Алекс Данчев - Сезанн. Жизнь
В Эксе он завязал разговор с Андре Массоном:
А. М.: Как найти Сезанна-человека? Прочитать хорошую биографию? За неимением таковой довольствоваться письмами?
М. Х.: В письмах Ван Гога можно найти больше самого Ван Гога.
А. М.: А в письмах Сезанна, наоборот, кажется, меньше…
М. Х: В них действительно немного, но в этом немногом можно найти многое.
А. М.: А также воспоминания очевидцев. Например, Эмиля Золя: паника перед дочерью садовника, воспоминания о пережитой в детстве обиде, ужас перед рукой Бернара, протянутой Сезанну, чтобы помочь ему перебраться через канаву. Выражение «закрючить»…
М. Х.: Сезанн боялся любого контакта с людьми.
А. М.: Он боролся со своими страхами собственным способом. И точно так же его страдания и обиды были его собственными. Он был величайшим художником в Европе, и он это знал{1022}.
Хайдеггер был заворожен волшебной горой. На одной фотографии он сидит на камне, созерцая гору Сент-Виктуар и размышляя о Сезанне. Он и другим советовал проделать то же самое. «Эта потрясающая гора, с которой сражался Сезанн, и тебе покажет свой блуждающий огонь». В работе «Что зовется мышлением?» (1968) Хайдеггер вводит идею горы в свое учение. «Мы обратим свое внимание теперь на присутствующую гору не в отношении ее геологического строения и не в отношении ее географического положения, а исключительно в отношении ее присутствия. Присутствующее взошло (aufgegangen) из несокрытости». Сезанн представлял эту самую несокрытость. Обращение Хайдеггера совершилось. «Эти несколько дней на земле Сезанна стоят больше, чем целая библиотека книг по философии. Если бы только я мог мыслить так же направленно, как писал Сезанн»{1023}.
Хайдеггер провел параллель между Сезанном и Гераклитом (который был для него еще одной путеводной звездой), процитировав слова последнего: «Кто не ожидает неожиданного, тот не найдет сокровенного и труднонаходимого». Гераклит утверждает, что эту мудрость нельзя просто присвоить и начать использовать, как золотой прииск. Она требует открытости, восприимчивости, мироощущения, которое можно выразить словом «надежда» или «ожидание».
Для этого необходим длительный процесс самоанализа и рефлексии. «Границ души тебе не отыскать, – предостерегает нас Гераклит, – по какому бы пути ты ни пошел». Его путешествие было устремлено внутрь. И если внутренний мир неведом, то и внешний – непостижим. «Природа любит прятаться», – говорит Гераклит, и эти слова напоминают нам о Сезанне. Как писал Хайдеггер, «Сезанн sur le motif, как он сам выражался, перед горой Сент-Виктуар, знал нечто, поскольку он так и не нашел ненаходимого. Потому что его картины наполнены не бытием, а становлением»{1024}. Для Сезанна ожиданию не было конца, как и не было конца неожиданному.
Стихотворение Хайдеггера, или «придумка», как он его называл, выражает философскую позицию автора. Валье в нем представляется «задумчиво-спокойным» (gelassene), причем следует заметить, что на языке Хайдеггера, то есть на немецком, слово Gelassenheit означает своего рода идеальное состояние ума. Оно подразумевает не только безмятежность и спокойствие, но также освобождение, согласие с миром. «Невзрачность» (der Unscheinbares) также имеет более глубокое значение. Помимо всего прочего, оно также включает в себя понятие земли, или грунта, – возможно, даже грунтового покрытия холста – чего-то, что само по себе незаметно, но является необходимым условием присутствия чего-то большего. Садовник достигает вершины Gelassenheit. Художник достигает «реализации» не только сущего, но и самой сущности. Не просто «вещь», но и «вещность»: то, как сущее становится сущим, мир становится миром, а пункт назначения – дорогой. Сезанн позволяет нам постичь непостижимое в его неподатливой непостижимости. Говоря словами Хайдеггера, он поэт – поэт в «изголодавшиеся по поэзии времена».
В октябре пришли дожди. Сезанн отправил Полю послание в духе Беккета:
Я продолжаю работать с трудом, но все же что-то выходит. Это самое важное, по-моему. Основой моей работы являются ощущения, поэтому, я думаю, мне трудно подражать. ‹…›
Все проходит с ужасающей быстротой; я чувствую себя неплохо. Я лечусь и хорошо ем.
Пожалуйста, закажи мне две дюжины кисточек, как те, что мы заказывали в прошлом году.
Мой дорогой Поль, ты хочешь, чтобы я тебе сообщил хорошие новости, для этого надо бы мне быть на 20 лет моложе. Я повторяю, я хорошо ем, и мне было бы полезно немного морального удовлетворения, но это мне может дать только работа. Все мои сограждане [поганцы] по сравнению со мной. Я забыл тебе сказать, что получил какао{1025}.
Должно быть, он написал это письмо утром 15 октября. Позже в этот день во время работы его настигла гроза. Возвращаясь к дороге, он упал и пролежал без сознания несколько часов под дождем. Проходящий мимо работник прачечной отвез его в своей повозке на улицу Бульгон. Двое мужчин подняли его наверх и уложили в постель.
Следующим утром как ни в чем не бывало Сезанн вновь писал портрет Валье на террасе в Лов под лаймовым деревом: садовник в профиль, словно Моисей, утреннее солнце освещает его лоб под полями шляпы (цв. ил. 86){1026}.
Когда Сезанн вернулся домой, стало ясно, что его состояние ухудшилось. Врач посоветовал нанять мужчину, чтобы ухаживать за больным, но Сезанн и слышать об этом не желал. На следующий день он нашел в себе силы написать сердитое письмо забывчивому поставщику красок:
Прошла неделя с тех пор, как я попросил десять тюбиков жженого лака № 7, и до сих пор не получил ответа. В чем дело?
Ответьте, и побыстрее, пожалуйста{1027}.
Через три дня, 20 октября, его сестре Мари пришлось отправить Полю в Париж письмо с просьбой приехать, но без Ортанс, поскольку Сезанн решил перестроить ее гардеробную комнату и сделать из нее мастерскую{1028}.
Врач порекомендовал ему соблюдать постельный режим, но он то и дело вставал с постели, чтобы добавить мазок-другой к акварели «Натюрморт с кувшином, бутылкой и фруктами», которая стояла рядом (цв. ил. 81).
Двадцать второго октября мадам Бремон отправила в Париж телеграмму: «НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙТЕ ОБА ОТЕЦ ОЧЕНЬ БОЛЕН».
Но было слишком поздно. Поль Сезанн скончался в 7 утра 23 октября 1906 года{1029}. Некоторые считают, что у него был плеврит, другие уверены, что смерть наступила в результате закупорки легкого. В свидетельстве о смерти точная причина не указана. Он поклялся умереть, занимаясь живописью, и так и сделал. Рядом была лишь мадам Бремон. Она позвала соседа Ружье, он пришел и закрыл Сезанну глаза. Его жена и сын успели только к похоронам. «Кому нынче нужна безупречно выполненная смерть?» – спрашивал Рильке{1030}. Его смерть, как и его картина, была non finito.
«Салон Бугеро» облачился в траур.
Эпилог
Сезанн в цифрах
Согласно каталогу-резоне, за свою жизнь Сезанн написал 954 картины маслом. Более сотни натюрмортов, на половине из которых изображены яблоки. Примерно равное количество «Купальщиков» и «Купальщиц», в общей сложности не меньше восьмидесяти. Более сорока изображений горы Сент-Виктуар. Добавьте к этому 645 акварелей и около 1400 рисунков, бóльшая часть которых из восемнадцати альбомов. Многие альбомы не сохранились: они либо обветшали, либо разошлись по рукам. До нас дошло 56 портретов жены и по меньшей мере 136 изображений сына (часто спящим). Каталог-резоне рисунков Сезанна составил знаток искусства и коллекционер Адриен Шаппюи, чья коллекция рисунков уступает лишь коллекции Художественного музея в Базеле. Когда в 2002 году наследники Шаппюи решили продать около шестидесяти оставшихся рисунков и акварелей из его собрания, в качестве возмещения за разрешение на вывоз французские власти выбрали одну-единственную акварель, несмотря на то что во французских государственных музеях графическое наследие Сезанна практически не представлено. Подобное решение власти приняли и в случае с коллекцией Кайботта.
Сразу же после смерти Сезанна Воллар и Бернхейм-Жён совместно выкупили у его сына двадцать девять этюдов (маслом) за 213 тысяч франков и 187 акварелей за 62 тысячи франков. Первый платеж тот получил 13 февраля 1907 года: это были чеки на 81 тысячу франков и 50 тысяч франков. Последующие суммы были выплачены 15 марта (16 тысяч франков), 4 апреля (8 тысяч франков), 15 июня (8 тысяч франков) и 26 июня (8 тысяч франков). За этой сделкой последовали другие продажи и платежи. Например, в 1912 году Поль получил 40 тысяч франков за «Пир», также известный как «Оргия»; в 1913 году «Игроки в карты» принесли ему 100 тысяч франков (в 1925 году Воллар получил за нее от Барнса в десять раз больше). Так и разошлось наследство.
Ренуар считал, что Сезанну было достаточно положить один-другой мазок, чтобы получилась вещь. Пикассо же был уверен, что хватало и одного. «Вот в чем важное отличие современной живописи. Возьмем, к примеру, Тинторетто. Он приступает к холсту, работает, и лишь когда каждый участок проработан и завершен, картина будет закончена. А теперь возьмем Сезанна (особенно это хорошо видно в акварелях): картина начинает свое существование с первым взмахом кисти»{1031}. По словам Мэнни Фарбера, в акварелях «опускается более половины этапов, что позволяет энергии свободно перемещаться в едва намеченных очертаниях пейзажа»{1032}. Альфред Стиглиц говорил, что «это лишь чистый лист бумаги с несколькими пятнами краски»{1033}. Когда акварель пишется на белой бумаге, именно бумага задает тон. Экспрессия бумаги – одно из величайших открытий Сезанна.
