид напряженно всматривался в изуродованную мордочку, а хвост все шуршал и шуршал соломой.

Наконец мой патрон выпрямился и пробормотал:

— Заберем его к себе.

В операционной мы дали песику наркоз и, когда он уснул, смогли наконец осмотреть его как следует. Затем Зигфрид сунул стетоскоп в карман своего халата и оперся ладонями о стол.

— Выпадение глаза, перелом бедра, многочисленные глубокие порезы, сломанные когти. Работы здесь хватит до полуночи, Джеймс.

Я промолчал.

Зигфрид развязал черный галстук, отстегнул запонку, сдернул крахмальный воротничок и повесил его на кронштейн хирургической лампы.

— Фу-у-у! Так-то лучше, — пробормотал он и начал раскладывать шовный материал.

Я поглядел на него через стол.

— Но, охотничий бал?

— А ну его в болото! — ответил Зигфрид. — Давайте работать.

Работали мы долго. Я повесил свой воротничок рядом с зигфридовским, и мы занялись глазом. Я знаю, нами обоими владело одно чувство: сначала разделаться с этим ужасом, а уж потом перейти к остальному.

Я смазал глазное яблоко, оттянул веки, и Зигфрид аккуратно ввел его назад в глазницу. Когда страшный шар исчез и на виду осталась только радужная оболочка, я испустил вздох облегчения.

Зигфрид удовлетворенно усмехнулся.

— Ну вот, опять глаз как глаз, — сказал он, схватил офтальмоскоп и заглянул в зрачок. — И обошлось без серьезных повреждений, так что есть шанс, что все будет в порядке. Но мы все-таки на несколько дней зашьем веки — во избежание всяких случайностей.

Сломанные концы большой берцовой кости разошлись, и нам пришлось долго повозиться, прежде чем мы сумели совместить их и наложить гипс. Теперь предстояло зашить бесчисленные раны и порезы.

Эту работу мы поделили, и теперь тишину в операционной нарушало только позвякивание ножниц, когда кто-нибудь из нас обстригал каштановую шерсть вокруг очередного повреждения. Я, как и Зигфрид, знал, что работаем мы наверняка бесплатно, но тягостной была совсем другая мысль: а вдруг после таких усилий нам все-таки придется его усыпить? Он по-прежнему находился в ведении полиции, и, если в течение десяти дней его никто не востребует, он будет подлежать уничтожению как бродячее животное. Но если его бывшим хозяевам он небезразличен, то почему они уже не наводили справки, в полиции?..

Когда мы все закончили и вымыли инструменты, время перевалило далека за полночь. Зигфрид бросил последнюю иглу на поднос и поглядел на спящего песика.

— По-моему, снотворное перестает действовать. Давайте-ка уложим его у огня и выпьем, пока он будет просыпаться.

Мы унесли песика на одеяле в гостиную, а там уложили на коврике перед камином, в котором ярко пылал уголь. Мой патрон протянул длинную руку к стеклянному шкафчику над каминной полкой, достал бутылку и две рюмки. Без воротничков и пиджаков — лишь одни крахмальные манишки и брюки от вечернего костюма напоминали о бале, на котором нам так и не довелось побывать, — мы удобно расположились в креслах по сторонам камина, а между нами мирно посапывал наш пациент.

Теперь он выглядел куда приятнее. Правда, веки одного глаза стягивал защитный шов, а задняя нога в гипсе торчала неестественно прямо, но вид у него был чистенький, прямо-таки ухоженный. Казалось, его ждет заботливый хозяин… Но только казалось.

Шел второй час ночи и содержимое бутылки заметно поубавилось, когда каштановая голова приподнялась.

Зигфрид наклонился, потрогал ухо, и тут же хвост захлопал по коврику, а розовый язык нежно лизнул его пальцы.

— Симпатичная псина, — пробормотал Зигфрид, но тон его был странным. Я понял, что и его тревожит дальнейшая судьба бездомной собачки.

Два дня спустя я снял швы, стягивавшие веко, и, к большой своей радости, увидел совершенно здоровый глаз. Молодой полицейский был доволен не меньше меня.

— Нет, вы только посмотрите! — воскликнул он. — Словно ничего и не было.

— Да. Все зажило превосходно. Ни отека, ни воспаления. — Я нерешительно помолчал. — О нем так никто и не справлялся?

Он покачал головой.

— Пока нет. Но остается еще восемь дней, а ему у нас тут неплохо.

Я несколько раз заглядывал в участок, и песик встречал меня с неуемным восторгом. Прежняя боязливость исчезла бесследно: опираясь на загипсованную заднюю ногу, он передними обхватывал мое колено и бешено вилял хвостом.

А меня все больше одолевали зловещие предчувствия, и на десятый день я лишь с трудом заставил себя пойти в участок. Ничего нового не произошло, и у меня не было иного выхода, кроме как… Усыпляя одряхлевших или безнадежно больных собак, утешаешься мыслью, что конец все равно близок и ты лишь избавляешь их от ненужных страданий. Но убить молодую здоровую собаку — мысль об этом внушала мне отвращение. Однако я был обязан исполнить свой долг.

В дверях меня встретил молодой полицейский.

— Опять ничего? — спросил я, и он покачал головой.

Я прошел мимо него в сарай, и песик, по обыкновению, обхватил мое колено, радостно глядя мне в глаза и приоткрыв пасть, словно от смеха.

Я поспешно отвернулся. Либо сейчас, либо у меня не хватит духа…

— Мистер Хэрриот! — Полицейский потрогал меня за локоть. — Я, пожалуй, возьму его себе.

— Вы? — Я уставился на него с изумлением.

— Ну да. Вообще-то у нас тут часто сидят бродячие собаки, и как их не жалко, но ведь всех себе не возьмешь!

— Конечно, — ответил я. — У меня тоже бывает такое чувство.

Он кивнул.

— Только этот почему-то словно особенный и попал к нам в самое подходящее время. У меня две дочки, и они меня просто замучили: подари им собачку, и все тут. А он вроде бы совсем такой, как требуется.

У меня вдруг стало удивительно тепло на душе.

— Совершенно с вами согласен. Он на редкость ласковый. Как раз то, что нужно для детей.

— Отлично. Так и решим. Я ведь только хотел спросить ваше мнение. — Он весело улыбнулся.

Я смотрел на него так, словно видел впервые.

— Простите, а как вас зовут? — спросил я.

— Фелпс. П. Ч. Фелпс.

Он показался мне настоящим красавцем — смешливые голубые глаза, свежее румяное лицо и ощущение надежности, пронизывавшее весь его облик. Я с трудом подавил желание горячо потрясти ему руку и дружески хлопнуть по спине. Но мне удалось сохранить профессиональное достоинство.

— Ну что же, лучше и не придумаешь. — Я нагнулся и погладил песика. — Не забудьте привести его к нам через десять дней, чтобы снять швы, а гипс уберем через месяц.

Швы снимал Зигфрид, а я увидел нашего пациента только четыре недели спустя.

П. Ч. Фелпс привел не только песика, но и двух своих дочек — одной было шесть лет, а другой четыре года.

— Вроде бы уже пора снимать гипс, верно? — сказал он.

Я кивнул. И он, поглядев на дочек, скомандовал:

— Ну-ка, девочки, поднимите его на стол.

Они старательно ухватили нового товарища своих игр и взгромоздили его на стол, а он отчаянно вилял хвостом и ухмылялся во всю пасть.

— По-видимому, все вышло неплохо, — заметил я.

Фелпс улыбнулся.

— Слабо сказано. Их с ним водой не разольешь. Даже выразить не могу, сколько нам от него радости. Просто еще один член семьи.

Я достал маленькую пилу и начал кромсать гипс.

— Думаю, это взаимно. Собаки любят чувствовать себя под надежным кровом.

— Ну, надежнее ему не найти! — Фелпс погладил каштановую шерсть и, усмехнувшись, сказал песику: — Будешь знать, как клянчить у ларьков на рынке. Вот полицейский тебя и забрал!