Альберт Иванов - Лилипут — сын Великана
— Не топить же? Могу. И она поспешно удалилась.
— Возьмёшь? — предложил он Пальчику последнего.
— Да я уже… — Решение пришло внезапно. Пальчик обернулся на пса, который, по-прежнему поджав лапу, дежурил у входа в кафе.
Пёс сразу понял — бездомные собаки сразу это понимают — и быстро подбежал к нему, как к своему господину, которого уже отчаялся найти. Чтоб подчеркнуть это, он сел рядом с Пальчиком и гавкнул на повеселевшего мрачного человека.
— Умён — собака! — восхитился тот. — Вы не волнуйтесь, одного-то щенка как-нибудь да пристрою.
— Нет, вы поймите, — затараторил Пальчик, — я, правда, вдруг решил взять его. Хотел уже вашего щенка, а потом вспомнил про него, — погладил он своего пса, — и подумал: «Всё равно надо брать, ведь нельзя жить без собаки!» А с двумя могут домой не пустить, верно?
— Могут-могут, не мешай. Кому щенка? — закричал человек, держа последнего за шкирку.
— Пошли, Гав, — тут же нашёл Пальчик имя своей собаке.
И они пошли. Пальчик невольно оглядывался на того щенка, и Гав ревниво закрывал ему своим боком путь назад.
Маленькая девочка в скверике, увидав Пальчика, дёрнула дедушку за штанину и заканючила:
— Куклу хочу! Вот такую!
— Это не кукла, а человек, — строго сказал дедушка.
— Всё равно хочу! — И заревела. — А собаку ещё больше хочу! — И указывала на Гава, который даже поджал хвост.
— Капризная девочка? — посочувствовал Пальчик.
— Очень, — пожаловался дедушка. — Деспотичный тиран.
— А почему вы щенка не хотите?
— На благородного денег нет, — нахмурился старик.
— А разве дворняжки — плохие? Она щенка хочет, любого. Ему, конечно, с ней будет неважно, раз она капризная, но ему будет хорошо, если он дворняга. Такой не пропадёт. Вон там даром раздают!
— Хм… — призадумался дедушка. — Знаете, я давно хотел ей купить собачку. Но эту самую собачку, которую я никогда не видел, мне было заранее жалко. Из-за неё, — он покосился на ревущую внучку. — Я всегда думал, что надо породистую… Я даже и не полагал, что можно взять дворняжку. Действительно… Так где дворняжек дают? — встрепенулся он.
Пальчик вновь показал вдаль на хмурого весёлого человека.
— Благодарю вас! — И, схватив девочку на руки, дедушка вихрем понёсся туда, где дают дворняжек.
— Широкое пожалуйста! — крикнул Пальчик вслед.
И они с Гавом зашагали домой. Проходя мимо кафе, Гав поджал было по привычке лапу, взглянул на хозяина, и они оба улыбнулись. Да-да, собаки тоже улыбаются и даже смеются, но по-своему.
Так, посмеиваясь, они и заявились домой.
Родители ничего не сказали против собаки. Мама сразу повела Гава купать в ванной, чему тот крайне изумился, а папа сосредоточенно спросил:
— Он что-нибудь умеет дельное?
— Пока ничего, — признался Пальчик.
— Сырой материал?
— Совершенно сырой, — кивнул сын. — Но хитёр! Из ванной доносились плеск воды и жалобное тявканье пса, уже недовольного расплатой за домашнюю жизнь.
ШЕСТОЙ ЭТАЖ
Ровно через неделю после того, как Гав поселился у них, и произошло удивительное событие.
Но сначала о псе — Гав очень изменился за это короткое время, бездомные приятели ни за что бы его не узнали. Слежавшаяся шерсть, отмытая от уличных ночёвок, стала необычайно пушистой — поэтому он как бы увеличился вдвое и превратился в белый шар. У него появился красивый ошейник, а на кончике хвоста — бант, мамина выдумка. Правда, он красовался недолго — Пальчик его снял. Хватит, что на него одного глазеют на улице, а тут ещё и второе чудо природы — Гав с таким украшением! Да и сам пёс неодобрительно отнёсся к банту: крутился волчком в погоне за собственным хвостом и пытался сорвать позорящую его мужское достоинство ленту.
— Он же не девочка, — заявил Пальчик маме.
— Разве? — рассеянно сказала мама.
— Сразу видно, — закивал Пальчик.
Гав с благодарностью посмотрел на него и, скосив челюсть набок, лихо сдул пышную бахрому над глазами, а затем показал маме большой дерзкий язык. А может, он высовывал язык просто для того, чтобы было легче дышать. Кто знает? Недаром Пальчик говорил, что он хитрый.
И вот, в тот знаменательный день Пальчик, всё время размышлявший о своём коронном номере, вспомнил, что на чердаке их дома, кажется, до сих пор валяется его старая деревянная лошадка — качалка. Ему понадобилось её седло. Лошадка у него уже была, причём живая — Гав. И хотя Пальчик не знал, каким будет его цирковой номер, но он почему-то ясно представлял, как выезжает верхом на своём псе на арену. А дальше? А дальше — видно будет!.. Гав, конечно, не станет возражать против седока. Во-первых, он, Пальчик, совсем лёгкий, во-вторых, Гав тоже прославится.
Пёс увязался за хозяином на чердак. Наверно, он что-то предчувствовал.
Вначале они поехали на лифте на последний пятый этаж. Пальчик, взяв с собой папину тросточку, нажал ею в кабине на нужную кнопку.
О доме, да и о самом лифте тоже необходимо рассказать особо. Старинный пятиэтажный дом высился над новыми малорослыми пятиэтажками, превосходя их раза в полтора высотой. И ещё: у него было своё лицо — как говорила мама. Но Пальчик видел, что у дома не одно, а много лиц: каменные женские головы над каждым окном; тёмные, с потёками от дождей, фигуры сов под балконами; а на фронтоне даже стоял металлический рыцарь с копьём, на котором вращался флажок-флюгер. Лифт тоже был старый, под стать дому: решётка и двери — из меди с завитушками, в которых угадывались морды каких-то загадочных животных и птиц; на толстом стекле за решёткой были навечно протравлены чёткие номера этажей; сама кабина — тёмного дерева с резными неведомыми растениями; на задней стенке — мутное зеркало в облупившейся позолоте тяжёлой рамы; панель чёрного железа с кнопками этажей, на каждой из которых витиевато извивалась цифра… При каждой остановке кабина издавала тонкое мелодичное звяканье.
Лифт давно хотели заменить, но он всё-таки служил и его оставили в покое. Тем более, дом этот оказался последней причудой знаменитого зодчего и, став памятником архитектуры под охраной государства, вообще не подлежал никаким переделкам. Судя по дате «1899», выбитой под карнизом крыши, он был построен в последний год того века, после которого вся таинственная романтика прошлого окончательно уступила место веку XX с его сугубым техницизмом. Заметим, что именно на грани смены любых веков следует искать чего-то необычайного.
Поднимаясь в кабине с невозмутимым Гавом, который воспринял свою явно первую поездку на лифте как нечто само собой разумеющееся, Пальчик неожиданно обратил внимание, что…
Но тут лифт с медной музыкой остановился напротив двери, на матовом стекле которой виднелась цифра «5».
А Пальчик по-прежнему неотрывно смотрел на кнопочную панель кабины. Он впервые заметил, что на ней не пять кнопок, а восемь. Последние три были перечёркнуты тусклой красной краской. Впрочем, такое встречается и в новых домах, но Пальчик с подобным не сталкивался и поэтому очень заинтересовался странным явлением: дом пятиэтажный, а кнопок восемь! Да ещё шестая, седьмая и восьмая — почему-то запрещённые!
Какой бы мальчишка устоял перед соблазном нажать хотя бы на шестую кнопку из любопытства? Пальчик не устоял. К тому же, он вдруг искренне поверил, что обязательно случится что-то немыслимо удивительное!
И кабина взяла и поехала. Лифт остановился… на шестом этаже. За решёткой на двери чётко красовалась цифра «б».
Вновь использовав тросточку, на этот раз её изогнутую ручку как крючок, Пальчик осторожно отворил, сначала внутрь, узорные дверцы кабины, затем, затаив дыхание, — дверь этажа наружу.
В лицо пахнуло ветром. Пальчик стоял потрясённый…
— Пошли? — раздался чей-то басок.
СТРАННЫЙ ПАРК
Пальчик оглянулся. Но, кроме Гава, здесь больше никого не было. Почудилось?..
Дверь лифта была распахнута прямо в какой-то густой, дремучий парк. Здесь, на «шестом этаже», уже была осень с ворохами жёлтых и красных листьев. Вечерело, от деревьев падали длинные тени…
Не решаясь выйти из кабины, Пальчик потрогал рукою кленовый лист у двери. Лист оказался настоящим.
Гав внезапно выпрыгнул наружу и обернулся.
— Эй, Пальчик! Айда за мной, — баском позвал он. — Гав-гав!
— Так это… ты? — вконец растерялся Пальчик.
— А кто же? — с достоинством ответил пёс. — Ясно, я. Гав-гав!
— А разве ты разговариваешь?
— Как видишь, — пожал плечами пёс.
— А почему?
— А, а, а, — передразнил его Гав. — Бэ! Откуда я знаю? Я сам здесь в первый раз. Гав-гав!
— Но ты и говоришь, и лаешь… — Пальчик всё ещё не решался выйти. Пёс на мгновение задумался.
— Не знаю, почему я говорю по-человечьи, но лаю, наверно, потому, чтоб не разучиться.
