Нюрнбергский процесс - Сергей Юрьевич Нечаев
Илья Эренбург в зале заседаний Международного Военного Трибунала на Нюрнбергском процессе
Советские журналисты подобную погоню за «жареным» порицали. А вот американцы спокойно могли написать «утку» про то, что советский обвинитель генерал Руденко якобы пытался застрелить Германа Геринга.
Но и западная пресса не была монолитной, и политика газет, конечно же, разнилась.
Среди западных журналистов, работавших в Нюрнберге, имеет смысл выделить корреспондента «United Press International» Уолтера Кронкайта, который потом стал легендарным телеведущим вечерних новостей «СВS», бравшим интервью у президентов и имевшим колоссальный уровень доверия у американцев.
Или, например, Вилли Брандт. Он родился в Любеке, и его звали Герберт Эрнст Карл Фрам. После прихода к власти нацистов он бежал в Норвегию, и на процессе он был в пресс-пуле как норвежский журналист. Печатался он под псевдонимом «Вилли Брандт», а в 1948 году официально взял себе это имя. А в 1969 году ему суждено было стать канцлером Германии — тем самым, кто в декабре 1970 года, находясь с государственным визитом в Польше, преклонил колени перед памятником героям и жертвам Варшавского гетто.
Интересную историю, связанную с журналистами, рассказала переводчица Т. С. Ступникова:
«Один из аккредитованных на процессе корреспондентов, не помню: то ли французский, то ли английский, но уж, конечно, не советский, решив, очевидно, что он без труда сможет перехитрить даже самую бдительную охрану, приклеил на пропуск фотографию своего любимого мопса в спортивной шапочке и при галстуке. С этим пропуском корреспондент без каких-либо затруднений миновал контроль и к началу заседаний был в зале суда. Мне не известно, какое именно выиграл он на этом деле пари, однако все знакомые (и его, и мопса) уверяли, что причина тут вовсе не в недостаточной бдительности охраны. Дело в том, что этот корреспондент и его мопс, были, как это часто бывает с хозяевами и их собаками, очень похожи друг на друга — ну просто одно лицо! Поэтому не следует сомневаться в надежности американской военной охраны. Тем более что, как бы то ни было, повторить этот трюк больше никто не решился».
Позиция прокуратуры
Нюрнбергский процесс, хотя и имел строгую юридическую форму, но деяния и ответственность главных нацистских военных преступников были настолько велики, что это не подходило для рассмотрения путем обычной юридической процедуры. Во многом это было соревнованием идей, что нашло свое отражение в активном использовании прокурорами неюридической терминологии. Выступавшие регулярно ссылались на такие понятия, как «цивилизация» и «человечество», а также делали отсылки к новому для того времени термину — к Объединенным Нациям. Более того, этот процесс приобрел всемирно-историческое значение как, по сути, первое и по сей день крупнейшее правовое действие этих самых Объединенных Наций. Единые в своем неприятии нацизма народы мира доказали, что они могут противостоять вселенскому злу, успешно верша справедливое правосудие.
Но при этом первыми в повестке дня Международного военного трибунала, собравшегося в Нюрнберге, стояли обычные технические вопросы. Например, Трибунал должен был принять решения о готовности подсудимых предстать перед судом. Так Юлиус Штрайхер, несмотря на невротическую одержимость теорией еврейского заговора, был признан юридически вменяемым (этот нацистский лидер постоянно обвинял евреев в попытке править миром и в том, что они живут за счет эксплуатации неевреев).
Прокуроры Джексон и Покровский. 1946 год
А вот с 75-летнего промышленника и финансового магната Густава Георга Круппа, на предприятиях которого в огромных масштабах производились танки, пушки и другое военное оборудование, а также широко использовался труд военнопленных и узников концлагерей, обвинения были сняты. Дело в том, что старик находился практически в коме, и американцы предложили взамен перенесшего инсульт и ставшего недееспособным Круппа-старшего добавить в обвинение имя другого члена династии Крупов — Альфрида.
Серьезной проблемой было и объединение всех дел в единое целое. Прогресс в этом вопросе был медленным: когда Дэвид Максуэлл-Файф встретился с Робертом Джексоном 21–22 сентября, американцы выбрали 1900 документов, но тщательно успели изучить только 500 из них. Только 600 документов вообще было переведено.
1 ноября 1945 года американская группа ввела ночную смену для переводчиков, а через три дня наняла 40 новых машинисток.
Прибытие других групп (включая 168 британцев) еще больше увеличило нагрузку на американские ресурсы. Советская делегация поначалу прибыла вообще без своих переводчиков. Французская делегация также заметно отставала от графика, но зато французы привезли с собой копировальный аппарат, и ситуация в целом улучшилась.
По решению Трибунала шесть экземпляров всех документов должны были храниться в Информационном центре, созданном в начале ноября для обеспечения для всех сторон доступа к доказательствам. Но при этом ресурсы обвинения начали использовать и адвокаты, что вызвало активное недовольство Роберта Джексона.
6 ноября был назначен новый генеральный секретарь Трибунала: им стал британский генерал Уильям Митчелл.
7 ноября было согласовано разделение зон ответственности каждой из групп, инициированное Дэвидом Максуэлл-Файфом, который уже стал называть еще не начавшийся процесс «бесконечной международной конференцией».
Но вот наконец 20 ноября 1945 года Международный военный трибунал в торжественной обстановке начал свое первое заседание.
Начало суда
Первоначально американские власти думали провести судебный процесс в оперном театре Нюрнберга, но он был сильно разрушен, и европейским коллегам удалось отговорить американцев от столь «явно плохой идеи».
В итоге остановились на Дворце юстиции (Justizpalast) на Фюртерштрассе.
На самом деле, на Фюртерштрассе находился целый комплекс зданий, а позади дворца еще находилась тюрьма. Но процесс проходил не в самом большом из них, а в примыкающем к нему справа небольшом трехэтажном здании — в Восточном корпусе. В «Зале 600» этого здания и проходили открытые заседания Нюрнбергского процесса.
Т. С. Ступникова, переводчик на процессе, позднее вспоминала: «Утром следующего после нашего приезда в Нюрнберг дня мы отправились на стареньком советском автобусе к
