Борис Рябинин - Друзья, которые всегда со мной
— А кто нашел первую мину?
— Он, Ахилл…
Я с уважением посмотрел на Ахилла.
Сегодня у меня словно открылось новое зрение, по-другому виделись собаки. И вообще там многое воспринимается по-другому, острее, глубже, заставляя больше думать и чувствовать.
Под вечер мы пошли с Сергеем Александровичем к реке искупаться. Тихий вечер спускался над селом, на закате догорало солнце. Прожит был еще один фронтовой день. Что ожидало завтра? С нами пошли вожатый с Ахиллом, но мне казалось, что именно он, Ахиллка, продолжавший жить в моей памяти маленьким проказником-щенком, напросился сопровождать нас, меня… Припадая на одну ногу, он бодро трусил рядом, несомненно, довольный тем, что выпала такая прогулка, все так же ласково-ободряюще время от времени взглядывая на меня, на моих спутников и дергая своей «кочерыжкой». В единственном карем глазу его, казалось, все время стоял вопрос: «Рад, что встретились? Я — рад…»
Выбрали хорошее местечко под ветлами. Длинные висячие ветки тянулись почти до самой воды, рождая ощущение мира и покоя. Тишина. Лишь шуршали крылышками стрекозы. Умолкли голоса войны.
У берега росли камыши. Ахилл направился туда, вероятно, привлеченный стрекозами; мы стали раздеваться.
Ох, до чего же приятно скинуть сапоги и ощутить босыми ногами шелковистый нагретый песок! В ратную пору такое удовольствие выпадает нечасто. А поплескаться в воде — радость вдвойне.
— Стоп! Не входить! — вдруг сказал вожатый и показал на собаку. Стоя по грудь в воде и вытягивая шею, Ахилл осторожно нюхал камыши. Да, именно осторожно, словно опасаясь, что они могут взорваться… Взорваться? Одна и та же мысль пронеслась у всех. Мы с Сергеем Александровичем переглянулись. Он был серьезен.
— Что, ты думаешь… — сказал он сержанту-вожатому.
— А чем черт не шутит? Понапихали везде! Отойдите, товарищ капитан, на всякий случай, чтоб не вышло греха…
Да, осторожность не помешает.
Ахилл обернулся и посмотрел на вожатого; сейчас они разговаривали взглядами. Теперь Ахиллу явно было не до меня.
Сержант — опытный минер! — как говорится, даже не замутив воды, не всплеснув, тихо вошел в нее вслед за Ахиллом. Вода была прозрачна, хорошо просматривалось дно. Легкий слой ила покрывал его. Сержант погрузил руки до плеч и принялся шарить… Нет, «шарить» не то слово, то были прикосновения хирурга, обследующие свежую рану, виртуоза… Неужто и в самом деле?…
Через минуту или две, обезвредив зловещую игрушку, молодец-сержант бросил ее на песок, отмыл руки (право, это выглядело символично), затем отошел в сторону, сел на пригорок и принялся курить долгими глубокими затяжками, не глядя в нашу сторону, с лицом, обращенным к реке, которая мирно струила свои воды у ног. Сколько раз пришлось ему курить вот так, затягиваясь глубоко, молча, чтоб снять напряжение страшных роковых секунд, каждая из которых равнялась вечности!
Вот она, затаившаяся смерть, — круглая, перепачканная в иле, увесистая лепешка! Кого она поджидала здесь? Сколько будет убивать еще спустя годы после войны?
— Три тысячи первая, — сказал Сергей Александрович; Ахилл, словно понял, дернул хвостом. Он снова стал прежним Ахиллом.
— Н-да, — продолжал Сергей Александрович после паузы, в течение которой можно было передумать обо всем, — представляете, что могло быть, наступи или хотя бы чуть задень мы эту гадину…
— Но как он учуял ее под водой… под толщей текучей воды, в иле? — не выдержал я.
Кто-то сказал: где нет пищи для воображения, там не бывает страха. Сейчас мне всюду чудились мины. Я видел их затаившимися, как гремучие, ядовитые змеи, готовые ужалить…
— Ученые говорят, что в этом повинны длинные носовые проходы собаки. Но мое мнение: дело не только в проходах.
— В чем еще?
— Не знаю, — откровенно признался он, — но уверен… какой-то инстинкт.
Я тоже уверен…
Наутро мы простились. Наступление возобновилось, надо было двигаться дальше. На шоссе рокотали машины. Они выезжали из всех дворов, из садочков, огородов и присоединялись к колоннам. «Завертелась окаянная», — донесся чей-то голос. «Поскорей бы началось, поскорей бы кончилось!» — отозвался другой.
Перед рассветом спустился туман, он медленно редел, и в этой белесой осязаемой влажной мгле слышалось бряцание цепей, глухое рычание собак, которых грузили на машины, приглушенные команды вожатых, успокаивающих своих питомцев. Мелькнула полоска света и тотчас исчезла: светомаскировка. Пахло дымком, бензиновой гарью и еще чем-то, чем, вероятно, пахнет война.
Да, советское служебное собаководство в годы Великой Отечественной войны держало трудный экзамен, и этот экзамен оно выдержало. Наши четвероногие показали полную пригодность в условиях современной войны. По массовости применения собак в этой войне мы превзошли всех.
Собаки бросались под танки, гибли под бомбами и пулями, подрывались на минах, обмораживались, истекали кровью, умирали тысячами смертей. Служба четвероногих сохраняла человеческие жизни. Сколько мужей, отцов, старших братьев и сестер не вернулось бы с фронта, сколько было бы сирот, если бы не верный друг — собака! И хотя ценность человеческой жизни и жизни животного несоизмерима, мы не можем, не имеем права быть неблагодарными. И мне было приятно и радостно сознавать, что в пору мирного строительства среди многих и многих неизмеримо важнейших дел нашлось место и для такого, казалось бы, незаметного дела, как собаководство, и оно теперь сторицей вознаграждало нас. В многоголосом громком оркестре войны звучала своя, особая, не похожая на другие, струнка.
Вместе со своими подразделениями Сергей Александрович промаршировал чуть ли не по всей Европе — Румынии, Польше, Болгарии, Венгрии, Югославии, Чехословакии. Наши собаки разминировали Прагу, Варшаву, Лодзь, Берлин, Будапешт, Вену…
Человек с того света
Необыкновенный перебежчик
Вероятно, рассказ мой будет неполон, если я не поделюсь еще одним эпизодом, разыгравшимся уже на территории соседней братской Польши, тем более что он связан с судьбой одного из героев нашей книги — дорогого мне человека.
Многострадальная Польша! Мы уже привыкли к виду развалин, к запаху крови и пожарищ, к нищете, принесенной войной; и все-таки то, что пришлось испытать Польше, не поддается описанию. Если была истерзана наша земля, то что можно сказать о Польше, которая вся находилась под сапогом оккупанта? Снесены начисто были целые города, разрушению подверглась столица страны Варшава. Коренных жителей, поляков, травили собаками, человека могли забить, убить, изувечить, никто за это не отвечал. Гитлеровцы сделали Польшу опытным полем, там они строили фабрики смерти, в которых происходило массовое умерщвление людей, туда переселяли колонистов, чистокровных «арийцев».
Остались позади рубежи родной страны, отгремели бои на Висле, Советская Армия шла туда, к сердцу фашистского рейха — Берлину, чтобы добить чудовище в его берлоге.
Впереди расстилалась Европа…
Корреспонденту не положено плестись в хвосте событий. С попутной машиной я добрался сперва до штаба фронта, потом до штаба танковой армии и, наконец, в деревенской мазанке отыскал командование танковой бригады.
Бригада была уральской, частью Уральского добровольческого танкового корпуса, понятно, почему я стремился туда. Кроме того, танкисты всегда идут впереди, следовательно, если прицепиться к кончику их колонн, к тому, что называется «вторым эшелоном», то узнаешь и увидишь немало.
— Сейчас должны привести человека, пришел с той стороны, — сообщил маленький энергичный полковник, командир бригады, так увешанный орденами и медалями, что на груди его, кажется, уже не оставалось места.
— Перебежчик? — поинтересовался я.
— Говорят, наш, русский.
В эту минуту дверь открылась, через порог, пригнувшись, чтоб не удариться головой о низкую притолоку, шагнул высокий бравый лейтенант и отрапортовал:
— Разрешите, товарищ полковник? Привели задержанного. Прикажете впустить?
— Давай.
Лейтенант посторонился, давая дорогу стоявшему позади него.
— Мне прикажете быть свободным?
— Идите.
Перед нами стоял худой длинный человек в невообразимом рубище. Одежда мешком висела на его иссохшем угловатом теле. Лицо перепачкано, в волосах сильная проседь, хотя видно, что он еще не стар, скорее измучен, вымотан до последней степени и потому выглядит значительно старше своих лет. Он не смотрел в мою сторону, все внимание устремив на полковника.
— Так вы говорите, что бежали из плена, — начал полковник. — Где вас взяли? В какой части служили?
Тот начал отвечать.
Знакомый голос. Я сидел сбоку. Встав, я обошел вокруг неизвестного, всматриваясь в его черты. Он бросил взгляд на меня. Игорь?!
