Вьетнамская война в личных историях - Джеффри Уорд
Доктор Фан Куанг Дан
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ДЕМОКРАТИИ
«Я могу сказать, что президент Дьем был патриотом. Я могу сказать, что он был националистом», — вспоминал Фан Куанг Туэ. «Но я никогда не могу сказать, что он был демократом. Нет, Дьем был просто противоположностью демократии».
Туэ и его младший брат Туан узнали об этом из первых рук, будучи сыновьями одаренного когда-то политика по имени доктор Фан Куанг Дан.
Получив медицинское образование, Дэн организовал спасателей во время великого голода 1945 года, но отказался присоединиться к правительству Хо Ши Мина, потому что не доверял коммунизму. Он служил советником императора Бао Дая, но оставил его, когда стало ясно, что он просто выполнял приказы Франции, и сформировал свою собственную антиколониальную партию в Париже. Во время войны с Францией он изучал общественное здравоохранение в Гарварде и много путешествовал за границу, выступая за полную независимость Вьетнама.
По возвращении Дэна во Вьетнам в 1955 году Дьем предложил ему пост в своем новом правительстве. Он отказался. Он уже опасался Дьема, которого считал «авантюристом», и Дьем видел в нем потенциального соперника. Полиция безопасности вскоре преследовала его повсюду. Когда во время самых первых парламентских выборов в 1959 году Дан подавляющим большинством голосов победил кандидата от правительства на место в Национальной ассамблее, победа Дьема была признана недействительной. Когда Дэн выступил по радио во время неудавшегося переворота десантников 1960 года, призывая к прекращению кумовства и лучшему обращению с крестьянством, Дьем приказал его арестовать.
«Это был последний раз, когда я видел своего отца за три года, — вспоминал Туэ. «Мы остались одни в своем доме. Толпа сторонников Дьема ворвалась внутрь, захватила всю мебель, а затем подожгла дом. Через дорогу находился полицейский участок, но никто не вмешивался. Дьем не мог физически устранить моего отца, потому что он был международной фигурой, поэтому он пытался уничтожить его и атаковать его честность и характер».
Дэна бросили в камеру-подземелье без окон размером шесть на четыре с половиной фута под Сайгонским зоопарком, где его пытали водой и неоднократно пытали электрическим током. В конце концов его заставили вынести постановочный суд за измену, а затем отправили на печально известный остров Кон Сон. «После подземелья это была роскошь, — вспоминал он. «Я мог видеть солнечный свет и слышать звуки, отличные от криков замученных людей».
Фан Куанг Туэ и Фан Куанг Туан по дороге в школу в Сайгоне.
В НАЧАЛЕ НАЧАЛ
В октябре 1962 г. Соединенные Штаты и Советский Союз подошли ближе, чем когда-либо, к взаимно гарантированному уничтожению. Советы тайно разместили ядерные ракеты на острове Куба, немногим более чем в девяноста милях от Соединенных Штатов. Объединенный комитет начальников штабов призвал президента Кеннеди разбомбить ракетные комплексы. Он сопротивлялся и вместо этого приказал ввести военно-морской карантин, чтобы помешать советским кораблям пополнить запасы на острове. На тринадцать мучительных дней мир затаил дыхание. Наконец, в обмен на частное обещание вывести американские ракеты из Турции, Хрущев согласился убрать свои ракеты с Кубы. Ни Соединенные Штаты, ни Советский Союз больше никогда не хотели такой прямой конфронтации. С этого момента ограниченные войны, подобные растущему конфликту во Вьетнаме, будут приобретать еще большее значение.
Всего через три дня после того, как кризис ослаб, лидер большинства в Сенате Майк Мэнсфилд прибыл в Сайгон в рамках ознакомительной поездки, которую президент попросил его совершить. Как и Кеннеди, Мэнсфилд был одним из первых сторонников Дима; в отличие от президента, он хорошо знал азиатскую историю, изучая и преподавая ее до того, как занялся политикой.
Он встречался с Дьемом и с американскими официальными лицами. Они заверили его, что все идет хорошо. Но он также провел пять часов с Нилом Шиханом, Дэвидом Халберстамом и другими репортерами, которые предупредили, что, хотя число убитых врагов увеличилось, увеличилось и число коммунистов; что Дьем был препятствием для прогресса; что неустанный оптимизм официальных американских представителей вводит в заблуждение американскую общественность. Впоследствии, когда представитель посольства вручил Мэнсфилду в аэропорту заявление, в котором поздравлял правительство Дьема с «прогрессом к победе», он отказался зачитывать его прессе.
Снова вернувшись домой, Мэнсфилд сообщил президенту, что успех кажется не более близким, чем когда он в последний раз посещал Сайгон семь лет назад. «Мы снова в начале начала», — сказал он. Его старый друг Дьем, казалось, теперь колебался — «очень замкнутый, очень замкнутый… постепенно отрезанный от реальности», — в то время как власть неуклонно переходила в руки его призрачного, непокорного брата Нху. Мэнсфилд призвал пересмотреть весь вопрос об интересах Америки в регионе: «Мы вполне можем обнаружить, что в наших интересах делать меньше, а не больше, чем мы делаем сейчас. Если это так, нам следует сконцентрироваться на энергичной дипломатии… призванной облегчить наши обязательства, не вызывая внезапных и катастрофических потрясений в Юго-Восточной Азии».
Президента раздражала подразумеваемая критика Мэнсфилдом политики администрации — и он был убежден, что осень Карибского кризиса — не время для Соединенных Штатов думать об изменении курса в Юго-Восточной Азии, — но он действительно впервые начал думать, что выживание режима Дьема и выживание самого Южного Вьетнама не обязательно были неотделимы друг от друга. Доклад Мэнсфилда был, как помнит посол США Нолтинг, «первым гвоздем в гроб Дьема».
ЖАЛКОЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Ни один американский солдат в Южном Вьетнаме не имел более твердого мнения о том, как ведется война, и не был готов поделиться им с молодыми жаждущими репортерами, чем подполковник Джон Пол Ванн. «Мы, репортеры, очень восхищались Ванном, - писал Дэвид Халберстам, - не потому, что он давал нам сенсации - на рисовом поле сенсаций не бывает, - а потому, что он так отчаянно переживал за Вьетнам... и потому, что всякий раз, когда мы были с ним, у нас возникало ощущение, что идет самая настоящая война».
Ванн был непостоянным, нетерпеливым и патерналистским по отношению к вьетнамцам, как и французы. «Эти люди могут быть лучшими любовниками в мире, — сказал он одному репортеру, — но они не лучшие в мире бойцы». Тем не менее, по его словам, они были «хорошими людьми, и они могут выиграть войну, если кто-то покажет им, как это сделать».
Ванн никогда не сомневался, что он был этим кем-то. Он не одобрял многих тактик,
