Публикации на портале Rara Avis 2015-2017 - Владимир Сергеевич Березин
Козьма Прутков. Афоризмы.
Есть такой старый анекдот о человеке, который решил сшить брюки, но чрезвычайно долго ждал свой заказ. Натянув обнову, он продолжал пенять портному за задержку, говоря, что целый мир и то — был создан за шесть дней. «Посмотрите на этот мир и на эти брюки», — справедливо отвечал портной.
Финансовые дела у писателя нынче таковы, что ради хлеба (и брюк) вынуждают его писать всё больше и больше. С этим связано то, что появляется всё больше и больше текстов.
Когда я ходил на сходки писателей-фантастов, то для голосования за лучший роман в этом жанре прилагался список из полтысячи романов, изданных за год. И это была только жизнь космических пауков и приключения программиста при дворе Ивана IV — вокруг этого мира писались сотни других, нефантастических романов.
При этом писать нужно быстро, будто подкидывая в топку издателя рукописи-поленья.
Был какой-то момент, когда подобное занятие позволяло балансировать на уровне прожиточного минимума. Теперь рынок избавил романистов от этого фактора, — и они ищут приработка на стороне. Но всё же остаётся вопрос — сколько в среднем пишется роман? А толстый роман — основное мерило писателя. Оправдываться можно тем, что Чехов и О.Генри романов не написали, но оправдания всегда жалки и плохо смотрятся со стороны. Напиши роман, и будет тебе почёт и уважение. Ну, или не будет, но без романа вовсе неловко выйти к людям. И ничего не поделаешь с общественным мнением — роман задерживается в общественном сознании дольше, чем иная форма.
Мелвилл писал «Моби Дика» два года.
Хороший писатель Евгений Водолазкин говорил, что он пишет роман три года. Многие соглашаются с тем, что роман можно написать за год.
Был, правда, один знаменитый случай, когда роман написали быстро, и история его создания известна публике едва ли не лучше, чем сам текст.
Такая популярность приключилась с книгой не благодаря её собственной славе, а потому, что в 1980 году на экраны вышел фильм режиссёра Александра Зархи «26 дней из жизни Достоевского». Это стало самой романтической из всех историй о писателе, и в фильме была актриса Симонова, что в том году значилась главной инженю, и бывший Рублёв Солоницын, и знойная полька Шикульска в качестве Аполлинарии Сусловой.
Получилась история про любовь, а не про роман, что совершенно справедливо.
Вообще, писать что-то на скорость — известная забава. Написать рассказа за три дня — прекрасно: буйство адреналина, мозговой штурм и отличная тренировка. Сейчас за подобным люди идут в клубы «Что? Где? Когда?». Но кроме спринтерских дистанций сохранились и стайерские. Рассказывали, что у американцев есть традиция National Novel Writing Month. Там, правда, пишут всего четыре авторских листа.
Американское мероприятие никакого пафоса не содержит и высокой литературой не притворяется.
Нужно объяснить, почему речь идёт о месяце. Люди любят круглые даты и недробные сроки. День, неделя, месяц, год — роман нельзя написать за день или неделю, сочинить за год — неудивительно, а вот за месяц — возможно, правда, не без напряжения.
Это касается не только книг: всё привязано к простым срокам. Есть такая поговорка «лечёный грипп проходит через неделю, а нелечёный — за семь дней». Если человек болеет десятый день, то испытывает понятное раздражение.
Но случай с романом Достоевского интересен, на самом деле, не только сроками, но и методом.
А началось всё так: 1 октября 1866 года к Достоевскому, который тогда приехал из Москвы, пришёл писатель Милюков[190]. Достоевский ходил по комнате с папиросой и нервничал. Милюков спросил его:
«— Что вы такой мрачный?
— Будешь мрачен, когда совсем пропадаешь! — отвечал он, не переставая шагать взад и вперед.
— Как! Что такое?
— Да знаете ли вы мой контракт со Стелловским[191]?
— О контракте вы мне говорили, но подробностей не знаю.
— Так вот посмотрите.
Он подошел к письменному столу, вынул из него бумагу и подал мне, а сам опять зашагал по комнате. Я был озадачен. Не говоря уже о незначительности суммы, за которую было запродано издание, в условии заключалась статья, по которой Федор Михайлович обязывался доставить к 1 ноября того же 1866 года новый, нигде еще не напечатанный роман в объеме не менее десяти печатных листов большого формата, а если не выполнит этого, то Стелловский получает право на крупную неустойку». Другому адресату Достоевский пишет: «Но в контракте нашем была статья, по которой я ему обещаю для его издания приготовить роман, не менее 12-ти печатных листов, и если не доставлю к 1-му ноября 1866 г. (последний срок), то волен он, Стелловский, в продолжение девяти лет издавать даром, и как вздумается, всё, что я ни напишу, безо всякого мне вознаграждения»[192].
Перед нами срок — с 4 по 30 октября, правда, непонятный разброс в объёмах текста — десять, двенадцать или семь листов. Любой неленивый человек может с помощью доступного текстового редактора измерить «Игрока», и обнаружит, что это 296 000 знаков с пробелами. Это примерно 7,3 авторского листа. Но издатель согласился на эти семь листов, (мы ничего не знаем о его возражениях), так что это либо было непринципиально для рукописи, написанной от руки, либо листы считались иначе.
Теперь о важном: Стелловский может, и был, «довольно плохой человек», как говорил о нём Достоевский, но не он потребовал писать роман так быстро, а сам писатель, как человек в некотором помрачении, его не писал.
То есть сначала писал — и говорил об этом несколько взвинчено: «Я хочу сделать небывалую и эксцентрическую вещь — написать в 4 месяца 30 печатных листов в двух разных романах, из которых один буду писать утром, а другой вечером, и кончить к сроку»[193].
К чему это привело, мы знаем. Интересно то, что мысль одновременного письма писателей никогда не оставляла, и у одного из них, лет через сто, в доме была дюжина пишущих машинок, и из каждой торчали недописанные произведения (Это забавная метафора для окон Windows и Word). Писатель (сколько можно судить по интервью) работал практически одновременно со всеми.
Но у Достоевского это не вышло. Вот он сообщает в письме «…За роман Стелловскому я ещё и не принимался, но примусь. Составил план — весьма удовлетворительного романчика, так что будут даже признаки характеров. Стелловский беспокоит меня до мучения, даже вижу во сне…»[194]
Так проходит лето, сентябрь, и вот, стоя посреди квартиры Достоевского 1 октября, Милюков спрашивает:
«— Много у вас
