Джон Кац - Собака, любовь и семья
Под дружный лай, завывания и мяуканье мы свернули на стоянку зоомагазина. Бетти зашла внутрь, чтобы поблагодарить дирекцию за поддержку, — хозяин магазина постоянно посылал ей пакеты кормов, уцененные игрушки, шампуни и флаконы дезинфицирующих средств.
Второй прибыла Дениз, а вскоре и Одри с Мэгги и немолодым золотистым ретривером, только что прошедшим курс реабилитации.
Мэгги ласково вывела его из контейнера и присела рядом с ним. Пес, только что вымытый и расчесанный, лизнул ей руку и повилял хвостом. Проходившие мимо пожилые супруги — обоим было около шестидесяти — немедленно влюбились в собаку и были переданы в руки Дениз и Одри для допроса с пристрастием.
Никто из тех, кто брал собаку в Обществе, не мог уклониться от исчерпывающего отчета о своей жизни, привычках, настроениях и жилищных условиях. Возражавших против вторжения в личную жизнь — а таких находилось немало — вежливо просили обращаться в другие организации.
— Что тут такого? Ведь это всего лишь собака! — Услышав такие слова, спасатели немедленно прекращали дальнейшие разговоры.
Эта пара отбор не прошла: у них оказалась крошечная квартирка, не было двора, к тому же оба часто болели. Бетти Джин воспользовалась правом вето: кто позаботится о собаке, если они расхвораются? Псу и так пришлось нелегко.
Даже когда Бетти соглашалась, процесс «усыновления» занимал несколько дней, в течение которых дом потенциальных хозяев посещали инспекторы с целым списком новых вопросов. Процедура была тщательно продумана и позволяла претендентам взвесить все «за» и «против».
Бетти решила, что женщина, заинтересовавшаяся одним из щенков, «не подходит» — редко бывает дома. Тем временем подошла молодая пара из Вермонта — они хотели взять щенка ротвейлера, фотографию которого видели на сайте. Молодые люди оказались владельцами пяти акров земли в сельской местности. Продано.
Массивная дама с пышным начесом и в туго обтягивающих брюках, никогда прежде даже не смотревшая на собак, взвизгнула от восторга, заметив Чарли — тучного, слюнявого пожилого бульдога, безуспешно участвовавшего в добром десятке подобных ярмарок. Через минуту они уже вовсю обнимались, не скрывая своих чувств.
— Итак, — объявила Бетти за несколько минут до полудня, — настало время для сюрприза. — Она вытащила из машины завешенный контейнер, сдернула с него одеяло и просияла.
— Безнадега! — Бетти театрально, словно стоя на сцене перед полным залом, затаившим дыхание, взмахнула рукой. Не назови она собаку по имени, никто из нас не узнал бы ее. Глаза очистились, повязки исчезли, малышка выглядела оживленной и общительной, как и положено щенку лабрадора; стоило кому-нибудь пройти мимо клетки, — неважно, на двух или на четырех ногах — как ее хвост тотчас же приходил в движение. Когда Бетти открыла контейнер, Безнадега прыгнула ей на руки и облизала лицо. Не считая нескольких шрамов, она выглядела совершенно здоровой. А какова цена успеха… Едва ли кто-нибудь узнает об этом.
Через минуту, словно повинуясь невидимому сигналу, рядом с Бетти оказалось семейство из четырех человек — отца, матери и двух близнецов-семилеток.
Ей хватило одного взгляда, чтобы понять — это то, что нужно. Хэнк Шустер, глава семейства, был типичным служащим с Уолл-стрит. Он работал в городе. Его жена Глория, учитель по профессии, в настоящее время сидела дома с детьми. Животных у них не было, зато имелся просторный двор, который они обязались — в письменной форме — обнести оградой, чтобы Безнадега не смогла сбежать.
Их поставили в известность о том, что они должны стерилизовать собаку, в противном случае ее заберут инспекторы Общества. Они с готовностью согласились уплатить положенные семьдесят долларов и предложили еще сотню в качестве пожертвования. По собственной инициативе оба высказались за необходимость курса дрессировки, чтобы щенок — который, как они догадывались, вырастет в крупную и мощную собаку — познакомился с правилами поведения в обществе.
Для Бетти этот вопрос имел решающее значение — обычно именно необученные собаки возвращаются обратно. Прозондировав почву, она убедилась, что родители не станут всерьез рассчитывать на то, что ответственность за собаку можно будет переложить на детей, которые, без всякого сомненья, спустя день-другой вернутся к своим компьютерам и мультфильмам.
Ни один из членов семейства Шустеров не был похож на заносчивого упрямца или привереду. Наоборот — все сидели на асфальте, увлеченно тиская щенка. Безнадега, охваченная радостным возбуждением, вылизывала их и вертела хвостом. Вероятно, никогда в своей короткой несчастливой жизни она не пользовалась таким вниманием. Шесть недель, проведенных у Бетти, не в счет. Я получил еще одно свидетельство удивительной способности собак восстанавливаться в благоприятных условиях.
Бетти протянула Хэнку Шустеру кипу бланков для заполнения:
— Приступим к бумажной волоките. Думаю, все будет в порядке.
Через несколько минут близнецы драматически распрощались с Безнадегой, вернувшейся в свою клетку — до тех пор, пока инспекторы не осмотрят ее будущий дом.
У Хэнка Шустера возник какой-то вопрос, он обернулся к Бетти. И не увидел ее.
Она нырнула в фургон — «только на секундочку» — и сидела за рулем, прижимая к глазам платок.
IV
Больше чем друг
Каждый день в 4.40 утра — идет ли дождь или снег, сияет ли солнце — в спальне раздается негромкий сигнал будильника. Роб Кочран встает, осторожно поглаживает больное колено, перенеся на него вес всех своих 100 кг, и морщится — первый шаг всегда дается с трудом. На цыпочках, чтобы не разбудить жену и троих детей, он крадется по коридору в ванную, натягивает прогулочные туфли, потрепанные джинсы и рубашку поло, а затем куртку или парку — в зависимости от погоды.
Он спускается в прачечную и, отперев дверь, выпускает собаку — такую огромную и черную, что ее легко принять за медведя.
Чероки всегда радуется встрече с Робом; он возбужденно прыгает на дверь и стены прачечной, а потом бросается к миске, стоящей на кухне. Обнаружив, что она пуста, принимается лаять, чем может разбудить мертвого, не говоря уже о спящих домочадцах. Через минуту начинает булькать кофеварка. Роб заправил ее накануне вечером: после возвращения с прогулки ему будет некогда возиться с кофе.
Он должен вернуться не позднее 6.30, — нужно принять душ, переодеться, собрать бумаги, а потом рысью пробежать пять кварталов, чтобы успеть на автобус до Манхэттена, где Роб был старшим партнером в процветающей адвокатской конторе, специализирующейся на уголовном праве.
Последние несколько лет сложились для Роба удачно, и он смог позволить себе этот дом в тюдоровском стиле с шестью спальнями и четырьмя ванными комнатами — покупка обошлась ему в 600 тысяч долларов. Однако за успех, как водится, пришлось заплатить нескончаемыми рабочими днями, стрессами, непрерывными звонками — сотовый телефон никогда не отключался — и «домашними заданиями» едва ли не на каждый вечер.
Он работал по дороге на службу и возвращаясь домой.
— Мы настолько загружены, что пришлось удлинить рабочий день на три часа, — скорбно жаловался он, — и никто нам их не оплатит.
Несмотря на постоянный стресс, Роб выглядел преуспевающим, уверенным в себе импозантным мужчиной и был в завидной форме, учитывая его сорок восемь лет и больное колено. Впрочем, ему не удавалось избавиться от небольшой живота, каким, впрочем, обзавелось большинство его друзей и соседей — таковы издержки сидячей работы.
Он никогда не жаловался на свою загруженность, считая это неприличным, но действительно очень уставал.
— Клиенты должны считать меня крутым парнем, судья тоже должен думать, что я крутой. И что бы там ни было, я обязан вести себя, будто я действительно такой, как они думают.
Роб был, как это принято называть, «настоящим мужчиной» — такому лучше не становиться поперек дороги. Он мало говорил, а если и высказывал свое мнение, то делал это без лишних церемоний. Словом, он был не из тех, с кем можно обсудить последние новости или результаты спортивного матча.
Может быть, с друзьями он вел себя по-другому?
— Друзья? У меня нет времени на друзей.
Каждое воскресенье, вернувшись после мессы, он созванивался со своими братьями, разъехавшимися кто куда (родителей уже не было в живых).
Энергичный и напористый Роб довольно охотно рассказывал о своей семье. Как истинный представитель нового поколения отцов, в общении с детьми он проявлял куда больше теплоты и сердечности, чем его предшественники, но все же считал, что недостаточно близок с ними.
— Иногда я боюсь, — признался он, сдавшись под моим упорным натиском, — что дети будут все больше отдаляться от меня, как случилось у нас с моим отцом. Надеюсь, мы все-таки сумеем этого избежать.
