Майя Фролова - Побаски кошки Мотьки

Майя Фролова

Побаски кошки Мотьки

Наконец мама нашлась

Вначале я была Котькой. Так назвала меня мама. Она считала, что я котик, а не кошка.

Я сидела в траве под кустом и не знала, что мне делать. Сверху пригревало что-то яркое, колыхалась веточка с желтым листиком перед самым носом, можно было цапнуть ее лапкой.

Но я сидела съежившись, прижав хвостик к лапкам. Хотелось есть. Было больно и страшно.

Где я жила раньше, кто кормил меня, не знаю, ведь я еще совсем маленькая.

Неподалеку раздавались чьи-то голоса, шаги, но никто не обращал на меня внимания, все проходили мимо. И вдруг кто-то остановился и ласково сказал:

— Какой славный котик! И, наверно, голодный.

Я поняла — это моя мама. Так ласково могла говорить только она. Наконец-то моя мама нашлась!

Но она была очень большая. Я могла разглядеть только ее ноги в длинных туфлях.

Мама нагнулась, взяла меня в ладошки, поднесла к губам и бережно подула на мою спинку.

— Чистенький котик, хороший. И хвостик торчит, как флажок.

Знала бы мама, что со мной произошло! Какие-то мальчишки сначала долго качали меня на качелях, а когда у меня закружилась голова и я шмякнулась вниз на землю, мальчишка поднял меня за хвост и начал вертеть вокруг себя.

В хвостике что-то хрустнуло, и я полетела в куст. Трахнулась о ветку головой, что-то колючее впилось в глаз. Я заплакала.

Мальчишки захохотали и умчались искать, кого бы еще помучить.

Спаси меня, мама!

Ты сама видишь: я чистенькая. Я очень стараюсь, вылизываю шерстку и лапки языком. Не знаю, кто меня этому научил. Так полагается.

Мама прижала меня к груди, стало тепло и щекотно от ее пушистой кофточки. Я прильнула к ней и вдруг услышала: тук-тук, тук-тук. Что это такое, внутри у мамы? Колотится не переставая.

Мамины туфли зацокали по ступенькам, что-то звякнуло, и мы вошли в какие-то совсем новые запахи и звуки.

Я не испугалась, ведь мама крепко держала меня, прижимая к груди, а в ней трепыхалось что-то живое, мамино.

Мама хотела отслонить меня, но я выпустила коготки, вцепилась в кофту — не бросай!

— Глупый Котя! — сказала мама. — Ведь я хочу тебя накормить, ты давно ничего не ел, верно?

Она опустила меня на пол и снова стала огромной, я видела только ее ноги в туфлях с острыми каблуками, под которые лучше не попадаться. Я зажмурилась — вдруг мама нечаянно подденет меня каблуком?

Каблуки процокали в сторону, мама отворила дверцу, зашуршала чем-то и вдруг положила передо мной что-то пахнущее невообразимо вкусно.

Я обнюхивала, глотала слюнки, хвостик мой дрожал от возбуждения, но как подступиться, как это есть, не знала. Раньше я пила только молоко.

— Тебя еще никто не угощал колбаской и ты не умеешь есть?

Мама присела возле меня, размяла кусочек пальцами, поднесла к моему рту розовую крошечку.

— Ну же, хватай! Посмелее, ты уже большой котик, можешь все есть.

Что такое «всё», я узнала позже. Мама приносила из столовой всякую еду — суп и кашу в крышке от мыльницы, кусочек котлетки на бумажке или блинчик, иногда молоко или сметану в стакане, выливала в ту же крышку, когда я справлялась с первым блюдом.

Есть — замечательно! Есть я научилась сразу, как только мама помогла мне ухватить первый кусочек колбаски. У меня оказались такие острые и проворные зубы, что мама нарадоваться не могла, похваливала: «Молодец, Котя!»

Вначале я не придавала этому значения, а потом стала обижаться: ну какой я Котя? Ну вглядись же! Разве так трудно определить, что я — кошка? Но мама оказалась бестолковой, и я перестала вертеться перед нею.

Меня ужаснула догадка: вдруг она хочет, чтоб у нее был котик? А когда догадается, что я — кошка, перестанет меня любить и снова отнесет под куст?

Нет уж, лучше я потерплю, пусть называет Котей.

Жилось нам с мамой чудесно. Когда она садилась за стол и что-то писала, я устраивалась у нее на шее. Когда она вечером включала лампу на столе, я ложилась на теплый светлый круг и наблюдала, как бегает по бумаге ручка. Время от времени мама поглаживала меня.

Мы обе очень ласковые, я и мама, нам обеим это нравится. А я открыла в себе удивительную способность мурлыкать. Как только мама касалась меня, внутри у меня от радости и ликования зарождалось какое-то урчание, даже шкурка на спине дрожала. За это мама называла меня «мурчалкой».

Иногда мама выносила меня в сад, сажала под кустик и просила: «Сиди смирно, не убегай, а то пропадешь. Я скоро вернусь».

Вначале я ужасно испугалась, помчалась за мамой по каким-то плитам — не бросай!

Страх, что мама меня бросит и я снова останусь одна, почему-то все время таился во мне.

Мама вернулась, взяла меня на руки, погладила.

— Я не могу тебя взять с собой, а тебе нужно немного погулять. Не бойся, я тебя не брошу.

Ее голос успокаивал. Я пересилила страх и решила спокойно дожидаться, даже побегала и поиграла с сухими листочками. Поддашь лапкой — он взлетит, а ты снова поддашь, снова. Не падай, играй со мной!

Теперь мне можно веселиться — у меня есть мама. Она меня любит. И я стараюсь быть послушной, не лезу, когда мама занята, терпеливо дожидаюсь. И все, что полагается, делаю в траве, загребаю землей и листочками. Ночью, когда мы с мамой ложимся спать и она не может выносить меня во двор, для меня есть дырочка с решеткой на полу в ванной, мне мама в первый же день показала — сюда.

Я понятливая, сразу поняла, для чего эта дырочка. Мама смоет водой — чисто, никакого запаха. Мама меня хвалит за это. А что хвалить? Кошки все чистоплотные, это коты неряхи. Зря мама называет меня Котей. Ничего, скоро она убедится, что кошка лучше.

На прогулку мы отправляемся вместе.

Мама медленно идет по дорожке, цокает своими опасными каблуками. Я бегу впереди, прячусь за деревом, потом выскакиваю и кидаюсь на маму. Стоя на задних лапках, пытаюсь передними обхватить ее ногу. Но даже нога недосягаема для меня.

Эта игра не нравится маме. Она бережно отводит мои лапки и произносит непонятные слова:

— Ты порвешь мои колготки. Не делай так, Котя.

Но с кем же мне играть, если мама сердится?

Однажды мы с мамой оказались в таком месте, где что-то огромное сверкало и гремело, забивало нос едкой соленой пылью.

Я ужасно испугалась.

Мама держала меня на руках, прижимала к себе, защищая, но мне казалось, что опасность не проходит. Я вырывалась, пыталась залезть под кофту, укрыться там с головой.

— Глупый Котя, — смеялась мама. — Это же море!

Ну и что — море? Оно страшное, вон как безжалостно лупит о берег, гоняет камушки туда-сюда, они даже визжат. Слушать это невыносимо. Ты можешь не бояться, мама, ты большая. А что делать таким маленьким, как я? Унеси меня отсюда!

Больше к страшному морю мы не ходим.

Меня очень огорчает, что мама такая большая, даже разглядеть ее невозможно. Вижу то ноги, когда она ходит, то руки, когда кормит меня, то глаза и губы, когда держит меня перед собой, что-то говорит или ласково дует на меня.

Уютнее всего у нее на шее или под рукой. Тогда не нужно задумываться, почему мама такая большая. Просто прижиматься к ней и наслаждаться ее теплом.

Снова мне страшно

Что случилось с мамой? Почему она суетится, открыла дверцы шкафа, складывает свои платья и кофты в большой ящик с ручкой, раскрытый посреди комнаты?

Я забралась в ворох одежды. Как чудесно пахнет мамой!

Но мама выпутала меня из платьев, поставила на пол. Я снова залезла. Оказывается, с этим странным ящиком играть можно.

— Глупый, — сказала мама. — Веселишься и ничего не понимаешь.

И я начала понимать: происходит что-то плохое, ужасное для меня и для мамы. Я не поспеваю за ее ногами, обутыми в нестрашные тапочки без каблуков, подпрыгиваю, чтоб заглянуть ей в глаза, но могу только вцепиться в подол халата. Я так и болтаюсь на нем, предчувствуя для себя огромную опасность в этой суете и беспорядке, в том, что мама иногда берет меня на руки, зарывается носом в мою спинку, шепчет что-то жалостное. Но глаз ее я не вижу, она их прячет от меня.

— Котя, как же ты будешь без меня? — спрашивает мама, и какие-то теплые капельки ползут из ее глаз прямо на мой нос. — Кто тебя будет кормить и жалеть? Мой отдых кончился, я должна уехать.

Почему мама так говорит, почему катятся эти соленые капельки? Мне страшно.

Мама относит меня под мой кустик, но идет не в столовую по холодным плитам, а возвращается по лестнице в нашу комнату.

Я мчусь за нею, карабкаться по ступенькам тяжело, мама всегда носила меня на руках. Подпрыгиваю, цепляюсь лапками, срываюсь, но наконец одолеваю их.

Дверь распахнута, ящик закрыт, на ногах у мамы опасные каблуки.

Мама замечает меня.

— Котя, малыш, ты сам взобрался по ступенькам? Ничего не поделаешь, дорогой, придется тебе пожить под кустиком, еще не холодно. Может, здесь поселится кто-то хороший и пожалеет тебя.