Иржи Марек - Собачья звезда Сириус, или Похвальное слово собаке
Интересно узнать: каким удивительным образом в христианской иконографии собака стала животным, близким к святым мужам? Видимо, причина здесь в двух святых, а именно в Бернаре Клервоском, основавшем орден цистерцианцев, и Доминике, основоположнике ордена доминиканцев. По легенде, матери Доминика (а также Бернара) привиделся сон, будто она породила щенка, держащего в зубах факел. Позднее Доминик принялся жечь огнем все, что попадалось под руку, — видимо, чтобы очистить таким образом мир от еретиков. Орден доминиканцев, как известно, кроме всего прочего печально знаменит еще и тем, что ревностно охотился за этими самыми еретиками и выдавал их святой инквизиции. Одетых в белую рясу и черный плащ монахов люди называли domini canes — господни псы. Вероятно, зато, что те вынюхивали и безошибочно шли по следу. Вот почему святого Доминика всегда изображают в сопровождении черно-белой собаки, а рядом со святым Бернаром неотлучно находится собака белая. Святого Губерта тоже наделили собакой, ибо христианское прозрение осенило его на охоте, когда ему явился олень с золотым крестом между рогами. Ну а какой же охотник без собаки? Святой Сусо не был у церковников в почете, но народ его любил, книги его усердно читались, и, хотя могилу святого Сусо так и не нашли, память о нем жила долго. При Сусо тоже находилась собака. Он, отпрыск богатого рода, роздал все свое состояние бедным, а сам отправился выхаживать больных чумой. И, естественно, заразился; в лесу его врачевал ангел, а собака каждый день носила свежий хлеб.
Святой Венделин — тот вообще королевского рода, правящего в Ирландии и Шотландии, он пренебрег короной и стал впоследствии покровителем пастухов. Поэтому у ног его обычно изображают собаку из породы овчарок.
Имя святого Бернара Ментонского, хоть на картинах его и не сопровождает собака, тоже связано с ее родом-племенем. Этот человек основал в Швейцарских Альпах монастырь, а в нем — прибежище для путников. Отсюда и получили свое название большие добродушные псы сенбернары. Послушаем, что говорит об этом старая энциклопедия Ригера[12], изданная в 1860 году; «У монахов тут собаки особенные, они отыскивают путников, заблудившихся на крутых склонах и угодивших в пропасти, после чего в монастыре им оказывают самое радушное гостеприимство. Монахи принимают за это скромные добровольные дары. Трупы же погибших складывают в специальные часовни, где от мороза они лишь высыхают, не изменяясь».
Вдвойне счастлив путник, если его все-таки отыскал сенбернар, да еще с бочонком романа шее!
Любопытно, что на некоторых средневековых надгробиях имеется выбитое в камне изображение собаки; полагают, будто это символ бдительности. Неясно одно: к чему усопшему бдительность?! Надо полагать, это, скорее, древний, ловко использованный языческий обычай класть в гроб то, что покойный любил. Хоронить собаку вместе с человеком? Исключено, ведь она не может попасть в рай, зато ее можно изобразить на могильном камне, особенно если для этого нашелся подходящий повод в хитроумной церковной символике. Собачка стережет вечный сон своего господина, так же как скифских кочевников в курганах сторожат их собаки, правда погребенные вместе с хозяином.
Ну, а как обстояли дела собачьего племени у нас, в Чехии, когда в Пражском граде сидели князья из рода Пршемыслова?
В те времена и у нас тоже значительно окреп феодализм — к великой радости тех, кто правил, и к меньшей радости тех, кем правили. Господа жили в замках, построенных по образцу немецких или французских, их уже не удовлетворяли древние городища. Но потому как в своих крепостях господа не располагали большими возможностями для развлечений, они скрашивали свою жизнь попойками и охотой, постепенно ставшей новым стилем жизни.
У рода Пршемысловцев были могущественные враги в лице рода Славниковцев. Однажды, как дошло до нас, Пршемысловцы подбили Вршовцев принять приглашение Славниковцев пойти к ним в Либнице на празднество. И там во время пиршества гостеприимных хозяев всех до одного уложили.
Во время археологических раскопок на месте бывшего городища была найдена фигурка собаки — видимо, игрушка детей, которых на том пиршестве поубивали вместе со взрослыми.
О собаках в старых чешских рукописях упоминается лишь вскользь. Прежде всего мы узнаем, что собак использовали для охоты и что собаки были породистые, подчас стоившие очень дорого. Охота, которой увлекались господа, — это модное пристрастие — отнимала у них большую часть времени и стояла выше всех прочих занятий, что весьма не нравилось строгим блюстителям нравов.
Читая хронику Далимила[13], о которой нам, увы, известно очень мало, — хронику, полную ненависти к нравам чужаков, которые начали у нас в стране входить в силу, — мы просто поражаемся, сколь яростно он осуждает страсть короля Вацлава к охоте. Уж очень скорбит хронист Далимил, что «король имеет обыкновение со псами охотиться». Даже и глаз-то Вацлав потерял на охоте, где проводит все свое время. Похоже, в лесу король Вацлав и в самом деле чувствовал себя намного безопаснее, нежели на Градчанах. Он строил все новые и новые замки, из которых, например, Тыршов над Бероункой служил одновременно и охотничьим замком для его сына, отчаянного повесы Пршемысла Отакара, взбунтовавшегося потом против папаши. Да! Что и говорить, нелегко жилось королям из рода Пршемыслова!
Ясное дело, увлечение охотой и нерадивость к государственным делам отличали не только короля, это было явление, если можно так выразиться, общественное. Точно так же вели себя господа помельче и даже какая-нибудь мелюзга, владеющая всего-то небольшим замком посреди площади. Даже эти уделяли больше времени охоте, нежели заботам о хозяйстве.
И без стихов Далимила известно, что именитые господа, позабыв о добром имени, торчали дома и жирели, прошу прощения, как свиньи, в то время как молодежь гонялась с собаками по лесам за зверем. Когда-то за собаками присматривали челядинцы, ныне о них стали печься сами молодые господа. Прежде челядинцы с собаками жили вдали от господских домов, в домах блюли чистоту и господа съезжались для забав. Прежде среди них были ловчие, что охотились за зверем для господ, сами же господа принимали участие лишь в травле оленя, и то одной потехи ради. Потому-то у них и оставалось время посидеть в совете и порадеть о мире в стране. «Теперь же, — говорит хронист с возмущением, — живут они со псами в одном доме и разговоры ведут лишь про гон да своих псов гончих. И нечего удивляться, что стали они беднеть, а их хозяйства — хиреть. Хуже того — от смрада псов, заполонивших их покои, стали помирать они прежде срока». Короче говоря, наступил упадок нравов…
Кто хочет прочесть об этом в переложении со старочешского оригинала — извольте:
В те поры паны голытьбою стали,В одних покоях со псами живяху,Полагая в том приятность и за честь прияху,Все про собак однех говоряху,Стали они от того нищати,От песьего смраду ране сроку помирати…
Неужели только это так сильно разозлило щепетильного хрониста? Ну конечно же, нет! Дело совсем в другом. Далимил обрисовал нам более значительные общественные перемены. Раньше феодал должен был думать не только о своем житье-бытье, но и о хлебе насущном для своих подданных. Сейчас многое изменилось. Феодализм укрепился, господа перестали радеть о подданных, их заботили лишь сбор дани да развлечения. А так как модным развлечением стала охота, они предались ей сверх всякой меры. Хронист, сам того не подозревая, описал также изменения в манере охоты. Прежде на охоту отправлялись со сворой собак, но такого количества животных дворянин у себя в замке держать не мог, для этого необходимы были псарни, расположенные подчас далеко от замка. И если деревня называется Псарь, нам уже ясно, что там жили псари, которые ходили за господскими собаками. Но когда стали разводить породистых собак, феодал пекся уже не о безымянной своре, а об отдельных собаках. Теперь он берет их к себе в замок, в свои покои. Человек неожиданно обнаружил, что собака отличный компаньон. Когда наступали холода и господину было нечем занять себя, оставалось лишь сидеть возле очага и греть зябнущие ноги, только собака скрашивала ему жизнь. И уже не одни мужчины окружали себя породистыми собаками, своими любимицами, но и женская половина в замках тоже завела себе собачонок, прозванных «муфтами».
О том, что собаки и в более поздние времена, уже в эпоху Ренессанса, подчас делили с хозяином даже спальню, свидетельствует в одном из своих стихотворений известный гуляка и бражник Гинек из Подебрад[14], сын Иржика. Вот его рассказ про то, как молодой человек очнулся от любовных сновидений:
Дрыгнул он ногой спросонок,Так что треск пошел вокруг,И собачка под кроватью,Завизжав, вскочила вдруг…
Удалец, которому приснилось, будто он обнимает возлюбленную, проснувшись, обнаруживает, что это всего лишь его подушка! И откровенно добавляет:
