Джон Кац - Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я
По прошествии нескольких недель я, наконец-то, уразумел — при всей моей тупости, но я ведь происхожу не от Старины Хемпа, — что он найдет способ удрать со двора, как только ему этого захочется. Помешать ему могло единственно его собственное нежелание.
Он был такой же отчаянный бунтарь, как генерал Ли, командовавший армией южан, и такой же упрямый. Но генералу Ли противостояла мощная армия северян, которой, в конце концов, он вынужден был сдаться. А Девону противостоял только я.
IV
Первые шаги по приручению
Если бы вам пришло в голову зарисовать траекторию нашей прогулки с Джулиусом и Стэнли, то вы бы начертили длинные линии, проходящие в основном по тротуару. Одна из них — это мой путь: я брел, засунув руки в карманы, обдумывая очередную статью или книгу, которую в эти дни писал. Вторая — путь Джулиуса — прямая с ответвлениями: он время от времени отвлекался, чтобы обнюхать какой-нибудь кустик или другой, столь же заманчивый объект. На линии Стэнли видны регулярно повторяющиеся зубцы. Это он всякий раз с восторгом мчался за мячом, который я ему кидал, но в остальное время тоже придерживался тротуара.
Траектория Девона напоминала схему какой-нибудь сложной игры Национальной футбольной лиги, с бесчисленными кругами и стрелками, направленными в самые разные стороны. Сначала он бежал передо мной, но недолго, потом обегал меня несколько раз и куда-нибудь устремлялся. Все подъездные дорожки и все тропинки он должен был обследовать, проверить каждый куст, как будто в поисках отбившейся от стада овцы. Он не мог идти спокойно рядом со мной — то убегал, то возвращался большими прыжками. Сначала я все время кричал ему: «ко мне!», «жди!». Но вскоре я понял, что в сущности он меня «пасет», ни на минуту не выпуская из виду. Он никогда не убегал слишком далеко, но никогда и не останавливался, все время куда-то мчался, тяжело дыша, точно кто-то его гнал.
Смесь маниакальной устремленности и паники читалась во взгляде Девона, такие белые от ужаса глаза можно увидеть в кинофильме у лошади, наткнувшейся вдруг на гремучую змею.
В моей наскоро вырабатываемой стратегии (ее цель — установить между нами связь, которая позволила бы мне приступить к настоящей дрессировке) определенная роль отводилась и щетке. Я где-то прочел, что бордер-колли любят, когда их расчесывают.
Однажды утром, пока лабрадоры, удобно устроившись во дворе, наслаждались своей сдобренной арахисовым маслом жвачкой, мы с Девоном отправились в соседний парк. Нашли скамейку в укромном уголке — ни детей, ни других собак, ничего, что бы нас отвлекало. Я предложил Девону печенье, но он отказался. Тогда я сел на скамейку, достал из кармана щетку с металлическими зубьями и внимательно его оглядел. Потом нагнулся и стал водить щеткой по его спине, по ляжкам, по груди. Казалось, он почти расслабился. Хвост его медленно задвигался. Впервые мне послышалось что-то похожее на вздох удовлетворения. Девону понравилось моя забота о нем.
Я получил доказательство, что мой пес вовсе не дикое существо, напротив, в этом клубке нервов и неистощимой энергии таится ласковая нежная душа. Уже через пару дней он, после расчесывания, положил мне лапы на плечи, как бы обнял меня. Я в ответ обнял его: «Все хорошо, приятель». И повторял это снова и снова, в надежде, что повторение заставит его поверить мне. «Все теперь хорошо!»
Вскоре уже можно было сказать: «Девон, пошли расчесываться». Он бросал взгляд на щетку и устремлялся к задней двери, отлично понимая, куда мы собрались идти.
По пути в парк — я обратил на это внимание — он теперь не кружил, не носился, никого не «пас», а шел рядом со мной. Было видно, как он собой доволен, возможно потому, что нашел, наконец, способ подобраться к хозяину.
В такие моменты я явственно ощущал, как в нас пробивались первые ростки привязанности друг к другу. Девон чувствовал мою заботу и ценил ее. Я же, который имел бы пятнадцать детей, если бы позволяло здоровье (и если бы женился на богатой наследнице), любил о ком-нибудь заботиться.
Джулиус и Стэнли теперь по большей части заботились о себе сами. С ними уже не требовалось постоянно заниматься. А Девон нуждался во мне, и я был готов приложить все силы, чтоб вытащить его из мрака, в который он угодил.
Но не мог же я целыми днями поглаживать его щеткой. На очереди был следующий этап кампании за его доверие. Я начал хвалить Девона буквально за все: вот он прошел рядом со мной хоть десять шагов; съел свою порцию и не полез в миски лабрадоров; подошел сразу, услышав мой зов; наконец, просто спокойно сидел. «Хорошая собака, Девон, хорошая собака!» — звучало как заклинание.
Вроде бы и нет нужды повторять одно и то же сто раз такой умной собаке, но два дня непрерывных похвал сотворили чудо. Его уши приподнялись, грудь распрямилась, еще недавно такой сгорбленный и жалкий он вдруг как бы подрос, теперь кончик его пушистого хвоста смотрел вверх.
Щетка тоже сделала свое дело — черная шерсть Девона так и лоснилась. В глазах заблестели первые озорные искорки. Выглядел он великолепно. Это была просто изумительная собака. Меня нисколько не удивляло, что теперь, когда мы гуляли, из проезжавших мимо нас машин стали высовываться люди, чтобы полюбоваться Девоном, как раньше лабрадорами.
Он, наверное, никогда не получал того, что Джулиус и Стэнли принимали как должное, а именно — внимания, признания достоинств и дружеского общения. Может быть, нам удалось сделать первый шаг к взаимному доверию.
* * *Больше всего на свете бордер-колли ненавидят вынужденное безделье. Им нужно бегать, рыть ямы, пробовать на зуб что ни попадя, все видеть и все знать. Они умны, но если их ничем не занимать, изобретают себе отнюдь не безобидные развлечения. Девон уже научился открывать почти все шкафы и двери, мог вырыть большую яму всего за несколько минут. Если он не находил себе дела по вкусу, то начинал нервничать и раздражаться, а вслед за ним в такое же состояние впадала и моя жена.
В нем были очень сильны инстинкты охотничьей и пастушьей собаки, унаследованные от Старины Хемпа. Когда по улице мимо нас проезжал грузовик или иной грохочущий автомобиль, Девон кидался вслед, едва не вырывая поводок из моей руки, и тащил меня за собой, буквально полузадушенный ошейником. Именно крупные и шумные машины особенно его привлекали; мусоровозы, например, были совершенно непреодолимым соблазном.
Дрессировать и одновременно понемногу завоевывать доверие Девона оказалось для меня очень увлекательным занятием. Он жаждал работы. Но какая могла быть здесь в пригороде работа для пастушьей собаки? Не мог же я позволить ему гоняться за всем, что привлекло внимание.
Всякий раз, как он рвался вслед за машиной, я громко кричал и бросал на тротуар совок (Ральф сказал мне, что собаки ненавидят звук, издаваемый металлическими предметами), стараясь произвести как можно больше шума. Спектакль назывался «Я — медведь!». Нечто подобное следует проделать с каждой собакой хотя бы один раз в жизни; есть, впрочем, и такие, которым одного раза мало. Голосом и всем своим видом я давал Девону понять, что сильнее его, что на свете есть вещи важнее его пастушьего инстинкта.
Раз или два мне пришлось его даже стукнуть. Это был один из тех случаев, когда в борьбе с собакой нельзя проиграть. Я не бью собак, но с Девоном, вынужденный преодолевать его нежелание со мной считаться, действительно вел отчаянную борьбу. Другим поводом к войне была необходимость добиться послушания. От этого зависела его жизнь, а также возможность остаться с нами, войти в нашу семью.
По многим спорным пунктам компромисс был достижим, но только не в том, что касалось его привычки гоняться на улице за машинами. Проиграв, я был бы вынужден позвонить Дин и вернуть ей собаку или же найти через интернет какого-нибудь владельца ранчо с отарой овец, нуждающегося в овчарке.
Да и вообще нам следовало стремиться к взаимопониманию. Мы могли стать большими друзьями (он даже мог бы предположить, что я его вконец избалую), но наша дружба отнюдь не предполагала равенства. Как родитель времен бэби-бума, да еще из городка, для жителей которого актуален лозунг «все лучшее — детям», я достаточно нагляделся на людей, не умеющих сказать «нет» своим деткам и своим собакам.
В основе правильных взаимоотношений с любой собакой лежит выстроенная схема доминирования. Они стайные животные. Вы должны помочь своей собаке определить ее место в иерархии семьи, нельзя допустить, чтобы она стала номером первым. Не сумев утвердить свое первенство, вы ничуть не облегчите жизнь собаке, а только запутаете ее, разочаруете и превратите в неуправляемое существо.
Возраст Девона, а ему было уже два года, сильно затруднял мою задачу. Для бордер-колли, как и предупредила меня Дин, это пора юношества, самый пик; в лучшем случае — период испытаний и борьбы. Как нужно себя вести — этому учат щенков. Девона даже кастрировали поздно, всего за несколько недель до того, как Дин отправила его на восток. Что же до обучения, то, видимо, оно сводилось к оттачиванию тех самых инстинктов, которые я теперь пытался взять под контроль.
