Джеймс Хэрриот - Кошачьи истории
— «Теперь и беспокоиться не о чем!» А? Какой молодец!
Это верно. И ведь чистую правду сказал: о себе он не беспокоится.
В следующий раз я увидел Дика через две недели, когда навещал приятеля в дарроубийской больничке. Старик лежал на кровати в углу палаты.
Я подошел и присел на край его постели. Его изможденное лицо дышало безмятежностью.
— Здравствуйте, Дик, — сказал я.
Старичок сонно поглядел на меня и прошептал:
— А, мистер Хэрриот! — Он закрыл глаза, но через несколько секунд открыл их и чуть улыбнулся. — Я рад, что мы разобрались с тем, от чего Игруну бывало плохо.
— Я тоже рад. Дик.
— Его миссис Дагган взяла, — добавил он, помолчав.
— Да, я знаю. Ему там будет хорошо.
— Верно… — Его голос стал тише. — Только вот иногда думается, был бы он тут со мной… — Костлявые пальцы погладили одеяло, губы снова зашевелились. Я нагнулся пониже, чтобы расслышать. — Игрун… — шептал он, — …Игрун… — Веки старика сомкнулись, и я увидел, что он уснул.
На следующий день я узнал, что Дик Фосетт умер, и, возможно, я слышал его последние слова. И были они о его коте. Необычно, но так уместно!
— Игрун… Игрун…
Олли и Жулька. Величайшая победа
Шли месяцы, а в моих отношениях с двумя нашими дикими кошками никакого потепления не наступало, и я с нарастающим душевным трепетом следил, как длинная шерсть Олли опять начинает сбиваться в страшные колтуны. К концу года он вновь выглядел более чем непрезентабельно. С каждым днем становилось все яснее, что пора принимать меры. Но удастся ли мне еще раз его провести? Оставалось попробовать.
Я опять приготовил рыбу с нембуталом, и Хелен поставила миску на стенку, но Олли понюхал, лизнул и ушел. Мы попробовали повторить, и опять Олли исследовал миску с глубоким подозрением, а есть не стал. Явно почувствовал, что что-то назревает.
Постояв у окна, как обычно, я обернулся к Хелен.
— Попытаюсь его поймать.
— Поймать? Сачком?
— Нет-нет. Он ведь уже не котенок и не подпустит меня к себе.
— Так как же?
Я посмотрел на взлохмаченное черное чучело на стенке.
— Ну а что, если я спрячусь за тобой, когда ты выйдешь их кормить, сцапаю его и засуну в клетку? Потом отвезу в операционную и постригу под общим наркозом?
— Сцапаешь? Засунешь в клетку? — с сомнением повторила Хелен. — По-моему, у тебя ничего не выйдет.
— Да, конечно, однако за свою жизнь я хватал не так уж мало кошек и умею быстро двигаться. Мне бы только подойти к нему незаметно. Давай попробуем завтра.
Моя жена лишь поглядела на меня. Этот план ей как будто доверия не внушал.
Утром она поставила на стенку миски с восхитительной свежей треской. Их любимое блюдо. К вареной рыбе они были относительно равнодушны, но перед сырой устоять не могли. Открытая клетка была спрятана рядом. Кошки прошествовали по стенке: Жулька — гладенькая, глянцевитая, и Олли — жалкое пугало, взлохмаченный, с колтунами, свисающими с шеи и по бокам. Хелен, как обычно, приласкала обоих, а когда они радостно припали к мискам, вернулась на кухню, где притаился я.
— Теперь, — сказал я, — снова иди к ним, очень медленно. Олли так увлечен рыбой, что, возможно, не заметит меня.
Хелен промолчала, а я плотно прижался к ее спине.
— Двинулись! — Я подтолкнул левой ногой ее ногу, и мы медленно вышли за дверь, шагая в едином ритме.
— Это же нелепо! — простонала Хелен. — Какой-то комический эстрадный номер!
— Ш-ш-ш! — прошипел я, уткнувшись носом ей в затылок. — Не останавливайся.
Когда мы добрались до стенки, Хелен протянула руку и погладила Олли по голове, но он так был увлечен треской, что и не посмотрел на нее. Вот он — на уровне моей груди в каком-то шаге от меня. Лучшего шанса представиться не могло. Молниеносно просунув руку из-за Хелен, я схватил его за шкирку, удержал свивающийся клубок черных ног и водворил в клетку. Захлопывая крышку, я успел заметить, что из-под нее высовывается отчаянно когтящая лапа, столкнул ее и вдвинул в петлю стальной прут. Путь к спасению был отрезан.
Я поставил клетку на стенку и даже вздрогнул, встретив сквозь прутья его укоризненный взгляд. «Нет, неужели опять! — говорил он. — Значит, твоим низким предательствам нет конца!»
На душе стало скверно. Злополучный кот, ошеломленный моим нападением, даже не пытался царапаться или кусаться. Как и в тех двух случаях, он просто стремился убежать. И у меня не было права обижаться на его низкое мнение обо мне.
Но зато, сказал я себе, он снова станет красавцем.
— Сам себя не узнаешь, старина, — сообщил я перепуганному коту за решеткой, прильнувшему к полу клетки на сиденье машины рядом со мной. — На этот раз я приведу тебя в полный порядок. Будешь и выглядеть, и чувствовать себя великолепно.
Зигфрид предложил помочь мне, и бедный дрожащий Олли, когда мы водрузили его на стол, покорно подчинился и тому, что его держат, и внутривенной инъекции наркотика. Когда он мирно уснул, я со свирепой яростью принялся за свалявшуюся шерсть: выстригал, подравнивал, а потом прошелся по нему электрической машинкой и долго расчесывал, пока не убрал последний крохотный колтун. В первый раз я только привел его в более или менее божеский вид, но это была истинно художественная стрижка. Кончив, я с торжеством поднял его, и Зигфрид расхохотался.
— Готовый победитель любой кошачьей выставки, — сказал он.
Я вспомнил его слова, когда на следующее утро кошки прошли по стенке к мискам. Жулька всегда была красавицей, но и она тушевалась рядом с братом, чей глянцевый расчесанный мех сиял в солнечных лучах.
Хелен пришла в восторг и все время его поглаживала, точно не могла поверить такому преображению. Я, естественно, прятался у кухонного окна, украдкой поглядывая на дело своих рук. И прятаться от Олли мне предстояло еще долго.
* * *Вскоре стало ясно, что мои акции упали совсем низко: стоило мне просто показаться в дверях, как Олли удирал в луга. Такое положение вещей начало меня угнетать.
— Хелен, — сказал я однажды утром, — мои отношения с Олли действуют мне на нервы. Но не представляю, что я мог бы сделать.
— Знаешь, Джим, — ответила она. — Тебе просто надо узнать его поближе, и чтобы он тебя узнал.
Я бросил на нее мрачный взгляд.
— Боюсь, если ты спросишь у него, он тебе ответит, что знает меня ближе некуда.
— Да-да. Но вспомни: ведь все эти годы кошки почти тебя не видели, кроме экстренных случаев. А я кормила их, разговаривала с ними, гладила каждый день. Они меня знают и доверяют мне.
— Ты права, но у меня просто нет времени.
— Верно. Ты всегда куда-то мчишься. Не успеешь вернуться домой и снова уезжаешь.
Я кивнул и задумался. Она была абсолютно права. Я привязался к нашим диким кошкам, любовался, когда они сбегали со склона на стенку к мискам, или играли в высокой луговой траве, или позволяли Хелен гладить себя, но все эти годы я оставался для них почти незнакомым человеком. И с горечью подумал о том, как стремительно пролетело время.
— Уже поздно, наверное. Но мог бы я, по-твоему, что-то изменить?
— Да, — ответила Хелен. — Начни их кормить. Выкрой для этого время. Нет, конечно, каждый день у тебя не получится, но при любой возможности ставь им миски.
— Значит, ты считаешь, что их привязанность чисто желудочная?
— Вовсе нет! Ты же видел, что они не притрагиваются к еде, пока я их не приласкаю как следует. Они ищут внимания и дружбы.
— Только не моих. Они видеть меня не могут.
— Просто прояви настойчивость. Мне понадобилось много времени, чтобы завоевать их доверие. И особенно Жульки. Она ведь очень робкая. Даже теперь, стоит мне сделать резкое движение, как она убегает. Вопреки всему я считаю, что твоя надежда — Олли. Он ведь необыкновенно дружелюбный.
— Договорились, — сказал я. — Давай миски. Приступим сейчас же.
Так началась одна из моих маленьких эпопей. При всякой возможности звал их завтракать я, и ставил миски на стенку, и стоял там в ожидании. Сначала — в тщетном. Я видел, как они следят за мной из сарая — черно-белая и золотисто-белая мордочки выглядывали из соломы, — но спуститься они рисковали, только когда я возвращался в дом. Мои нерегулярные рабочие часы мешали соблюдать новый распорядок, и порой, когда меня вызывали рано поутру, кошки не получали свой завтрак вовремя. Но именно когда их завтрак опоздал на час и голод взял верх над страхом, они осторожно спустились, а я застыл у стенки в каменной неподвижности. Они быстро глотали, нервно на меня поглядывая, и сразу убежали. А я удовлетворенно улыбнулся. Первый шаг был сделан!
Затем наступил длительный период, когда я просто стоял там, пока они ели, и постепенно превратился в неотъемлемую часть пейзажа. Затем я попробовал осторожненько протянуть руку. Вначале они от нее пятились, но шли дни, и я замечал, что моя рука перестает быть угрозой. Во мне вспыхнула надежда. Как и предсказывала Хелен, Жулька шарахалась от меня при малейшем движении, но Олли, отступив, мало-помалу начал поглядывать на меня оценивающе, словно готов был изменить свое мнение обо мне и забыть прошлое. С бесконечным терпением изо дня в день я все ближе протягивал к нему руку, и наступил знаменательный миг, когда он не попятился и позволил коснуться указательным пальцем его щеки. Я осторожно погладил шерсть, а Олли ответил бесспорно дружеским взглядом, прежде чем отойти.
