Вооруженные силы на Юге России - Коллектив авторов -- История
Спустя несколько лет, находясь в Константинополе, я случайно ночью на Пера встретил брата Канкова, который меня узнал и встретил как старого друга. Много интересного рассказал он о своем брате, который погиб в бою под Сумами, несколько недель спустя после перехода; много говорил об их подрывной работе в Красной армии, но об этом, может быть, напишет кто-нибудь из оставшихся в живых участников этой эпопеи.
И много лет спустя в разных городах Европы и Америки, когда я посещал русские церкви или присутствовал на общественных собраниях, иногда ко мне подходили совершенно незнакомые мне люди, крепко жали руки и на мои недоумевающие взгляды шептали:
— А помните 19-й год? Харьков, Канков, Южный стрелковый полк?!
Много лет спустя адъютант генерала Корнилова, хан Хаджиев, бывший офицер Текинского полка, подтвердил, что Канков был в полку и после боя 26 ноября 1917 года с остатками 1-го эскадрона сдался большевикам.
Прошло почти полстолетия, многое изменилось в жизни, исчезли великие империи, великие потрясения изменили лицо мира, ушла молодость, ушли в невозвратные походы друзья… Неумолимое время затуманило целые годы жизни, но то, что произошло в 1917–1918 — 1919–1920 годах, ярко живет в памяти.
Недавно мне, как представителю одной из старейших организаций бывших военных, пришлось присутствовать на празднике Георгиевских кавалеров. На банкете неожиданно встретил генерал Витковского, напомнил ему свой случай и его отрицательное отношение к предложению наградить меня Георгиевским крестом. С еле уловимой улыбкой генерал вспомнил нашу встречу в Харькове, заинтересовался судьбой Канкова:
— Кажется, он плохо кончил?
— Был убит в бою под Сумами!
P. S. Из офицеров Текинского полка осталось в живых за границей три человека: поручик хан Хаджиев, корнет Г. Мистулов и поручик Бровчинский.
Марковцы в Донбассе{85}
Занятые на Северном Кавказе, марковцы не знали не только о том, что творилось в мире или на всей территории России, но не знали и о происходящем на Юге. Доходили лишь скудные известия, и то «по слухам», об образовании противобольшевистских фронтов на Западе, Севере и Востоке. Говорили об адмирале Колчаке, ставшем во главе власти в Сибири, свергнув социалистическое правительство. Говорили о восстаниях Ярославском и других, о какой-то борьбе Чехословацкого корпуса с большевиками. Эти слухи радовали и вселяли надежды.
Но доходили и другие: донцы отходят; на Украине, с бегством гетмана и уходом немцев, развивается анархия, результатом которой безусловно будет захват ее большевиками; судьба Украины не может не отозваться на положении Крыма. Все это волновало, и у марковцев было одно стремление: скорей на Украину!
Наконец, узнали, что 3-я дивизия уже переброшена в Донбасс и послан отряд в Крым. Но особенно оживились марковцы, узнав, что генерал Тимановский с большой группой марковцев уехал в Одессу на формирование там частей Добрармии. В Одессе высадились союзники. Марковцы радовались: Добрармия начинает развивать действия на широком фронте; союзники оказывают существенную помощь; теперь, когда гетман покинул Украину, быть ей в лоне единой и неделимой России.
Но, безусловно, предстоит серьезная борьба, и основной вопрос стоит о численном составе Добрармии. Поможет ли ей народ и главным образом офицерство и интеллигенция? Марковцы что-то не слышали, чтобы с Украины, охваченной анархией и после 28 декабря, когда красные перешли ее границы, офицерство и интеллигенция устремились бы на Дон. Однако была вера в силу армии и казаков, была полная уверенность, что красные будут биты, Родина будет постепенно освобождаться, а армия увеличиваться мобилизацией, в первую голову офицеров.
Картина предстоящих боев рисовалась так: вначале враг будет обескровлен, морально разбит, а затем порыв вперед и… победа.
На широкую Московскую дорогу
С этой, звучащей в душе каждого, мыслью собирались марковцы в новый поход, когда им 7 января 1919 года объявили о погрузке в эшелоны. 9–10–11 января побатальонно уезжали они на север. За ними следовали их батареи.
Ехали в теплушках с разбитыми стенками, проломанным и прожженным полом. Погода стояла сырая, холодная. Однако в вагонах был налажен «уют»: навалена солома, забиты дыры, на пол положены кирпичи и на них зажжены небольшие костры. Дым ел глаза. Но веселье, песни, шутки… Со здоровыми разделяют путешествие и недомогающие, не желающие расстаться с полком.
В Армавире, Кавказской, Тихорецкой эшелоны встречались криками «Ура!». Это марковцы, узнавшие о проезде полка, едва поправившиеся от ран и болезней, собрались, чтобы присоединиться к своим и с ними начать новый поход. В полк вернулись полковники Булаткин, Блейш{86}, Наумов. В Армавире батальоны приветствовались «чашкой чая» с закуской; в Ростове обедом. И все это на чистых, накрытых скатертями столах с радующей душу сервировкой. Тем, кто не мог по слабости или нездоровью оставить вагоны, дамы-патронессы приносили угощение туда. К общей радости было объявлено, что эшелоны простоят в Ростове два дня и разрешены отпуска в город. Выдача жалованья, 3000 рублей на офицера и 450 на рядового, поднимала настроение. Ростов особенно интересовал первопоходников, сохранивших о нем нелестную память. Некоторые посетили пожарную команду, лошади которой реквизировал генерал Марков. Брандмейстер был незлопамятным и оказал широкое гостеприимство бесстрашным бойцам. Офицеров в городе стало значительно меньше, чем год назад.
Головной эшелон, простояв на станции два дня, выехал на Новочеркасск и далее в Воронежском направлении. Говорили: «Едем на поддержку донцов». Донцы на станциях приветствовали проходивший эшелон и выражали радость, что им на помощь идут офицерские части. Однако поезд дошел только до ст. Шахтная, откуда вернулся в Ростов. Других батальонов полка он уже не застал и тронулся вслед за ними на ст. Матвеев Курган и далее в центр Донецкого бассейна.
