Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и удивительных
"Так чего же вы хотите от привидения?" – чуть было не сказал я, но могучая лапища все еще помахивала палкой, и язык меня не послушался.
– Что ж, поехали в Дарроуби, – буркнул полицейский, притоптывая по заиндевевшему дерну. Я вздрогнул под леденящим дыханием поднявшегося восточного ветра и с удовольствием забрался в машину.
В Дарроуби мы с Клодом дружески выпили пару-другую пива в его любимом "Черном Быке", и домой я вернулся только в половине одиннадцатого. Тристана в его комнате не было, и у меня тревожно защемило сердце.
Что-то после полуночи меня разбудили шорохи за стеной, где Тристан обитал в узком длинном помещении, именовавшемся "гардеробной" в дни былого величия, когда дом был молод. Я скатился с кровати и открыл внутреннюю дверь.
Тристан в пижаме крепко обнимал две грелки. Он повернул голову, бросил на меня истомленный взгляд, положил одну грелку в ногах постели, забрался под одеяло, придерживая вторую грелку на груди, и устремил глаза в потолок. Я подошел и с беспокойством оглядел его. Его била такая дрожь, что кровать ходила под ним ходуном.
– Как ты, Трис? – спросил я шепотом.
Минуту спустя он прохрипел еле слышно:
– Промерз до мозга костей, Джим, брр!
– Но где ты все-таки был?
И вновь почти беззвучный хрип:
– В трубе.
– В трубе? В какой трубе? Где?
Голова на подушке слабо перекатилась с боку на бок.
– У леска. Ты что не видел эти трубы возле шоссе?
На меня снизошло озарение.
– Конечно же! В деревне ведь будут делать новый водосток!
– Верно, – шепнул Тристан. – Когда этот верзила ринулся в лес, я сдвоил след и спрятался в трубе. Только богу известно, сколько времени я в ней просидел!
– Но почему же ты не вылез, когда мы уехали?
Тристана сотряс новый припадок озноба, и он на мгновение смежил веки.
– Мне там ничего не было слышно. Я скорчился в три погибели, капюшон закрывал уши, а кругом выл ветер – в этих трубах у него скорость девяносто миль в час, не меньше. Я не расслышал, когда завелся мотор, а выглянуть боялся: ну да как он притаился рядом со своей дубинищей! – Его пальцы нервно пощипывали одеяло.
– Ничего, Трис, – сказал я. – Ты скоро согреешься, поспишь, а утром будешь молодцом.
Тристан словно не расслышал.
– Жуткая вещь эти трубы, Джим! – Он уставился на меня измученными глазами. – Полны грязищи и воняет в них кошачьей мочой!
– Знаю, знаю! – Я положил его руку под одеяло, а одеяло натянул ему на плечи. – Утром все будет хорошо!
Я погасил свет и на цыпочках вышел. Притворяя за собой дверь, я еще слышал дробь, которую выбивали его зубы.
Несомненно, он не просто замерз, но был еще в шоке. И неудивительно! Бедняжка беззаботным привидением шел себе через дорогу, и вдруг визг тормозов, слепящий свет и почти настигший его страхолюдный великан! Кто бы тут сохранил душевное равновесие?
Утром за завтраком Тристан являл собой грустное зрелище. Он был бледен как полотно, почти ничего не ел и время от времени содрогался от мучительного кашля.
Зигфрид посмотрел на него с легкой усмешкой.
– А я знаю, что тебя довело до такого состояния! Я знаю, почему ты сидишь тут живым трупом, выкашливая легкие!
Тристан замер и по его лицу пробежала судорога.
– Знаешь?
– Да. Мне противно повторять "я же тебе говорил!", но ведь я, правда, не раз тебя предупреждал, разве не так? Всему причиной твои омерзительные сигареты!
Курить Тристан не бросил, но рейнесское привидение больше никому не являлось и по сей день остается неразгаданной тайной.
16
Несомненно, работа для Гранвилла Беннета. Мне правилось оперировать мелких животных, и я мало-помалу набил в этом руку, однако этот случай меня напугал. Двенадцатилетняя сука спаниель с запущенным гнойным метритом: гной капает на стол, температура сорок, одышка, дрожь, а в прижатом к ее груди стетоскопе слышатся классические шумы сердечной недостаточности. Только больного сердца тут не хватало!
– Много пьет? – спросил я.
Старушка миссис Баркер испуганно закручивала веревочные ручки своей сумки.
– Очень. Так от миски с водой и не отходит. А есть – ничего не ест. Вот уже четвертый день ни кусочка не проглотила.
– Право, не знаю, что вам и сказать. – Я сунул стетоскоп в карман. – Вам следовало бы давно ее сюда привести. Она ведь больна никак не меньше месяца!
– Да не больна она была. Так, недомогала немножко. А я думала, пока она ест, то и беспокоиться нечего.
Я помолчал. Мне очень не хотелось расстраивать старушку, но скрывать от нее правду было нельзя.
– Боюсь, положение довольно серьезно, миссис Баркер. Процесс развивался долго. Видите ли, у нее в матке идет гнойное воспаление. Очень тяжелое. И вылечить ее может только операция.
– Ну, так вы сделаете, что нужно? – Губы миссис Баркер дрожали.
Я обошел стол и положил руку ей на плечо.
– Я бы с удовольствием, но тут есть трудности. Ей ведь двенадцать лет, и общее состояние у нее тяжелое. Риск очень велик. Я предпочел бы отвезти ее в ветеринарную клинику в Хартингтоне, чтобы оперировал ее мистер Беннет.
– Ну и хорошо! – Старушка радостно закивала.– И все равно, сколько бы это ни стоило.
– Об этом не беспокойтесь. – Я проводил ее по коридору до входной двери. – А она пусть остается у меня. Не тревожьтесь, я за ней присмотрю. Да, кстати, как ее зовут?
– Дина, – пробормотала миссис Баркер, оглядываясь и щурясь в полумрак коридора.
Я простился с ней и пошел к телефону. Тридцать лет назад деревенские ветеринары в подобных экстренных случаях предпочитали обращаться к специалистам по мелким животным. Теперь, когда наша практика в этом смысле заметно расширилась, положение изменилось. Нынче у нас в Дарроуби есть и сотрудники, и необходимое оборудование для всяческих операций на мелких животных, но тогда дело обстояло по-иному. Меня не раз предупреждали, что рано или поздно любому целителю крупных животных приходится взывать о помощи к Гранвиллу Беннету. И вот пришел мой черед.
– Алло, мистер Беннет?
– Он самый. – Голос басистый, дружеский, щедрый.
– Говорит Хэрриот. Партнер Фарнона. Из Дарроуби.
– Как же, как же! Наслышан о вас, малыш. И весьма.
– О… э… спасибо. Видите ли, у меня случай… довольно сложный. Так не могли бы вы?..
– С превеликим удовольствием, малыш. А что такое?
– Запущенный гнойный метрит…
– Какая прелесть!
– Суке двенадцать лет…
– Превосходно…
– Заражение просто страшное…
– Лучше ничего и быть не может!
– И такого скверного сердца мне давно прослушивать не доводилось.
– Расчудесно! Так когда вас ждать?
– Сегодня вечером, если вам удобно. Часов в восемь.
– Более, чем удобно, малыш. Так до скорого.
Хартингтон был довольно большим городом с населением тысяч около двухсот, но на центральных улицах движения уже почти не было, и лишь редкие машины проносились мимо магазинных витрин. Может быть, все-таки я не напрасно проехал эти двадцать пять миль? А вытянувшейся на заднем сидении Дине любой исход, казалось, был безразличен. Я покосился через плечо на бессильно свесившуюся голову, на поседелую морду, на бельма, матово поблескивающие в свете приборной доски на обоих глазах. Какой у нее дряхлый вид! Нет, наверное, я только зря трачу время, уповая на этого мага и кудесника.
Да, бесспорно, на севере Англии Гранвилл Беннет успел стать легендарной фигурой. В дни, когда в нашей профессии специализация была неслыханной редкостью, он посвятил себя работе только с мелкими животными, никогда не занимался ни лошадьми, ни коровами, а свою клинику поставил на самую современную ногу, елико возможно во всем следуя правилам, принятым для больниц и клиник, где лечат людей. А ведь в те дни среди ветеринаров было модно фыркать на собак и кошек. Старые зубры, чья жизнь прошла среди бесчисленного множества рабочих лошадей в городах и на фермах, насмешливо цедили: "Да где мне взять время на этих тварей?" Беннет же упрямо двинулся против течения.
До сих пор мне не доводилось с ним встречаться, но я знал, что он еще совсем молод, лет тридцати с небольшим. Чего только я не наслышался и о его врачебном искусстве, и о деловом чутье, и о пристрастии к радостям жизни! Короче говоря, он слыл убежденным последователем идеи, что и работать, и жить следует во всю меру своих возможностей.
Ветеринарная клиника помещалась в длинном одноэтажном здании в конце деловой улицы. Я въехал во двор, вылез и постучал в угловую дверь, не без благоговения оглядываясь на сверкающий "бентли", возле которого робко жался мой маленький видавший виды "остин". Но тут дверь открылась. Передо мной стояла хорошенькая регистраторша.
– Добрый вечер! – с ослепительной улыбкой проворковала она, и я прикинул, что улыбка эта добавила к счету никак не меньше полукроны. – Входите, пожалуйста. Мистер Беннет вас ждет.
