Юрий Бригадир - Сердце Анубиса

Утро мы встретили у открытого настежь двустворчатого окна — я, Вася и Карат. Два человека курили, а собака, поставив передние лапы на подоконник, задумчиво смотрела вдаль, изредка кося на нас карими глазами…

— Слушай, Вася, тебе не на работу?

— Не. Мне хуже. Мне сейчас к Светке на разбор полетов. Где был, что делал, когда это прекратится… песня номер раз. Когда у тебя хозяин приезжает?

— Должен через неделю. Да скорей бы, надоело, что я тут, собака что ли, дом охранять! Да и Карату в лесу куда интереснее. Что он тут говном дышит?..

Карат с готовностью повернул голову в мою сторону, услыхав свою кличку. Я потрепал его по голове и погладил. Холодный нос ткнулся в ладонь.

…Я жил в этой квартире на правах старого уже не друга, но еще хорошего знакомого Федора, восходящей научной звезды, отправленного на два месяца изображать ученого в Англию. Почему он остановил свой выбор на мне, я не знаю, но мне было ближе до работы, и я согласился. В квартире у Федора еще было почти пусто — он заселился незадолго перед отъездом, мебель старую оставил на месте, а новая была в проекте. Так что две табуретки и единственная новая вещь — диван в комнате были почти всей мебелью. Была еще одна причина моего здесь проживания — квартира эта была не совсем чистая и, чтобы не попасть под случайность, Федор был вынужден поселить человека с нужной в данном случае легендой. По легенде я был дальний родственник с криминальным прошлым и настоящим. Вид мой его, в этом смысле, вполне устраивал, поскольку незадолго перед моим переездом сюда я в пьяном виде ударился об косяк переносицей. Уснув вечером со сносной физиономией, к утру я проснулся с удивительными и абсолютно симметричными синяками под обеими глазами. Два дня гематомы набирали интенсивно-фиолетовый цвет, а после цвет пошел на убыль, сделав из меня великолепный образец сюрреализма. Улыбаясь, я показывал золотую коронку на правом клыке и, в сочетании с цветными тенями вокруг глаз, внушал если не ужас, то, во всяком случае, небольшой шок. Перед отъездом Федор огласил мою легенду всем нужным и ненужным людям и в полном спокойствии отбыл к берегам туманного Альбиона. Небольшое недоумение у меня вызвал тот факт, что легенда вкупе с моим новым имиджем произвела впечатление даже на людей, отлично меня знавших. Магия, однако! Но Вася был настолько далек от иллюзий и неврозов, что даже не улыбнулся, увидев меня и мы сразу начали обживать пространство с помощью водки. Через неделю у квартиры была самая восхитительная в мире репутация, а после того, как на шум были вызваны менты и одним из них оказался все тот же Васин брат, жилье обрело в довесок и славу непотопляемости, потому как в пьянку был вовлечен весь наряд милиции и даже недовольные соседи. Магия, однако, еще раз! Забегая вперед, должен сказать, что пятно позора расстроенный Федор смывал не один год.

Сам же я жил в полном смысле в лесу. В ожидании человеческого жилья молодого специалиста поселили хуй знает где — на мехдворе, в старом бараке, пропахшем мышами и пылью. Барак когда-то был чем-то вроде конторы, судя по мебели и расположению комнат. Три четвертых барака было занято семенами, лабораториями и складами. Одна четвертая была, в общем-то, тоже складом, но складом старой мебели и была наполовину пуста. В ней то и селили всяких новеньких — иногда на месяц-два, иногда на полгода-год. Я в этом смысле отличился. С завидной регулярностью меня отодвигали назад в очереди на нормальное законное жилье после очередного пьяного дебоша. И уплывала, в какой уже раз, от меня самая заветная мечта советского человека. Плюс в жилье был всего один — полное отсутствие квартплаты. Минусов было — хоть отбавляй.

Но, блядь, чем же я не молодой специалист! У каждого явления можно найти положительные стороны, даже если их нет вообще.

Барак был последним зданием в этом городке. Дальше была колючая проволока на огромных столбах и лес. Когда-то вся территория мехдвора принадлежала давно ушедшей в небытие военной части. Но часть строений, проволочное ограждение и огромное количество бетонных подземелий осталось.

Первым делом я пересортировал всю мебель, выбрал, что мне было нужно, а остальное спрессовал в угол неразъемным кубом. Минимальный набор инструментов у меня был и я за три дня забабахал себе шикарный комплект мебели под названием «Мечта студента». Там были: стол письменный, стол кухонный (повыше и прибитый к стене насмерть), стол обеденный (поменьше ростом, но побольше площадью), шкаф платяной навесной (прибил гвоздями на 250, чтобы не занимал пол), шкаф книжный, ложе (иначе не назовешь, потому как это был стандартный полутораспальный матрац на чурочках), стол журнальный (он же прикроватная тумбочка) и табуретки за неимением стульев. В соседнем складе я получил кучу старых занавесок, прибил на окна (по назначению), на стены (гобелен) и посреди комнаты к потолку (виртуальные стены). После нехитрых манипуляций я, сраный старший лаборант, оказался владельцем двухкомнатной квартиры с кухней. И запил я по этому поводу горькую весьма успешно, ибо ночью мне не мешал никто, поскольку до сторожа мехдвора было 100 метров, а до следующего человека неизвестно сколько. Вася, талантливый собутыльник, оказался в этот период на моем жизненном пути и вскоре пьянки происходили сообразно с популярным графиком всех российских сторожей «через два дня на третий». Первый день — тетя Клава (пьянка в одиночку, ибо все равно никого не пустит); второй день — дядь Коля (умеренное количество алкоголя, сам пьет из вежливости); третий день — Митрич (неумеренное количество алкоголя, ибо пьет из радости, и на баяне играет, и друзей как собак нерезаных, и здоровьем бог не обидел); опять первый день (заслуженный отдых!).

Во дворе особо менять было нечего, я только сделал незаметный лаз в проволочном ограждении для прохода в лес и там летом курил на пенечке, а зимой катался на лыжах.

Карат, конечно, там приживется еще как. Я уже видел как он носится по лесу. Проблема у нас с Каратом была всего одна — как его накормить. Мясо я себе позволить мог ограниченно. Но очень давно когда-то я вроде читал, что овчарки едят овсянку. Я посмотрел на Карата и улыбнулся.

— Слушай, Вася, как думаешь, будет он овсянку жрать?

Вася почесал за ухом.

— Да поди будет, чего ему. Слушай, а что за день сегодня?

— Говно день. Понедельник. И мы уже косые. А мне, между прочим, на работу…

Я отошел от окна, сел на диван. И услышал, как лифт повез первого на сегодня пассажира.

Стая Одинокого Ветра-3

Вот человек. Он всем доволен.И тут берет его в тискиПотребность в горечи и боли,И жажда грусти и тоски

Три дня я вообще не пил. Событие это для меня тогда было грандиозное. А что, спросите вы, замлетрясение, цунами, язва пищевода? Нервное истощение, потеря сознания к ебене матери, или взрыв на пивкомбинате? Да нет, не то, не то и не это. Я сдавал экзамен.

Кандидатский экзамен — вещь, сама по себе мало что значащая, так, рядовая ступенька для взлета ученого. Но это только с фасада. Призрак истины был в другом — уж так повелось в Союзе, чтобы, значит, каждый аспирант обеспечивал зарплатой кучу преподавателей. Первый, самый главный и страшный экзамен — это философия. В ее марксистском понимании, конечно. Перед сдачей экзамена будущий кандидат наук должен был написать реферат, одно название которого вызывало приступ даже не тошноты — это еще можно пережить, а абсолютного недопетривания. Я, например, писал реферат, в коем раскрывал роль материалистического фактора в научном познании. Темы рефератов могли быть совершенно убийственными, глобальными, фантасмагорическими, невозможными для простого смертного. Прикидывая на себя некоторые из них, я с ужасом вдруг осознал, что до всего этого человечество просто не доросло. Но ничего страшного не происходило, потому как есть развитие разума на планете, а есть молчаливое понимание друг друга с полуслова. Профессор хочет эээ… кушать, аспирант хочет избавиться от профессора навсегда, на весь этот спектакль страна готова выбросить деньги. На ветер, блядь.

Я залез в библиотеку, выписал чего-то древнего, взял с полки первоисточники… Вообще, какая пизда ввела в обиход это идиотское название — «первоисточники»? Библия отдыхает после этого слова… Боги обязаны покраснеть… И читать их, эти первоисточники, видимо, нужно только стоя на коленях… Абстрагируясь и не впадая в классовую эйфорию, я вполне готов что-то из всего этого даже полистать. Если меня не набивать бумагой насильно, я даже способен читать это вдумчиво. Совершенно увлеченным образом, пока меня не отравили конспектами, я, например, прочитал Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Я не обблевался, не ругался матом и не устраивал никаких книжных костров, потому что это — нормальная книга, написанная нормальным человеком. Правда, потом мне объяснили, что Энгельс, он, как бы, того… ну третьего сорта, полуапостол, а читать надо двух, а еще лучше — одного гиганта. Потом мне еще раз объяснили, что читать ТАК — нельзя. Ну, типа, есть официальное и утвержденное понимание того, блядь, или другого текста. А ежели мне, полудурку, приспичило иметь свое мнение, то его я иметь, конечно, могу, но нехуй это отражать на лице в виде эврики.