Борис Ряховский - В степи и в горах
Гнев гнал Красного, он бежал, не поднимая головы. Это погубило его, ведь он мог увидеть волков с изгиба склона и уйти. Он не увидел зверей, когда стал скачками подниматься вверх, к Куцему.
Звери рассыпались: один, что был мастью темнее собратьев и казался на снегу чёрным, рванулся вверх по склону, к Красному, а двое полетели низом.
Красный стал. Был у него путь наверх. Верхом он, может быть, ушёл бы, но там был Куцый, которого звери ещё не видели.
Взрычав, Красный бросился вниз, навстречу чёрному волку. С маху сбил его грудью, покатились они вниз. Вскочили, вновь сшиблись — и рассыпались. Отвалился Красный, дёрнулся и замер.
Сожравши Красного, по-хозяйски, неторопливо волки ушли, так же ступая след в след своему головному, чёрному. Прошли они чуть ниже того места, где сжался в рытвине Куцый. Не учуяли его, снег был взрыт ногами овец, посыпан их горошками. Головной чёрный волк был крупнее собратьев, морда в чёрной пестрине.
На рассвете Куцый спустился на днище долины, к месту гибели Красного, и увидел всадника. Всадник приблизился, и Куцый узнал старого Кашкарбая по седой бородке и круглой шапке с меховым околышем. Не слезая с коня, Кашкарбай оглядел место гибели Красного. Повернул и быстро уехал. Щенок одиноко побрёл следом. Он догнал отару при полном солнце.
Чернела юрта и сложенная из камней овчарня. Края дыры, бывшей входом в каменную овчарню, обметало лохматым куржаком: осел пар от овечьего дыхания.
Откинулась войлочная дверь юрты рядом с овчарней. Высунулся Даулет. Позвал Куцего. В юрте сидел Кашкарбай, ел. Даулет принёс собачью миску, наполнил кашей, сваренной с сушёным мясом. Куцый жадно сунулся в миску, но Кашкарбай отнял её. Ногой вытолкал Куцего из юрты, поставил миску в снег и сказал:
— Нечего тебе делать в юрте: теперь будешь за Красного.
Пёстрый маячил на дальнем краю отары. Он потрусил навстречу Куцему. Поравнявшись с Куцым, Пёстрый отвернулся и хрипло выдохнул, этим сердитым звуком выражая, должно быть, своё недовольство. Дескать, явились — не запылились, болтаетесь невесть где, а я работай за вас.
Куцый, как бывало вместе с Красным, раз-другой обогнул краем отару. Затем, проваливаясь в снег, выбрался на обтоптанный овцами холмик. Стоял — глядел, как кормятся овцы.
Десятка полтора овец, и среди них Баран — Завидущие глаза с подружками, отдалились и мало-помалу разбрелись. Куцый спустился с холмика поглядеть, как Даулет и Кашкарбай тащат в низину большущий чёрный камень.
Люди, упарившись, отдыхали.
— Конца нет этой работе, — сказал Даулет.
— …В прошлые вёсны, как спускались в степь, — отвечал Кашкарбай, — я стаскивал в кучу камни. А прошлой зимой мы с тобой закончили выкладывать овчарню: есть где укрыться от метели овцам. А теперь закладываем эту промоину.
— Проклятая промоина поглотит ещё тысячу камней! — Даулет вытер лоб подкладкой шайки.
— Ты ещё молод, соберёшь и тысячу камней. А если не успеешь — сын твой закончит. И когда его вместе с отарой запрут снега в горах, здесь пройдут трактора и возы с кормами.
— А другого пути в здешнюю долину нет? — спросил Даулет.
Отец не ответил ему. Даулет понял, что нет сюда другой дороги. С маху вбил под камень ручку лопаты.
Куцый развернулся и снова выбрался на утоптанный овцами холмик. Тянул голову — глядел на овец.
Место, где паслись овцы, было низкое. Летом, при дождях, сюда сбегалась вода, и росла оттого обильно чилига и какая-то долгая, кучками, трава.
Добежав до пучков травы, троица во главе с Бараном — Завидущие глаза поспешно бросилась обкусывать верхи. И тут же бежала дальше, завидев новые пучки.
Солнце заканчивало свой по-зимнему короткий путь. Стали глубокими тени в складках гор. Объехал отару Даулет, покрикивая, заворачивал овец. Так рассчитывал, чтобы к потёмкам отара неспешно приблизилась к каменной овчарне.
Не видел Даулет, как делает крюк Куцый, чтобы выйти навстречу отбившейся троице. Местами щенок плыл, так глубоки были снега. Когда он выкатился под ноги Барану — Завидущие глаза, вместо рычанья у него вышел хрип. Баран обошёл щенка, будто куст чилижника, и потрусил прочь. Не от Куцего он убегал, он щенка и не заметил, а припустил за подружкой. Овца та, самая резвая из троицы, пробиралась к дальним, на отшибе, кустикам.
Ярость сделала Куцего сильнее. Он догнал барана, когда тот погрузился в набитую снегом низину, вцепился в заднюю ногу. С верещаньем Баран — Завидущие глаза рванулся, выдернув Куцего из снега, и побежал.
Куцый выгнал троицу к овчарне в глубоких сумерках. Пёстрый, увидев, что не Красный гонит троицу, а щенок, подскочил было к барану, чтобы «добавить» ему. Но оскалился на пса Куцый — не мешай, мол, — и в смущенье отошёл Пёстрый.
Было у них ещё несколько стычек, и Пёстрый признал Куцего хозяином другого края отары. А в овечьей памяти Куцый заменил Красного.
Кончилась и эта зимовка.
Взматерел Куцый. Голова у него стала крупная, лапа тяжёлая, а голос густой.
Славное лето пришло вслед за этой зимовкой. Дни его слились в один долгий и солнечный день, а ночи — в краткую тёплую ночь. Отара снова паслась на летнем пастбище. Кашкарбай спал мало, ночами он был возле отары, но гнал от себя Куцего: пастушеский пёс должен выспаться за лето. Куцый ненадолго уходил, возвращался на рассвете, и они играли в свою любимую игру. Кашкарбай спрашивал, где растёт «борода дикого козла», и Куцый показывал.
Кашкарбай просил показать ревень. Куцый убегал, возвращался и приводил на склон холма, поросший ревенём. Все эти травы овцам вредны.
Кашкарбай хвалил пса и пояснял: взрослые овцы ревень не едят, а ягнята, бывает, и общипывают.
КАК ЧЕСТВОВАЛИ СТАРОГО ЧАБАНА
В конце сентября, в ветреный день, когда тени бегущих облаков испятнали степь, на поселковую площадь из ближайших домов снесли столы и стулья.
Богатое было застолье: резаные, залитые постным маслом помидоры разносили тазами, а варёную баранину — подносами.
Старый чабан Кашкарбай сидел за главным столом среди почётных гостей, приехавших из областного города и даже из столицы — из Алма-Аты. Чествовали его, большерукого темнолицего старика с двумя золотыми звёздами на лацкане пиджака. Ждали, что старый Кашкарбай передаст свою отару другому чабану; на выбор ему назвали двух.
Председатель тихонько послал за пастушеским посохом: к кабинете у него стоял для таких случаев новенький посох. Полагалось при передаче отары сказать наказ и преемнику вручить посох.
Между тем говорили речи. Один из приезжих гостей назвал Кашкарбая великим чабаном.
— Кто сберегал отару в метельные зимы? Кашкарбай. Кто сберегал отару при бескормице, когда после оттепели степь покрывается ледяной коркой и овцы не могут добыть себе еды? Кашкарбай. У кого овцы приносят по два ягнёнка, в то время как у других чабанов овцы приносят по одному? У Кашкарбая. Одно плохо: секреты свои не передал уважаемый Кашкарбай, — закончил гость. Тут он подумал, что перебрал и старый чабан обидится, и добавил: — Шучу, конечно.
Попросили сказать Кашкарбая. Председатель с посохом подвинулся ближе.
— Передам свой секрет, — сказал Кашкарбай, — тому передам, кто со мной пас отару пять зим. А таких нет. Одну зиму со мной пасли, две пасли. Был помощник, хороший парень, три зимы со мной пас — и ушёл. Тяжело, ведь я в горах зимую с отарой, а там снегу много, ветра. Только один мой помощник выдержал четыре зимы. Пятую выдержит — все секреты его, — и Кашкарбай показал на нижний конец стола, где сидел его сын Даулет.
Председатель сунул кому-то ненужный теперь посох, поправил галстук и дал знак. Оркестранты положили вилки, вытерли рты и разобрали свои трубы.
Запели трубы, забухал барабан. Журавлиный клин в небе дрогнул, стал забирать в высоту и исчез под облаком. Долетел ли до птиц гром труб, колол ли глаз их острый блеск?
Председатель подошёл к высокому, обёрнутому тканью сооружению, потянул верёвку. Открылась мраморная колонна, а на ней бюст: две звезды на лацкане, голова с острой бородкой, круглая шапка с меховым околышем.
Люди хлопали, повернувшись к старому Кашкарбаю, а он кивал, благодарил или смиренно соглашался: дескать, если положено ставить на родине бюст дважды Героя Социалистического Труда, так надо ставить.
ПОСЛЕДНЯЯ ЗИМОВКА КАШКАРБАЯ
И вот снова зима в горах.
Благополучно зимовала отара. Стояли тихие дни. Чисто было небо над горами.
Но сменились морозы снегопадами. Стало голодно волкам в степи. Поднялись они в горы.
Двое серых зверей начали появляться вблизи отары средь бела дня. Заходились в лае псы, метались, расшвыривали снег задними лапами. Даулет стрелял из ружья, исчезали серые звери, будто уходили в снега.
