Борис Рябинин - Незваный гость

Борис Степанович Рябинин

Незваный гость

— Здесь Ивановы живут?

— Здесь, здесь. Входите.

Человек в шинели и с солдатским мешком за плечами пристально всматривался в Настасью Петровну.

— Вы не мамаша ли Петра будете?

— Я мамаша Петра. А вы уж не оттуда ли…

— Оттуда, мамаша, оттуда. С самого фронта. С сыном вашим вместе воевали. Привет от него привез.

— Ой, батюшки! радость-то какая!

Настасья Петровна засуетилась, не зная, куда усадить гостя.

— А я как вашу одежду увидела, форму, значит, меня ровно кто в сердце ударил. Сразу Петруша в мыслях… Ну, как он там, защитник наш дорогой? Жив? Здоров, стало быть?

— Жив, здоров, приказал кланяться. И чтобы, говорит, понапрасну не беспокоились…

— Да как же не беспокоиться?! Тоже, сказал: понапрасну… Война ведь! Материнское-то сердце все изболелось… Да чтоб ему, проклятому Гитлеру!..

Настасья Петровна всхлипнула и концом платка смахнула непрошеную слезу. Гость аккуратно положил мешок в угол, снял шинель. Он был подтянут, молод. Настасья Петровна любовно вглядывалась в его усталое, потемневшее с дороги лицо, но слезы мешали ей хорошо видеть его.

— Сын ваш герой, — степенно говорил гость, проходя в комнату. — Один в разведку ходит. Недавно благодарность от командования за храбрость получил.

— А у меня еще утром ножик упал, — сказала Настасья Петровна, — ну, думаю, обязательно гость будет. Так и есть. Вот Анюта обрадуется! Да вы присаживайтесь, сейчас я чаек вскипячу. Чаек попьем, а там и Анюта с завода явится. И Витюшка, внучек, тоже скоро прийти должен. Собаку он воспитывает, все науки с ней прошел, нынче в Красную Армию передает. Тоже от отца отстать не хочет!

От чая гость отказался, сказал, что спешит, однако к столу присел. Поговорили о делах фронтовых, о том, как идет жизнь в тылу. Солдат рассказал, что был ранен, лежал в госпитале (одна рука у него и сейчас еще была перевязана) и как выписался — сразу сюда, чтобы выполнить поручение товарища. Судя по всему, это был человек обстоятельный, на все имел свое суждение, Настасье Петровне он понравился.

Придвинувшись к нему поближе, она спросила, понизив голос и заглядывая ему в глаза:

— Ну, как там, голубчик, на фронте-то, трудно?

— Трудно… — медленно вымолвил он. — Силен немец…

— Да что ты это говоришь?!

— Верно говорю. Сила у него, самолеты, техника…

— А у нас что? Не самолеты разве?

— Ну, у нас, конечно, тоже, но у него больше. — И как-то неопределенно махнув рукой, посетитель пристально стал смотреть в окно, откуда открывался широкий вид на уходящую вдаль улицу с заводскими трубами на горизонте.

— Что за завод? — спросил небрежно, показав рукой.

— Анюта на нем работает, невестка, — ответила старуха. — Да как же это, — не могла успокоиться она, — уж мы здесь работаем, работаем, вон Анюта с завода дни и ночи не выходит, а все мало? У немца, стало быть, больше? Ну да провоюется!

— Долго ждать, — хмуро возразил собеседник, все продолжая смотреть в окно.

— Не долго. Вон уж погнали его…

— Я тоже так думал, пока меня под Тверью не контузило…

— Где, где? — быстро спросила Настасья Петровна.

— Под… Ну, на Западном фронте, одним словом.

— Поняла.

Разговор на время оборвался. Гость с озабоченным видом пощипывал давно не бритую щетину. Настасья Петровна молча смотрела на него.

— А письмецо Петруша не заказывал? — вдруг спохватилась она, и голос ее снова стал таким, каким был в начале беседы.

— Письмеца не заказывал.

— Вот это жаль, — огорченно покачала она головой. — Матери родной мог бы и написать.

— Ну, мне пора, — поднялся гость. — Скажите, как называется цех, где Анюта ваша? Товарищи просили там привет передать.

— На завод? — Настасья Петровна задумалась. — Не была я там. Вот Анюта придет, она лучше расскажет.

— Не могу я ждать. Дела у меня.

— А ты не торопись, — ласково сказала Настасья Петровна. — После болезни-то и отдохнуть не мешает. Я пока пойду чайку вскипячу…

— Не надо чаю, спасибо!

— Уважь старуху. И Петруша рассердится, что плохо товарища приняла. А чтобы тебе не скучно было, пойду соседей кликну…

— Не надо соседей.

— Да как же не надо? Обижаться будут. Сколько раз наказывали, чтобы как от Петруши весточка или что — сразу их кликнуть. Любят тут все его. Нет, уж я пойду…

— Не ходите!

Он остановился у стола в нерешительности, раздосадованный такой назойливостью старухи. Она стояла против него, маленькая, щуплая, с укоризненной улыбкой на морщинистом лице. Ему было неудобно уйти так, и в то же время он не хотел больше оставаться здесь. Это было видно по нему.

— Нет, уж я все-таки схожу, — решительно заявила она и двинулась к двери.

— Не ходите! — почти крикнул он, переступая ей дорогу.

— Или людей боишься? — вкрадчиво сказала она.

— Сказал, не ходите.

— Да что ты, батюшка, кричишь на меня?! Ну, не надо, так и не надо. Я на кухню схожу, за водой…

— Сядьте.

— Что-то я тебя не пойму. Пришел тихий да вежливый, а сейчас ровно совсем не тот человек…

— Сядьте, говорю.

— Ну, села.

Он озирался, как пойманный зверь. Теперь он уже не казался ей таким простым и приятным, как вначале.

Глаза его сузились, как у кошки, внезапно попавшей на свет, стали злыми и враждебными. Лицо же Настасьи Петровны оставалось по-прежнему безмятежным, и она с таким неподдельным простодушием смотрела на него, что он вынужден был отвести свой взгляд в сторону.

— В каком цехе твоя Анюта работает? Как называется цех? — отрывисто спросил он.

— Говорю, не бывала я там. Вот Анюта…

— Хитришь!

— Не пойму я…

— Сейчас поймешь!..

Он рукавом отер внезапно взмокнувший лоб. На лице Настасьи Петровны появилось какое-то новое выражение — не то любопытства, не то сдерживаемого ожидания. Теперь она хорошо видела его: выдавшиеся скулы над впалыми щеками, резко очерченный нос, тонкие губы и злые, безжалостные глаза — глаза врага.

Он помедлил и, приблизив к ней свое лицо, взялся правой рукой за карман. В руке блеснул револьвер.

— Сейчас поймешь! — зловещим шепотом повторил он.

Рука с револьвером поднялась, нацелилась на Настасью Петровну. Она отвела свою голову в сторону. Сказала спокойно и непонимающе:

— Что ты старуху пугать вздумал? Чай, не маленький баловать. Спрячь револьвер-то! Выстрелит ненароком, шума наделает…

— Ты у меня заговоришь!

Цепкие, хищные руки протянулись к ней.

— Ой, батюшки!

— Молчи!

— Помогите! Помог…

А в это время Витя, внук Настасьи Петровны и командир пионерской дружины, ничего не подозревая о том, что происходит дома, шагал по улице рядом с начальником клуба служебного собаководства Осоавиахима Алексеем Ивановичем Шевченко, уныло прислушиваясь к его словам. Только что закончилась церемония передачи служебных собак, выращенных пионерами, бойцам-красноармейцам, приехавшим с фронта.

До самой последней минуты Витя держался мужественно и старался не думать о том, что наступает час расставания с Джеком. Но когда поводок из его рук перешел в руки другого и Джек, словно поняв, что происходит, тихо заскулил и, ежеминутно оглядываясь, покорно потащился за чужим человеком, сердце мальчишеское дрогнуло и слезы едва не брызнули из глаз. Хорошо, что оркестр в эту минуту заиграл марш и внимание всех присутствующих было устремлено на шеренгу людей и собак, покидавших место церемонии. Витя, отвернувшись, незаметно потер глаза кулаком и, чтобы не разреветься, поспешил уйти из сада. Шевченко догнал его уже у выхода.

Виктор хмурился и не глядел по сторонам. На лице его было написано такое страдание, что Шевченко стало жаль мальчика. Он обнял его рукой за плечи и привлек к себе.

— Ты чего приуныл?

— Нет, я ничего, — поспешно сказал мальчик. А у самого скребли кошки на сердце. Не удержавшись, всхлипнул.

— Как ничего? Я ведь вижу? Небось Джека жалко?

— Нет, я не о том, — не сознавался Витя.

— А о чем?

— Интересно мне, как он на войне себя вести будет?

— Ну, это, брат, тебе лучше знать. Ты дрессировал.

— Со мной он хорошо работает, безотказно. И выстрелов не боится…

— Ну, значит, и на фронте будет хорошо.

— Эх, мне бы его в боевых условиях попробовать…

— Ну, это подождать надо. Мал ты еще.

— Привык я к нему, — вздохнул Витя, и Джек, милый, ласковый Джек вновь возник перед его глазами.

Как хорошо они ходили вместе в лес, на прогулки! Джек носился между кустами как угорелый, гоняясь за мышами и лягушками, но стоило крикнуть: «Джек, рядом!» — и умный пес немедленно возвращался к хозяину и занимал свое место по левую сторону от него. Летом он любил купаться. Пес плавал, как опытный пловец, и мог держаться на воде очень долго, загребая ее длинными сильными лапами. Пожалуй, Вите трудно было угнаться за ним, хотя Витя тоже считался хорошим пловцом среди сверстников.