Русская жизнь-цитаты 1-7 августа 2024 - Русская жизнь-цитаты
Андрей Никулин - О ситуации в Курской области можно уже делать... | Facebook
August 06, 2024 23:10
«Каждый историк мечтает увидеть период своих исследований. Моя мечта сбылась по полной программе» Первое большое интервью Владимира Кара-Мурзы на свободе — о высылке и пытках — Meduza
Входят двое оперативников в форме, отводят меня в служебный кабинет корпуса ПКТ. На стене — большой портрет Путина, на столе лежит чистый лист бумаги, ручка и образец. Говорят: «Владимир Владимирович, садитесь, пишите». Я смотрю — а это прошение о помиловании на имя гражданина Путина: «полностью признаю вину, раскаиваюсь в содеянном» и так далее. Я сначала подумал, что меня разыгрывают — и рассмеялся. Но люди оказались без чувства юмора. Я говорю, что ничего писать не собираюсь. Оперативник спрашивает, почему. Я объясняю: «Во-первых, я не считаю гражданина Путина легитимным президентом, я считаю его узурпатором, диктатором и убийцей. А во-вторых, никакой вины за мной нет. Я сижу исключительно за свои взгляды, за свои убеждения, за свои выступления против войны». Меня спросили еще раз пять, а потом отвели обратно в камеру. Через два дня, в четверг, 25 июля, снова входят оперативники. Меня ведут в тот же кабинет, но там лежит уже другая бумажка. Оперативник мне говорит: «Владимир Владимирович, вы позволили себе высказывание в адрес нашего президента Владимира Владимировича Путина. Разговор был зафиксирован на видеорегистратор, расшифрован в текстовом виде, положен на стол начальника учреждения, который требует, чтобы вы написали письменные объяснения». На этой бумажке я написал все, что думаю — что не считаю Путина легитимным президентом, а считаю его узурпатором, что он несет личную ответственность за гибель Бориса Немцова, за гибель Алексея Навального и за гибель тысяч мирных граждан Украины, в том числе детей. И что никакой вины я признавать не собираюсь, потому что преступники — те, кто развязал эту агрессивную войну. Я вообще не понимал, что происходит. В ночь с субботы на воскресенье, с 27 на 28 июля, в три часа, с грохотом открылись двери, ввалились оперативники и конвой, частью в форме, частью в штатском, что я видел вообще в первый раз. Недалеко стоял начальник тюрьмы. «У вас пять минут, одевайтесь, сегодня вы нас покидаете». Я был абсолютно уверен, что увозят на расстрел, спросил: «Что, в ближайшем лесочке при попытке к бегству, как у вас водится?» Они ничего не ответили. Но привезли не в лесочек, а в аэропорт города Омска. И я вам передать не могу, что ощущает человек, который почти год просидел в маленьком «шкафу» и вдруг оказался посреди аэропорта. Да, в наручниках, под конвоем, но в обычном аэропорту, где вокруг ходят люди, семьи с детьми. Ощущение абсолютного сюра. С тех пор и до сегодняшнего дня я продолжаю смотреть фильм. Рейс «Уральских авиалиний», мы с конвоем заняли весь ряд. Из Омска в Москву я добирался три часа, а из Москвы в Омск прошлой осенью — три недели.
«Каждый историк мечтает увидеть период своих исследований. Моя мечта сбылась по полной программе» Первое большое интервью Владимира Кара-Мурзы на свободе — о высылке и пытках — Meduza
August 06, 2024 23:07
«Каждый историк мечтает увидеть период своих исследований. Моя мечта сбылась по полной программе» Первое большое интервью Владимира Кара-Мурзы на свободе — о высылке и пытках — Meduza
Я знал еще до ареста, что согласно международному праву, длительное одиночное заключение приравнивается к пытке, к жестокому и бесчеловечному обращению. Причем длительным заключением считается 15 дней подряд. Я просидел в одиночке почти 11 месяцев нон-стоп. Признаюсь честно, до тюрьмы, до того, как сам прошел через этот опыт, я не мог понять: а что здесь пыточного? Наоборот, думал я, сидишь один, никто не мешает, пишешь что хочешь, читаешь книги — всяко лучше, чем сидеть с уголовниками в бараке. Так мог думать только человек, не знающий, что такое тюрьма. Это действительно пытка. Когда говорят о пытках, многие представляют, как засовывают иголки под ногти или бьют электрошокером. Но морально-психологические пытки бывают посильнее физических. И я могу сказать, что полная изоляция от любого человеческого общения — это совершенно невыносимо. Человек, как говорил Аристотель, — существо социальное. Нам нужно общение друг с другом так же, как еда, питье, воздух. Когда ты от этого полностью отрезан, то очень быстро — я буду говорить открыто — начинает ехать крыша. Теряешь концентрацию, начинают путаться мысли, приходит в голову какая-то дурь. Книжки, как я думал, читать вообще невозможно. Путаются строки. Читаешь страницу и не понимаешь, что там написано, перечитываешь, потом еще раз и еще раз. Об этом в своей книге «И возвращается ветер» пишет Владимир Буковский. Это великая книга, одна из самых важных в моей жизни. Наверное, самая важная. Когда я перечитывал ее в тюрьме, поражался, насколько вообще ничего не поменялось. Все, о чем он пишет, происходит и сегодня (тогда я еще не знал, что и конец этой книги в моем случае повторится). Писать в тюрьме тоже невозможно — бумагу и ручку выдают только на полтора часа в день. Все остальное время ты либо ходишь по маленькой камере, два на три метра, из угла в угол. Либо пытаешься читать, насколько это возможно. Либо просто сидишь и смотришь в стену. Причем сидишь на маленькой табуреточке, потому что в пять утра шконка прикрепляется к стене и открепляется только в девять вечера, когда нужно ложиться спать. Помимо полной изоляции от любого человеческого общения, это еще и постоянное нахождение в замкнутом пространстве. Ты все время сидишь в «шкафу». Выводят тебя только на один час в день, если это ШИЗО, или на полтора часа в день, если это ПКТ. Маленький внутренний тюремный прогулочный дворик —
