Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых

– Да, – начал я, – он действительно очень оживился… – Тут мой голос утонул в густом мычании, и в голубом квадрате над нижней створкой двери появилась огромная голова. Два больших томных глаза с тревогой уставились на теленка; он тоненько замычал, и начался оглушительный дуэт.

– Это его мать! – объяснила девушка, стараясь перекричать их. – Она, бедняга, все утро тут бродила, не понимая, что мы сделали с ее теленком. Она просто не выносит, когда ее с ним разлучают.

– Ну теперь ее можно впустить, – сказал я и отодвинул засов.

Могучая корова ринулась в сарай, чуть не сбив меня с ног, и принялась тщательно обнюхивать теленка, толкала его мордой и испускала низкие горловые звуки. Малыш с большим удовольствием подвергался этому осмотру, а потом, когда корова успокоилась, прихрамывая, добрался до вымени и начал жадно сосать.

– Ну, аппетит к нему быстро вернулся, – сказал я, и мы засмеялись. Я бросил пустые жестянки из-под бинтов в сумку и закрыл ее. – Ему придется носить повязку около месяца. Позвоните тогда, и я приеду снять ее. А пока приглядывайте, чтобы кожа у края гипса не воспалилась.

За дверью сарая нас обдала волна солнечного света и душистого теплого воздуха. Я обернулся и посмотрел через долины на окутанные полуденным маревом высокие вершины холмов, а травянистый склон у моих ног круто уходил вниз к деревьям, между которыми поблескивала река.

– До чего же здесь наверху хорошо! – сказал я. – Только взгляните на овраг вон там – ведь это почти ущелье, и этот огромный холм вы, наверное, называете горой, – и я указал на великана, гордо возносившего свои вересковые плечи над всеми остальными.

– Это Хескит. Его высота почти две с половиной тысячи футов. А тот за ним – Эдлтон. И еще Уэддер в той стороне, и Колвер, и Сеннор. – Она произносила эти звучные названия с нежностью в голосе, как будто говорила о старых друзьях.

Мы сели на теплую траву. Легкий ветерок колыхал венчики полевых цветов, Где-то кричал кроншнеп. Дарроуби, Скелдейл-Хаус и ветеринария отодвинулись в неизмеримую даль.

– Вам просто повезло, что вы живете здесь, – сказал я.– Но, думаю, вы это и без меня знаете.

– Да, я люблю здешние края. Нигде нет ничего на них похожего! – Она замолчала и неторопливо посмотрела по сторонам. – Я рада, что вам они тоже нравятся. Приезжие обычно находят их слишком дикими и голыми. Так и кажется, что они их пугают.

Я засмеялся.

– Да, я замечал, но сам я могу только пожалеть тех ветеринаров, которые вынуждены работать вдали от йоркширских холмов.

Я заговорил о своей работе, потом как-то незаметно начал вспоминать студенческие дни, рассказывать ей об этих счастливых временах, о моих тогдашних друзьях, о наших надеждах и чаяниях.

Такая несвойственная мне словоохотливость изумила меня самого, и я смутился, подумав, что ей, наверное, скучно меня слушать. Но она тихо сидела, обхватив руками ноги в зеленых брюках, смотрела на мирную долину и слушала, словно ей было интересно. И смеялась там, где следовало смеяться.

Я с удивлением поймал себя на нелепой мысли, что с радостью забыл бы про остальные вызовы и остался бы сидеть здесь, на этом солнечном склоне. До чего же давно я не разговаривал с девушкой моего возраста! Я даже забыл, как это бывает.

По тропке мы спускались медленно и не ускорили шага в лесу, и все-таки мне показалось, что не прошло и минуты, как деревянный мост остался позади и мы очутились во дворе фермы. Я открыл дверцу машины.

– Так, значит, мы увидимся через месяц.

Какой это, оказывается, долгий срок!

Она улыбнулась:

– Спасибо за теленка.

Я включил мотор, она помахала мне и вошла в дом.

– Хелен Олдерсон? – сказал Зигфрид за обедом. – Конечно, я ее знаю. Очень милая девушка.

Тристан, сидевший напротив, промолчал, но положил нож и вилку, благоговейно возвел глаза к потолку и негромко присвистнул. Потом опять принялся за еду.

– Да, я ее хорошо знаю, – продолжал Зигфрид. – И очень уважаю. Ее мать умерла несколько лет назад, и весь дом держится на ней. Она и готовит, и заботится об отце. А кроме того, у нее на руках младший брат и сестра. – Он положил себе еще картофельного пюре. – Поклонники? Ну, от поклонников у нее отбоя нет, но жениха она себе как будто пока не нашла. Разборчивая девушка, должен сказать.

23

Пока мы завтракали, я глядел, как за окном в лучах восходящего солнца рассеивается осенний туман. День снова обещал быть ясным, но старый дом в это утро пронизывала какая-то промозглость, словно нас тронула холодная рука, напоминая, что лето прошло и надвигаются тяжелые месяцы.

– Тут утверждают, – заметил Зигфрид, аккуратно прислоняя номер местной газеты к кофейнику, – что фермеры относятся к своим животным бесчувственно.

Я перестал намазывать сухарик маслом.

– То есть жестоко с ними обращаются?

– Ну, не совсем. Просто автор статьи утверждает, что для фермера скотина – только источник дохода, чем все и определяется, а об эмоциях, о привязанности не может быть и речи.

– И правда, что получилось бы, если бы фермеры походили на беднягу Кита Билтона? Свихнулись бы все до единого.

Кит был шофером грузовика и, как многие жители Дарроуби, откармливал в саду боровка для домашнего употребления. Но когда наступал срок его колоть, Кит плакал по три дня напролет. Как-то я зашел к нему в один из таких дней. Его жена и дочь разделывали мясо для пирогов и засолки, а сам Кит уныло притулился у кухонного очага, утирая глаза. Он был дюжим силачом и без малейшего видимого усилия забрасывал в кузов своей машины тяжеленные мешки, но тут он вцепился в мою руку и всхлипнул: "Я не выдержу, мистер Хэрриот! Он же был просто как человек, наш боровок, ну просто как человек!"

– Не спорю! – Зигфрид отрезал себе порядочный ломоть от каравая, испеченного миссис Холл. – Но ведь Кит не настоящий фермер. А это статья о владельцах больших стад. Вопрос ставится так: способны ли они привязываться к своим животным? Могут ли у фермера, выдаивающего за день по пятьдесят коров, быть среди них любимицы, или они для него – просто аппараты, производящие молоко?

– Да, интересно, – сказал я. – Но, по-моему, вы совершенно верно указали на роль численности. Скажем, у фермеров в холмах коровы нередко наперечет. И они всегда дают им клички – Фиалка, Мейбл, а недавно мне пришлись смотреть даже Селедочку. По-моему, мелкие фермеры действительно привязываются к своим животным по-настоящему, но вряд ли можно сказать то же самое о хозяине большого стада.

Зигфрид встал и со вкусом потянулся.

– Пожалуй, вы правы. Ну так сегодня я посылаю вас к владельцу очень большого стада. В Деннэби-Клоуз к Джону Скиптону. Подпилить зубы. Пара старых лошадей приболела. Но лучше захватите полный набор инструментов – ведь причина может оказаться любой.

Я прошел по коридору в комнатушку, где хранились инструменты, и обозрел те, которые предназначались для лечения и удаления зубов. Занимаясь зубами лошадей и коров, я всегда ощущал себя средневековым коновалом – а в эпоху рабочей лошади превращаться в дантиста приходилось постоянно. Чаще всего надо было удалять "волчьи зубы" у стригунов и двухлеток. Волчьими зубами, уж не знаю почему, называют маленькие зубы, иногда вырастающие перед коренными, и если жеребенок хирел, хозяин не сомневался, что вся беда – от волчьего зуба.

Ветеринар мог до пены у рта втолковывать, что этот крохотный рудимент никак не способен повлиять на здоровье лошади, а дело, по-видимому, в глистах – фермеры упрямо стояли на своем, и зуб приходилось удалять.

Проделывали мы это следующим образом: лошадь заводили в угол, приставляли к зубу раздвоенный металлический стержень и резко били по нему нелепо большим деревянным молотком. У этих зубов почти нет корня и операция особой боли не причиняла, но лошадь отнюдь ей не радовалась, и обычно при каждом ударе возле наших ушей взметывались копыта передних ног.

А после того как мы завершали операцию и объясняли фермеру, что занялись этой черной магией, только потакая его суеверию, лошадь, словно назло, сразу же шла на поправку и обретала цветущее здоровье. Как правило, фермеры бывают сдержанны и не слишком хвалят наши успехи из опасения, как бы мы не прислали счет побольше, но в этих случаях они забывали про осторожность и кричали нам на всю рыночную площадь: "Э-эй! Помните жеребчика, которому вы вышибли волчий зуб? Такой ядреный стал, просто загляденье. Сразу излечился!"

Я еще раз с отвращением поглядел на разложенные зубные инструменты – жуткие клещи с двухфутовыми ручками, щерящиеся зазубринами щипцы, зевники, молотки и долота, напильники и рашпили – ну просто мечта испанского инквизитора! Для перевозки мы укладывали их в деревянный ящик с ручкой, и я, пошатываясь, дотащил до машины порядочную часть нашего арсенала.

Ферма, на которую я ехал, Деннэби-Клоуз, была не просто зажиточным хозяйством, а подлинным символом человеческой целеустремленности и упорства. Прекрасный старинный дом, добротные службы, отличные луга на нижних, склонах холма – все доказывало, что старый Джон Скиптон осуществил невозможное и из неграмотного батрака стал богатым землевладельцем.