Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара

«Уэнслидейл дейри продакс», одна из сыроварен, существовавших в йоркширских холмах в конце 30-х годов, ежедневно забирала у мелких фермеров свыше 2 тысяч литров молока. Фермеры отвозили бидоны к ближайшему шоссе и оставляли их там на высоком плоском камне или специально сколоченном деревянном помосте, чтобы шофер грузовика мог забрать их в кузов не поднимая.

Для приготовления сыра молоко сначала заквашивается с помощью кислого экстракта из сычуга молочного теленка. Полученный сгусток отжимается и крошится в чан для сцеживания, после чего помещается под пресс. Изображенный на рисунке райдейлский пресс представляет собой крышку на винте, пропущенном сквозь изогнутую железную опору. Чан около 25 см в диаметре сделан из дубовой, стянутой тремя железными обручами клепки, в которой просверлены отверстия для стока сыворотки.

Порода свиней, получившая название «большие черные свиньи», была выведена на юго-западе Великобритании и в Ист-Англии, но в начале века распространилась по всей стране. Одно из главных ее достоинств — кротость, так что этих свиней можно спокойно выпускать на луг. Шерсть у них черная без пятен, уши нависают на глаза. Они неприхотливы и быстро наращивают мясо и сало.

2. Я стараюсь произвести хорошее впечатление

— Многообещающе! — Тристан с неохотой выпустил клуб сигаретного дыма и подбодрил меня взглядом.

— Ты думаешь? — спросил я с сомнением.

— Абсолютно! — Тристан кивнул. — Позвонила тебе Хелен сейчас или не позвонила?

— Да. И совсем неожиданно. С тех пор как я пригласил ее в кино, мы с ней не виделись. Ведь начался окот. И вдруг она приглашает меня на чай в воскресенье!

— Очень хороший признак, — сказал Тристан. — Но только не воображай, будто все уже в полном порядке и тебе больше не о чем беспокоиться. Ты знаешь, что кроме тебя есть и другие?

— А, черт! Ну, конечно, я просто один из многих.

— Ну не совсем. Однако Хелен Олдерсон настоящая жемчужина. Не просто красотка, а… м-м-м… прелесть. Есть в ней что-то такое…

— Да знаю, знаю! Конечно, от женихов у нее отбоя нет. Вот Ричард Эдмундсон — я слышал, у него большие шансы.

— Верно, — отозвался Тристан. — Сын старого друга семьи, богатого фермера. Денег у них куры не клюют. Насколько мне известно, папаша очень не прочь увидеть Ричарда своим зятем.

Я засунул руки в карманы.

— Его можно понять. Это ведь не то, что оборванец-ветеринар, у которого еще на губах молоко не обсохло.

— Не вешай нос на квинту, старина. Ты ведь кое-чего уже добился.

— Что есть, то есть, — ответил я с суховатой улыбкой. — Два раза пригласил ее — на танцы после ужина, которых не было, и в кино, где показали не тот фильм. Первый раз сплошной минус, да и второй немногим лучше. Ну не везет мне, хоть ты тресни. Каждый раз что-нибудь да не так. Вот и пригласила она меня наверняка из вежливости. Так сказать, любезность за любезность.

— Чушь! — Тристан со смехом похлопал меня по плечу. — Теперь все пойдет как по маслу. Вот увидишь, на этот раз обойдется без подвохов!

И когда под вечер в воскресенье я вылез из машины, чтобы открыть ворота Хестон-Грейнджа, все действительно выглядело многообещающе. Проселок за воротами петлял по лугам, уводя к дому Хелен, дремавшему в солнечном свете у речной излучины. На фоне сурового холма старое здание из серого камня выглядело приютом мира и спокойствия.

На мгновение я оперся на створку ворот, вдыхая душистый воздух. За последнюю неделю погода переменилась: резкие холодные ветры улеглись, под ласковым солнцем все зазеленело, и прогревшаяся земля заблагоухала. На нижних склонах холма в тени сосняка в тусклой бронзе сухого папоротника нежными облачками голубели колокольчики, и легкий ветерок доносил до меня их аромат.

Я покатил по проселку мимо коров, смаковавших молоденькую травку после долгой зимы в коровнике, и когда поднялся на крыльцо, на душе у меня было удивительно хорошо. Дверь открыла младшая сестра Хелен, и только когда я ступил на каменный пол большой кухни, меня укололо дурное предчувствие. Возможно, потому, что все там было совсем как в прошлый, катастрофический раз. У очага сидел мистер Олдерсон, точно так же погруженный в газету, а над его головой писанные маслом коровы на большом полотне точно так же стояли по колено в пронзительно голубом озере под сенью фантастического нагромождения горных пиков. На выбеленной стене часы тикали все с той же неумолимостью.

Отец Хелен взглянул на меня поверх очков совершенно так же, как в прошлый раз.

— Здравствуйте, молодой человек. Входите и садитесь.

Я опустился в кресло напротив, он несколько секунд с недоумением смотрел на меня, потом пробормотал что-то вроде: «А денек нынче получше», и его глаза скосились на страницу у него в руках. Наклонив голову, он погрузился в чтение, оставив меня при твердом убеждении, что он понятия не имеет, кто я такой.

Тут мне стало ясно, что одно дело — приезжать на ферму в качестве ветеринара и совсем другое — приезжать туда в качестве гостя. Сколько раз я мыл руки в теплой кухне, предварительно сняв на крыльце грязные резиновые сапоги, и непринужденно разговаривал с фермершей о заболевшей корове. А сейчас я в лучшем своем костюме напряженно сидел напротив старика, за чьей дочерью ухаживал. Да, это совсем другое!

Мне стало чуть легче, когда в кухню вошла Хелен с пирогом и водрузила его на стол. Что было не так-то просто, ибо там уже царила невероятная теснота: пирожки с ветчиной и яйцами соседствовали с белейшими лепешками, маринованный язык льнул к миске с салатом, аппетитнейшие кремовые корзиночки оспаривали место у колбасного рулета, бутербродов с помидорами и воздушных бисквитов. В центре на расчищенной полянке красовался домашний торт со взбитыми сливками. Йоркширский чайный стол во всей красе.

Хелен повернулась ко мне.

— Здравствуйте, Джим! Рада вас видеть… Вы совсем исчезли, — она улыбнулась своей неторопливой дружеской улыбкой.

— Здравствуйте, Хелен! Вы же знаете, что такое окот. Надеюсь, теперь станет полегче.

— Было бы хорошо. Работа — работой, но и передохнуть необходимо. Ну садитесь же к столу, выпейте чаю. Есть хотите?

— Сейчас — ужасно, — сказал я, обводя взглядом бесчисленные яства. Хелен засмеялась.

— Так садитесь! Папа, да оторвись же от своей газеты! Мы хотели принять вас в столовой, Джим, но папа не согласен пить чай нигде, кроме кухни.

Я сел за стол вместе с Хелен, Томми и Мери (ее младшим братом и сестренкой) и тетей Люси, овдовевшей сестрой мистера Олдерсона, недавно поселившейся у них. Мистер Олдерсон, постанывая, выбрался из своего уютного уголка, плюхнулся на деревянное кресло с высокой спинкой и принялся флегматично нарезать язык.

Мистер Олдерсон плюхнулся на деревянное кресло с высокой спинкой и принялся флегматично нарезать язык.

Приняв нагруженную тарелку, я почувствовал себя очень неловко. Гостеприимные обитатели холмов часто приглашали меня перекусить, когда я приезжал по вызову, и я успел убедиться, что застольные светские разговоры там не приняты. По старомодному обычаю есть полагалось в полном молчании, а затем снова браться за работу. Но, может быть, тут это правило не применимо? Ведь это же все-таки воскресный чай… Я обвел взглядом стол, выжидая, чтобы кто-нибудь что-нибудь сказал. Молчание прервала Хелен:

— С тех пор как мы видели Джима в последний раз, у него было много работы с овцами.

— Ах так? — тетя Люси наклонила голову набок и улыбнулась. Она была маленькой женщиной с птичьими движениями, очень похожая на брата. Мне показалось, что она посмотрела на меня одобрительно. Дети глядели на меня во все глаза, и губы у них подергивались. В предыдущий раз они нашли меня очень смешным и, видимо, остались при прежнем мнении. Мистер Олдерсон посолил редиску, положил в рот и невозмутимо захрустел ею.

— Джим, а у вас было много случаев с болезнью ягнят-близнецов? — спросила Хелен, делая второй заход.

— Порядочно! — ответил я бодро. — А вот с лечением не все шло гладко. В этом году я попробовал давать маткам глюкозу, и вроде бы помогало.

Мистер Олдерсон кончил хрустеть редиской.

— Никакого толку от глюкозы нет, — буркнул он. — Я ее пробовал. Никакого толку от нее нет.

— Неужели? — сказал я. — Но это же очень интересно. Да… э… совершенно верно.

Я старательно занялся салатом, собираясь с духом для следующего вклада в общую беседу.

— В этом году внезапно погибало немало ягнят, — объявил я. — Видимо, от размягченной почки.

— Только подумать! — сказала тетя Люси, ободряюще мне улыбаясь.