Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич
Резонно предполагать, что по роду своих профессиональных увлечений, убеждений, возрасту философ вряд ли мог где-либо пересечься на своем жизненном пути с Тухачевским, кроме как у генерала Зайончковского, которого «он знал» и с которым в первой половине 20-х гг. «красный Бонапарт» находился в достаточно близких, дружеских отношениях. Близкое знакомство Тухачевского с Зайончковским могло установиться, конечно же, при посредничестве племянника генерала и близкого соратника будущего маршала полковника Генштаба Н. Какурина. Сам И. Ильин, возможно, был введен в дом Зайончковского единст-вешшм человеком, который мог оказаться подходящим в этом деле посредником, — своим однокашником по юридическому факультету Московского университета, близким товарищем Тухачевского подполковником И. Троицким, преподававшим в то время в Военной академии РККА.
Впрочем, еще в августе 1921 г. во время следствия по «делу Таганцева» некоторые арестованные в своих показаниях считали, что «Зайончковский и Тухачевский были бы полезны в случае переустройства государственной власти». Упоминался при этом и Какурин.
Известно, что Ильин привлекался к суду по «делу Таганцева». Таким образом, Ильин, скорее всего, отражал мнение и рейтинг популярности военных лидеров, сложившиеся среди «военспецов-генштабистов», служивших в Красной Армии. Таковыми в данном случае выступали Н. Какурин, И. Троицкий и близкая к ним группа других «генштабистов», занимавших ответственные посты в высшем комсоставе РККА: Н. Соллогуб,
В. Готовский, А. Готовский, А. Де-Лазари, М. Баторский, Е. Шиловский, В. Берендс. Это было, очевидно, отражением мнения и А. Брусилова, и А. Зайончковского, которых И. Ильин, по собственному признанию, знал. Ильин своим мнением корректировал список «кандидатов» и назвал лишь одного, который «может стать центром заговора», — Тухачевского. Но и по его поводу выразил сомнения: «кажется, не умен», «вряд ли справится».
' Сотрудник Штаба РККА, бывший офицер белой армии генерала Е. Миллера, полковник И. Дилакторский, несомненно, отражая сложившееся в высших военных кругах РККА мнение и перекликаясь с мнением И. Ильина, в марте 1923 г. дополнил информацию о «рейтинге популярности» «вождей Красной Армии». Свои впечатления от разговора с Дилакторским генерал фон Лампе изложил в дневнике: «Тухачевского он расценивает низко», однако «считает его... модным» и влиятельным, поскольку «при нем старается сделать карьеру»1. Итак, в общественном мнении Советской России к марту 1923 г. Тухачевский считался «модным и влиятельным». По мнению его однополчанина и известного военного историка полковника Зайцева, «Тухачевский, бесспорно, является самым крупным советским военным специалистом из числа лиц, занимающих высшие посты в Красной Армии»156 157.
На фоне этой информации о Тухачевском и мнения, сложившегося о нем в русской военной эмиграции, в частности под впечатлением от разговора с П. Дилакторским, тогда же, в марте 1923 г., А. фон Лампе записал в своем дневнике: «Мне кажется,, что монархистам придется перейти к идеям прямого бонапартизма1. Я лично считаю, что царем иа Руси должен быть тот, кто сумеет этого добиться158 159... Это возможно только внутри самой России!..160 По-видимому, России придется пройти и через «красного Наполеона»; должен сказать, что при всем том, что сейчас прямо иду к исповеданию бонапартизма, я не могу пойти за жидом! Не атавизм ли?!161 162 163 164 ...Троцкий, по-видимому, не может опереться на Красную Армию, то есть она не в его руках — это повышает значение спецов...1. Если бонапартизм Врангеля был не мифом, я пошел бы за ним...1’ Ну да все равно, пусть хоть Буденный или Тухачевский!»'. Такие настроения характерны были не только для близкого окружения генерала Врангеля.
В своем письме из Берлина к В.А. Маклакову в Париж от 28 мая 1923 г., сообщая о положении в Советской России и рассуждая о возможной роли армии в антибольшевистском перевороте, Е.Д. Прокопович-Кускова особое внимание уделяла Тухачевскому. В связи с полученными от нее сведениями В.А. Маклаков писал Б.А. Бахметьеву из Парижа 7 июня 1923 г.: «...Ленина нет. Все остальные слишком слабы... Момент становится настолько острым, что они понимают, что эта толпа засосет их в болото, что это та же толпа, которая во время пожара убивает всякую надежду на спасение. Тогда и является фатальная надежда на единоличную власть, на силу военного диктатора. Вы постоянно вспоминаете о Директории; вспомните, как собирались соблазнить разных генералов еще до Бонапарта; ведь ни в одном законе не написано, чтобы военным диктатором был непременно победоносный полководец; если так и бывает, то это только случайность; на это больше шансов; но, по существу, нужно только иметь с собой военную силу, и если кто-либо располагает ею и не будучи победоносным полководцем, то этого достаточно. Общее желание порядка и спокойствия может быть настолько сильным, что заменит и внешнюю победу. И ведь при Директории обращались до прибытия Бонапарта к тем, за кем таких громких побед не числилось. Я не хотел бы дать вам подумать, что я верю в неизбежность этого поворота событий; я только допускаю его возможность и даже вероятность; и думаю дальше, что, если бы это произошло и если бы какой-нибудь Тухачевский разыграл роль, скажем, даже не Бонапарта, а Муссолини, который тоже ведь ие был победоносным полководцем, то этот военный диктатор, разогнавший коммунистических паразитов, был бы принужден немедленно и в упрощенном порядке сделать то, что я предчувствовал в виде медлительного процесса: передать на места, местным людям и учреждениям управление всей жизнью страны»165.
Особое место в формировании «наполеоновской легенды» в русском берлинском зарубежье занимал журнал «Война и мир», созданный в 1922 г. по инициативе Разведывательного управления Штаба РККА через частное немецкое издательство. Он возник в обстановке «сменовеховских» настроений в русской эмиграции и издавался вплоть до лета 1925 г., выполняя роль своеобразного и неофициального посредника между Красной Армией и русской военной белой эмиграцией. Несомненно, его главной задачей было разложение остатков структур белых армий за рубежом и «перетягивание» их наиболее влиятельных представителей и лидеров на сторону Красной Армии. Идеология этих действий выстраивалась на завуалированной пропаганде смутных обещаний и надежд на бонапартизм советской военной элиты и грядущую «бонапартизацию» Советской России и СССР. Это был один из способов их политической нейтрализации и ликвидации указанных структур, представлявших в это время главную военно-политическую опасность для Советской
России и СССР. Этот журнал от Разведуправления Штаба РККА, очевидно, курировали Б. Бортновский1, в ведении которого находилась работа в белоэмигрантской среде, и Г. Теодо-ри166 167, официальный рецензент материалов, публиковавшихся в журнале. После внезапной смерти от инфаркта в апреле 1923 г. генерала А. Кельчевского главным редактором журнала с этого времени и до конца существования журнала, до лета 1925 г., был полковник Колоссовский'1.
Колоссовский Владимир Васильевич (1885—19??), давний приятель А. фон Лампе, однокурсник по учебе в Академии Генерального штаба, в 1915 г. — штабс-капитан крепостной артиллерии, в мае 1917 г. — подполковник Генерального штаба, в составе штаба Юго-Западного фронта, в разведотделе, специалист по боевой технике, особенно по артиллерии и авиации. После Октябрьской революции В. Колоссовский остался на Украине, был направлен гетманом П. Скоропадским в Париж в качестве его военного агента. В таковом качестве Колоссовский оставался до 1919 г. После крушения гетманского режима на Украине и прекращения, следовательно в 1919 г., его аккредитации в качестве военного агента Колоссовский, по собственному признанию в разговоре с А. фон Лампе, еще около двух лет оставался в Париже и, пользуясь хорошим знанием французского языка, жил случайными заработками, в частности работая и мойщиком автомобилей. В Берлине он оказался в 1922 г. и по приглашению своего бывшего профессора по Академии Генерального штаба
