Леонид Сергеев - Железный Дым
В невыносимо тяжелом состоянии, с трудом ворочая веслом, я преодолел расстояние до стоянки и обессиленный лег перед палаткой. Все мои поиски прошли впустую. Но потом я подумал: в конце концов куда бы Дым ни убежал, обратную дорогу он найдет всегда. Небо, к счастью, чистое, дождя не предвидится, его следы не размоет, а чутье и память ему не занимать. Единственная неприятность – темнота. Надо разжечь костер, чтобы моему другу было легче ориентироваться, когда он подбежит к реке.
Я подошел к месту, где был костер, и вдруг среди пепла увидел загадочную фигуру из головешек – нечто похожее на «запечатанное письмо» в игре «городки». Что за странная фигура? Что она означает? Случайное изображение или дело чьих-то рук? Пребывая в нервном возбуждении, я сразу заподозрил в фигуре скрытый умысел, но потом встряхнулся и осадил себя: – Не выдумывай всякую чушь! Подвинти мозги! Будь как Дым – он никогда не теряет разум!
Я запалил большой костер – наверняка, вдоль берега его было видно за несколько километров. И просидел около него всю ночь, в ожидании Дыма. Заслышав какие-либо шорохи, я вскакивал и звал своего друга, но когда смолкало эхо, стихали и шорохи. Несколько раз мне мерещилось – вон он бежит по берегу, у самой кромки воды, даже различимы светящиеся глаза…
– Дым! – восклицал я и устремлялся ему навстречу, но попадал в темную пустоту. Светящиеся глаза оказывались всего лишь светляками в траве.
С рассветом мое напряженное ожидание как-то притупилось и я решил взглянуть на случившееся более взвешенно, и прежде всего, внимательно осмотреть стоянку.
Первое, что я обнаружил, это следы от мужских ботинок и рядом отпечатки собачьих лап – местами рытвины с метками от когтей и вырванные куски дерна. Меня прямо бросило в жар – в лагере явно произошло какое-то сражение! Наверняка, Дым боролся с какими-то нападавшими, а поскольку он легко не сдается, борьба была тяжелой и долгой – слишком много следов. Понятно, в темноте я мог их не заметить, но при свете костра просто обязан был тщательно осмотреть всю стоянку! И как не догадался это сделать раньше?! Вместо этого пошел по легкому пути, решил – Дым отправился меня искать! А вначале и вовсе придумал глупость – он побежал копать железо, когда надо было охранять лагерь. Полный дурак, вот я кто! Старый, туго соображающий, осел!
В жутком волнении (кровь просто бушевала в моих жилах) я находил все новые доказательства трагедии, которая разыгралась в мое отсутствие. В одном месте валялись обрывки плетеной веревки и сукастая ветка с клочком шерсти, в другом – сломанная палка с четкими отметинами от собачьих зубов. И наконец, я обнаружил то, что давало разгадку всему – рваный лоскут с запекшимися каплями крови. Лоскут был оранжево-желтый – цвета рубашек Леших!
Я кинулся в ельник за палаткой, куда ушли черные копатели. Там извивалась тропа, еле различимая в траве. Посматривая по сторонам, готовый к любым неожиданностям, я заспешил в глубь леса. Что с Дымом? Почему эти негодяи напали на моего друга? Куда его увели? Неужели хотят заставить искать трофеи? – страшные вопросы задавал я сам себе, ускоряя шаг и представляя события на поляне. Хорошо что не привязал Дыма к палатке, – пронеслось в голове. – Поводок стеснял бы его движения в борьбе с этими негодяями.
Теперь стало понятно, что и «запечатанное письмо» из головешек – не плод моего воспаленного воображения, а знак с издевкой – Попробуй, мол, старый чурбан, распечатай! Попробуй теперь нас разыщи!
Вскоре ельник поредел, тропа поползла вниз, в заросли крапивы, потом снова вильнула наверх; когда я забрался на бугор, ельник кончился и передо мной открылись луга; у горизонта в рассветной дымке проглядывали крыши домов. Я припустился к жилью и, без передышки, бежал около часа, поранив о камни обе ступни.
Деревня оказалась маленькой – каких-то шесть-семь дворов; по улице хозяйки гнали коз и овец в луга.
– Скажите, здесь вчера были парни в оранжевых рубашках? – едва переводя дыхание, спросил я у худой старушки в сером платье (от волнения даже забыл с ней поздороваться).
– Были, как же. Но, вроде, уже уехали. Они у Насти останавливались, – старушка показала на свою ровесницу в сарафане, и крикнула: – Эй, Настена! Иди-ка сюда скоренько!
Подошла сарафановая Настя и подтвердила, что парни жили у нее неделю и накануне вечером уехали на автобусе.
– …И собаку увезли, – сказала Настя. – С реки, что ли ее притащили, со связанной мордой.
– Куда они поехали? – задыхаясь, выпалил я.
– Вроде, в Баландино.
– Что это?
– Поселок. От нашего Луково тридцать километров. Не так уж далеко.
– Когда туда пойдет автобус?
– Ой, милый! – замахали руками старушки. – Теперь только послезавтра. Он ходит два раза в неделю.
– А у кого-нибудь здесь есть машина, мотоцикл?
– Да что ты! Какая машина. Один старик на всю деревню. И тот еле ходит, – усмехнулась худая старушка, а ее подруга добавила:
– Мы ему готовим еду, носим воду… Вот Дуньку его гоню на выпас, – она кивнула на белую зеленоглазую козу.
В смятении я некоторое время топтался около старушек и их блеющей живности, а когда они направились в луга, стал ходить взад-вперед по улице, не зная куда себя деть, я прямо сходил с ума. И вдруг… вспомнил про всесильного Петрова – вот бы до кого дозвониться! Я догнал старушек.
– А есть поблизости деревня с почтой, телефоном?
– В Анушкино. Там и почта, и телефон, и медпункт, – перебивая друг друга, заговорили старушки.
В самом деле, как я не сообразил! Ведь был в медпункте. Совсем потерял голову!
Дорога в Анушкино только называлась дорогой – по существу, это были сплошные каменистые колдобины. Вначале, то и дело спотыкаясь, я бежал по ним, но после двух падений, прихрамывая, перешел на спортивную ходьбу, а перед Анушкино, вконец уставший, только и мог, что медленно топать. И конечно, в конце пути окончательно сбил ноги в кровь; так что, доктор Нина, прежде чем подвести меня к телефону, оказала мне первую медицинскую помощь и подарила галоши.
– Извините, что не могу предложить ничего другого, это самая модельная обувь в деревне, – улыбнулась докторша и, помолчав, добавила: – Вот ведь как получается – Анюшку только что мама повезла домой. У нее ничего серьезного, я дала им лекарство, и тут же являетесь вы, ее израненный спаситель… Вот телефон, звоните.
– Мне нужен в селе Высоцком Петров. Знаете его?
– Виделись. Строгий дяденька. Какое никакое наше руководство. А что случилось?
Я рассказал суть дела и попросил докторшу, в случае обнаружения Дыма, сообщить мне на стоянку. Потом мы дозвонились до села, но Петрова дома не оказалось. «Позвоните попозже, – сказала телефонистка. – Он на объектах».
Я звонил через каждые двадцать минут. За это время докторша успела принять несколько больных, сходить домой пообедать. Звала и меня, но я отказался – какой обед, когда где-то страдает мой друг! Я лишился не только сна и аппетита, но и элементарной выдержки: на всякие вопросы, ожидающих очереди больных, к своему стыду, отвечал односложно, раздраженно, а то и отнекивался, давая понять, что моя сердечная рана намного глубже, чем все их болезни вместе взятые. Как известно, когда у нас все хорошо, когда нам везет, мы веселые, вежливые, а вот попробуй держать себя в рамках, когда сваливаются неприятности! Мне это и раньше никогда не удавалось, а в тот момент я расклеился совсем.
Один из больных, какой-то механик с перевязанной рукой, узнав, почему я сижу в медпункте, спросил:
– А какой породы ваша собака?
– Дворняжка.
– Ну, чего ж из-за дворняжки так убиваться? Могу посодействовать вам. В одном месте есть щенки немецкой овчарки. Родители медалисты. Хотите?
Где ему было понять, что никакая, даже самая породистая, увешенная медалями, собака никогда не заменит мне Дымка; и для меня все золотые и серебряные собачьи медали – ничто, в сравнении с поделками на ошейнике моего друга.
До Петрова я дозвонился только к вечеру. Выслушав меня, крупный начальник по-военному отчеканил:
– Ждите в медпункте! Выезжаю!
Через час, подняв облако пыли, Петров круто развернул мотоцикл у медпункта, бросил мне: «Забирайтесь в люльку!» и, когда я залез в коляску, помчал в поселок Баландино.
Дорога ровностью не отличалась, а Петров оказался бесшабашным гонщиком – гнал машину так, что перед глазами все мелькало, а на поворотах я чуть не вылетал из коляски в кювет. Тем не менее, рядом с представителем власти, я почувствовал некоторое облегчение и подумал, что теперь-то мы непременно разыщем Дыма, а похитителей отдадут под суд. Я уже представлял их повинные речи, просьбы о прощении, но безжалостно требовал всю троицу отправить в тюрьму.
В дороге, стараясь перекричать шум мотора, Петров задал мне несколько вопросов, относительно похищения Дыма и «примет подозреваемых». В свою очередь я тоже громко докладывал подробности происшедшего. Два раза в пути мотоцикл ломался и Петров его чинил, называя «старым драндулетом».
