Борис Рябинин - Друзья, которые всегда со мной
Читатели, я надеюсь, не забыли Игоря, его сына, с которым мы в предвоенные годы совершили совместную поездку по Чусовой и в Москву. Игорь стал взрослым человеком, мужчиной, его призвали в армию в первые же дни войны, он сражался в частях противотанковой артиллерии, и отцу с матерью оставалось лишь одно — припасать терпения и ждать заветные треугольники — фронтовые солдатские письма, доставляемые полевой почтой.
Домик знатного мичуринца, поучиться опыту которого люди приезжали издалека, на окраине города, утопал в зелени, цветах, во дворе вечно копошились щенки, собаки. Алексей Иванович был большим поклонником природы, будь то дерево или животное; и птицам в его саду жилось привольно, их щебетание и гомон слышались за полквартала. Рано утром Алексей Иванович поднимался, запрягал престарелую овчарку Геру в тележку или санки и в сопровождении ее неторопливо шагал через весь город.
Зимой он являлся в клуб еще затемно. Гера с упряжкой нужна была ему на случай, если придется подвезти собачий паек или что другое.
Выдержка Алексея Ивановича превосходила всякие границы, и мы лишь много дней спустя узнали, что произошло однажды; долгое время он скрывал это и от жены. Командование части сообщило страшную весть: сын убит. Пал геройской смертью. Пал… Молча, долго вглядываясь в прыгающие буквы, Алексей Иванович прочитал «похоронную», молча, медленно сложил ее и спрятал в стол, где хранил важные бумаги. Как всегда, вышел он утром с собакой из дома, но тут силы оставили его. Он упал и потерял сознание. Когда очнулся, вокруг толпился народ, кто-то побежал вызывать «скорую помощь», а Гера лаяла и никого не подпускала к хозяину.
Это случилось глубокой осенью сорок первого года. С тех пор Алексей Иванович замкнулся, он как будто закрыл свое сердце на замок, твердости его могли позавидовать многие. Он мужественно нес свое горе и до конца войны не слагал с себя обязанности начальника клуба. Ему в значительной степени клуб был обязан тем, что, несмотря на большой расход животных, количество их почти не уменьшалось, а качество — объективные показатели, как говорят кинологи, — даже стало лучше. Дальновидный и расчетливый, Рогов бережливо расходовал корма, выделяемые государством для питания собак, умело планировал отправку собак в Центральную школу, откуда они, отработанные и уже с вожатыми, направлялись на фронт.
В действующей армии находился и старший инструктор, кумир мальчишек и девчонок — юной части нашего клуба, Григорий Сергеевич Шестаков. Его место заняла Нина Борисовна Лурина, женщина весьма любопытная во многих отношениях.
Долгое время Нина Борисовна увлекалась овчарками, можно сказать, души не чаяла в своем Пижоне (пес был отличный, один из лучших) и лишь под конец жизни, когда не стало Пижона, вдруг «перешла» на спаниелей, небольших охотничьих собак (хотя ни сама, ни муж не охотились), ласковых, как кошки, и очень удобных в содержании. «Большую собаку стало тяжело держать, — оправдывалась она, хотя ее никто ни в чем не винил. — Пудель, спаниель — умная, удобная, никого не заглатывает сразу…» Прежде, когда «заглатывал» ее Пижон, ей нравилось.
Впервые я увидел Нину Борисовну в довольно-таки комической ситуации, на выставке. Только что прошел дождь, ринг размок, грязь, лужи; и вот, представьте эту картину: большущая овчарища таскает за собой по рингу хозяйку, женщину хорошо одетую, с короткой стрижкой «скобочкой» (по моде). От сильного толчка женщина упала, но поводок не выпустила из рук, а, наоборот, как говорится, вцепившись в него намертво, волочилась за псом на животе… Хохот вокруг стоял гомерический!
Пижон не только умел «заглатывать» — на нем ездить можно было!
Вскоре случай свел нас вторично. Иду по улице и вижу — бегает овчарка. На самой середине мостовой; а улица шумная, с большим движением транспорта. Вот-вот задавят! Сорвалась, а хозяйка — неловкая женщина — не может поймать ее, растерялась.
Большой черный «ЗИС» мчался прямо на собаку. Та встала и стоит, автомобиль затормозил.
Милиционер остановил движение. Наверное, бешеная! Перед тем по городу были расклеены плакаты, которые еще вызвали большое возмущение в клубе: «Боритесь с бешенством!» — и нарисована овчарка в наморднике. Бесятся ведь прежде всего дворняжки, бездомные животные.
— Она у вас сорвалась или просто отцепилась? — принялся постовой допрашивать хозяйку.
— Да отцепилась она! Вот… — показала поводок.
— Вы не бегайте за нею, она скорее подойдет, — сказал я, вступая в разговор. Тем временем собака с мостовой перебежала в сквер и принялась весело бегать, резвиться там, потом легла за акациями у решетки.
И вдруг с той стороны через решетку лезет женщина, полная, средних лет, нарядно одетая. Она опередила меня. Неожиданно ловко перекинула себя через решетку, которая была почти по грудь, поставила сумочку к решетке и решительно подошла к собаке, словно век ее знала. «Фу!» — стиснула парфорс и вывела к хозяйке.
— Она у вас не набегалась. Надо давать поразмяться, а то всегда будет убегать. Каждый раз так будете маяться…
Она почти из слова в слово повторила то, что напоминал любителям Сергей Александрович. Как говорится, учить легко: а что было у самой на ринге?
Это была Лурина.
Так мы познакомились. Потом она побывала у меня — хотела «лично представиться» Джери.
Светлый глаз с круглым черным зрачком в сочетании с выглядывавшим ярко-красным уголком третьего века придавали Джери выражение крайней свирепости и пугали многих, но Лурина разбиралась в собаках так же, как, видно, разбирался и пес в людях.
— Ах ты, дорогуша! — принялась она трепать пса, а Джери с готовностью отвечал ей на ласку. — Хорош, хорош! Ну, дай лапу! Лапу даешь?
В военные годы сильно обновился состав членов клуба. Пришло много молодежи, женщин. Некоторые (мужья их находились на фронте), невзирая на обремененность детьми и домашними заботами, еще успевали активно сотрудничать в клубе — ходили по квартирам и обрезали прибылые пальцы у новорожденных щенков, помогали в распределении пайков собакам.
Лурина умела ладить со всеми, хотя это было непросто: люди разные, а кроме того, многих глодала печаль, забота. Во всякое, казалось бы, даже самое незначительное дело, пустяк она вносила какой-то свой, особый задор, все получалось у нее весело, доброжелательно, касалось ли это людей или животных. Она не гнушалась никакой работой, могла, если прикажут, побежать куда угодно в ночь-полночь. А сколько этих прибылых пальцев отрезала сама Нина Борисовна, не поддается учету.
Особую заботу ее составляли подростки, дети, и особенно те, отцы которых находились на фронте.
Помню один день в клубе — люди, собаки, «собачьи» разговоры… Была выводка молодняка. День холодный, собак заводили в помещение, и там начальник, Алексей Иванович, испытующе осматривал каждую, подробно объяснял, как надо кормить, содержать, чтоб был хороший пес. Нина Борисовна сидела тут же, писала. Среди взрослых давно вертелся парнишка лет двенадцати-тринадцати.
Накануне в клубе случилось «ЧП»: принесли щенков, щенки «безродные» — без родословной, мать переехало машиной, ночью одному крысы отъели кончик хвоста.
— Дать разве ему бесхвостого? — откладывая ручку, проговорила Нина Борисовна. Парнишка давно просил щенка. — Тетя тебе разрешила взять? — обратилась она к нему, пояснив окружающим: — Живет у тетки. Матери нет, отец на фронте…
Паренек сразу оживился:
— Разрешила, разрешила…
— Точно? Не врешь? Потом не придется назад нести?
— Точно! Разрешила! Сказала: бери… ладно уж… Дадите?
И радость на круглой мальчишеской физиономии тут же сменилась озабоченностью: мучительный вопрос, возьмут деньги или не возьмут? Слышал: за щенка полагается платить. И верно:
— А деньги у тебя есть? — последовал новый вопрос.
— Мне тетя разрешила, разрешила… — И осекся. Все ясно: разрешила, но денег на приобретение не дала.
— Я тебя должна проинструктировать, — строго произнесла Нина Борисовна — на лице парня опять тревога — и рассказала ему, как следует обращаться со щенком. А в конце: — Даром щенка отдавать не полагается…
Он замер.
Она чуть помедлила и добавила:
— Заплатишь три копейки и забирай… Три копейки есть?
— Три копейки? Ой! — И принялся лихорадочно шарить по карманам. А вдруг нет и трех копеек? Нашлись! Выложив монету на стол, схватил пса — и обоих как ветром сдуло. Присутствующие проводили их улыбкой.
— Полагается платить, примета есть такая, — пояснила Нина Борисовна после их ухода. — Раз куплено, значит, дорого, значит, будет жить долго, все будет хорошо…
— Будьте уверены, он всю жизнь станет вспоминать эти три копейки, — сказал Алексей Иванович, и на аскетическом лице его тоже промелькнуло подобие улыбки. — Может, для него сейчас в этом щенке вся жизнь…
