Альберт Иванов - Лилипут — сын Великана
Гав и Пальчик, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, незаметно последовали за жирняками. Теперь-то наши путешественники понимали, что многочисленные электронные часы ничего опасного не предвещают. Вероятно, они показывали время, оставшееся для сбора местного населения в каком-то условленном месте.
А звонки въедливо продолжали трезвонить. На табло в «оконце» минут уже мелькнуло — «04», затем пошло: 00.03.59, 00.03.58, 00.03.57…
Отставшие жирняки поднажали, да как! Несмотря на тучность, они развили прямо-таки рекордную скорость. За ними теперь было трудно угнаться, тем более скрытно.
Пальчик и Гав услышали где-то впереди пробивавшийся сквозь звонки часов неясный шум: разноголосицу, стук, звяканье… Миновали украдкой поворот и увидели величественный платан, весь увешанный разнообразными скворечниками, как новогодняя ёлка игрушками. А уж затем узрели сотни две — не меньше! — обеденных столов, расставленных на каменных плитах под его гигантской кроной. За каждым столом, загромождённым дымящимися тарелками, блюдцами, соусниками, бутылками и бокалами, сидело по одному человеку. Жирняки, возбуждённо перекликаясь, быстро придвигали кресла, подвязывали салфетки, звякали бокалами, заранее наливая искристые напитки… Отставшие с налёту занимали свободные места. Все посматривали на часы, стоящие через каждые несколько метров вокруг платана. Звонки умолкли — вспыхнуло: «00.00.00»!
Все сразу дружно накинулись на еду. Наворачивали так, что за ушами трещало, — у каждого. Словно вовсю заработала мощная камнедробилка!
Пальчик и Гав осторожно выглядывали из-за толстой сосны.
Сверху упала шишка. Пальчик запрокинул голову. Весь высокий ствол был испещрён корявыми пятнами — там, где когда-то поочерёдно отмерли сучья, — и казалось, что это какой-то сильный зверь, карабкаясь к зелёной макушке, оставил свои неизгладимые следы.
— Куда ты смотришь?.. Глянь, как они едят, лопают, трескают, метают, штевкают, хавают! — облизнулся пёс.
— И где ты таких слов нахватался? — никак не мог привыкнуть Пальчик к жаргону четвероногого дружка.
— На улице! Про еду я всё знаю. Наголодался впрок в своё время.
— Можно только наесться впрок.
— На сколько? — спросил Гав.
— Ну, на день-два…
— А я на год-два наголодался. Значит, впрок, — упрямо сказал пёс.
Попробуй ему докажи!.. Гав всегда был прав — по-своему. Во всяком случае, он никогда не темнил и говорил то, что думал. Правда, задумывался он редко. Иногда даже сначала скажет или сделает, затем подумает. Но зато уж не передумывает и твердо стоит на своем.
Так и сейчас. Он вдруг по-пластунски пополз к пирующим, затем оглянулся и прошептал:
— Куда, думаю, ползу? А теперь сообразил: чего-нибудь вкусненького принесу, а не то копыта отбросим.
Пальчик машинально хотел спросить, откуда тот знает про «копыта», но только рукой махнул, вспомнив о буфетчице Оле. Приняв его жест за согласие, Гав пополз ещё быстрее, и вскоре, никем не замеченный, исчез под ближайшим столом.
А пиршество продолжалось. Когда жирняки утолили первый, самый азартный голод — на это ушло минут пятнадцать, — заверещал новый звонок. На площадку с разных сторон вяло, вразвалку потянулись толстые коты. Им начали бросать объедки. Коты были настолько ленивы, что даже не пытались отнять подачки друг у друга. Верно, все они были сыты и явились только по привычке. Они брали лакомство лишь тогда, когда оно падало чуть ли не в пасть.
«Не дай Бог, Гав ввяжется с ними в драку!» — беспокоился Пальчик. И зря.
У Гава ума хватало. Пальчик не видел отсюда, как из-под свисающей вокруг стола скатерти порой появлялась собачья лапа и выхватывала куски прямо перед носом котов. Пожалуй, и они не замечали этого своими заплывшими глазками.
Снова прозвенел звонок. Коты, ещё больше переваливаясь с боку на бок, удалились — их место заняли тяжело посыпавшиеся из скворечников пузатые воробьи. Никто из них ничего не хватал на лету. Куда там! Они насыщались, как и коты, лёжа. Слышался дробный перестук клювов.
Объевшиеся птицы не могли затем даже взлететь и пытались вскарабкаться к своим домикам по стволу. Срывались, падали на спину и, не в силах перевернуться, дрыгали короткими ножками.
Заглядевшись на всё это, Пальчик не заметил, что рядом вновь появился Гав. Он вернулся другим путем, дав для безопасности кругаля.
— На!
Пальчик словно очнулся. Пёс протягивал ему ломоть хлеба и гирлянду сосисок. Только сейчас мальчуган почувствовал, как проголодался, и сглотнул слюну.
— А ты?
В ответ пёс красноречиво похлопал себя по тугому брюху.
Сосиски оказались вкусные, но почему-то пахли рыбой.
— А у них всё рыбой отдаёт. Секреты кухни. Возможно, у них сегодня рыбный день, — пояснил Гав. — Ты ешь, ешь. Что потопаешь, то и полопаешь. — Подумал. — И наоборот. Я туда протопал, ты здесь полопал. А теперь ты, налопавшись, можешь топать куда угодно. Дошло? Умён — собака! — похвалил он сам себя. — Может, ещё чего-нибудь принести на закусон?
— Тресну, — промычал Пальчик с набитым ртом.
— Ну-у, — протянул пёс. — Они же не треснули, — показал он лапой на жирняков.
Лапа застыла в воздухе. Прозвенел третий звонок — и все столы — только столы! — провалились под землю. Затем плиты снова сдвинулись. Жирняки откинулись в креслах, положив пухлые ручки на необъятные животы и задремали. Кое-кто переливисто захрапел.
— Мёртвый час, — сказал Пальчик. Гав недоверчиво взглянул на него.
— Не, живой… Замечаешь, дышат? Животы-то подымаются и опускаются!
— Это выражение такое: «мёртвый час». Отдых после обеда.
— Оно и видно, что выражение. Даже буфетчица Оля не раз лаяла на посетителей: «Прошу не выражаться!» А ты… Не ожидал от тебя такого, — покачал пёс головой.
— Да что тебе объяснять… Не поймёшь.
— Угу, — кивнул Гав. — Как еду добыть — так я всё понимаю. А как объяснить — так я глуп. Да?
— Ты умный, — погладил его по голове Пальчик. Пёс даже зажмурился от удовольствия.
— Повтори ещё раз, пожалуйста, — попросил он.
— Умный, умный.
— Да не словами, а рукой. Гладь, гладь.
— Умный! — строго сказал Пальчик.
— Достаточно, — встрепенулся Гав. — Пошли дальше. Мы ещё не всё осмотрели.
— Интересно, а что там, под землёй?
— Где?
— Куда столы провалились.
— Ничего интересного. Если б я не успел вовремя вернуться, провалился бы вместе с ними!
НАЧАЛЬНИКИ
— Ничего себе этаж нам попался, — говорил Пальчик. — Ещё похлеще седьмого и шестого.
— Ну, мой этаж, конечно, имеет свои недостатки, — уклончиво заметил Гав. — Но там можно жить по-человечески любой собаке.
— А человеку — по-собачьи?
— Должна же быть где-то справедливость и для нас, псов. Гав-гав! Извини, ты сам мне напомнил о моём происхождении. И давай не будем! — как говорит буфетчица Оля.
— Что — не будем?
— Ничего. Хватит об этом. Не хватало нам ещё ссориться.
— Мы с тобой никогда не поссоримся, Гав.
Они безбоязненно шли по аллее, считая, что все спят и скрываться пока незачем.
И напрасно!
Где-то позади, за поворотом, послышалось урчание автомашин. Едва они успели нырнуть в кусты, как сверху на дорожку градом посыпались шишки. Их зачем-то суетливо сбрасывали с высоких сосен полосатые бурундуки. Две длинные чёрные машины, одна за другой, с хрустом проехали прямо по шишкам. Бурундуки тут же спустились вниз и принялись собирать зёрна, «вылущенные» колёсами.
— Во дают! — поразился Пальчик. — Умны.
— Ленивы, — возразил Гав. — Я гляжу, здесь никто даром и зубом не шевельнёт.
— Наверно, какие-то начальники проехали.
— Большие начальники, — уточнил пёс. — Чем больше и чем темнее машина, тем больше и тем грознее начальник. Уж я-то не под одну попадал! Правда, исключительно между передними и задними колёсами.
— И…
— Живой. Я же сказал: исключительно.
— Везло.
— Им везло. Тоже все живы оставались. Видал бы ты, как они пытались меня «объезжать» перед моим коронным броском!.. Айда вслед за машинами. Надо всё разнюхать. Я ничего здесь толком понять не могу. А ты?
— И я, — кивнул Пальчик.
— Не люблю зазнаек, — похвалил его Гав. — Честность украшает человека.
— А собаку?
— Вдвойне.
— Почему?
— Заладил — почему да почему, — Гав привычно почесал затылок задней ногой, посмотрел на неё. — Потому что у нас ног больше!
— Ну ты нахал.
— Что, съел? Как говорила буфетчица Оля, пряча сыр в холодильник.
Они шли за живой лавровой изгородью, даже не нагибаясь — не тот рост, — и поглядывали в её просветы: где же там машины?..
Ага, вот они. Автомобили стояли возле внушительного трёхэтажного здания с белой колоннадой. Сбоку виднелась облезлая узорчатая церквушка, на её железной двери было крупно написано мелом: «склад». За машинами о чём-то разговаривали два пожилых худющих человека в строгих костюмах. Один курил трубку.
