Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
И был суд. И лорда Бэкона погнали с должности, а заодно и из лордов. И, приговорив к 40 тысячам фунтов штрафа, заключили в Тауэр…
Правда, спустя пару дней монарх смилостивился, и олигарха выпустили. Потом и штраф отменили и даже дезавуировали давешний запрет на службу в госструктурах. Больше того — жертве инсинуаций вернули право являться ко двору и обещали место в следующей палате лордов. Но мы-то с вами прекрасно понимаем, чего стоят сказочные истории про злостно оболганных премьеров-бессребреников…
И разве не из чувства благодарности посвятил Бэкон свой «Новый Органон» заступнику-королю, который, оказывается, напоминал ему мудреца Соломона? Тронутый подношением Яков тут же назначил автору пенсию в 1200 фунтов, которая, правда, увеличила годовой доход привыкшего к излишествам мыслителя всего на десять процентов…
А вот еще пример монаршьей щедрости…
По факту Бородинской битвы КУТУЗОВ рапортовал государю: «Ваше императорское величество изволите согласиться, что после кровопролитнейшего и пятнадцать часов продолжавшегося сражения, наша и неприятельская армия не могли не расстроиться, и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно стала обширнее и войскам несовместною, а потому, когда речь идет не о славе выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, я взял намерение отступить шесть верст, что будет за Можайском».
Люди сведущие разъяснили государю, что эта ничья многих побед стоит, и отступившему главнокомандующему тут же была выписана премия в размере 100 тысяч рублей. Что в переводе на нынешние деньги равнялось бы двум приблизительно Нобелевским премиям (к слову: умирающему Багратиону было пожаловано пятьдесят тысяч). А после смерти Михаила Илларионовича царь не только сохранил за вдовой полководца его полное содержание, но и распорядился выдать на погашение долгов семьи покойного еще 300 тысяч…
Все расходы на погребение ЧАЙКОВСКОГО император Александр III повелел покрыть «из Собственных сумм Его Величества». Совсем как дедушка когда-то схоронил Пушкина. А Мусоргский, напомним, скончался на грязной койке в солдатской палате Николаевского госпиталя… Ценил, то есть, царь Петра Ильича, потому как не принятый шестым в «Могучую кучку» Петр Ильич… И тут, наверное, необходимо немного развить мысль.
Отношения Петра Ильича с членами Балакиревского кружка складывались сложно. Считается, что отношения эти были зеброобразны. Ряд музыкальных историков сообщает, что в отдельные периоды Чайковский был даже в известном смысле дружен с Балакиревым и Римским-Корсаковым. Однако внутри содружества места не имел никогда.
Из статьи Кюи во влиятельнейших «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Консерваторский композитор г. Чайковский — совсем слаб». Какая уж тут зебра?.. Или из Римского-Корсакова: «К Чайковскому в кружке нашем относились если не свысока, то несколько небрежно». Вспоминая о знакомстве с Петром Ильичем, Николай Андреевич отмечал, что тот умел держать себя «КАК БЫ всегда искренно и задушевно». А вот и из его ученика Глазунова: «…к середине 80-х годов уже не было той идейной замкнутости и обособленности, как раньше, тем не менее, мы не считали П. И. Чайковского своим. Мы ценили некоторые его произведения, как «Ромео и Джульетту», «Бурю», «Франческу», финал из 2-й симфонии; прочее из творчества П. И. Чайковского было нам неизвестно или ЧУЖДО»… То есть, в ресторациях вместе сиживать — это сколько угодно, но кроя и фасона мы разного!..
Известно, что в свою очередь и Петр Ильич не принимал эстетики кучковцев. И тут парадокс: романтизм балакиревцев и мелодизм Чайковского были родом из одной шинели — из Шуберта. Ряд сочинений «друзей» в его статьях — цитируем: «нашел сочувственную оценку». Музыку же Мусоргского Чайковской, напомним, иначе как МУСОРгской не называл, «от всей души посылал ее к черту» и утверждал, что это «самая пошлая и подлая пародия на музыку». О «Борисе Годунове»: «музыкальная асафетида» (для несведущих: это такое дурно пахнущее смолистое вещество). И это не в приватной беседе — это на страницах газеты…
Так что «не принятый» звучит безо всякой натяжки. Зато: отвергнутый самым прогрессивным отрядом отечественных коллег Петр Ильич был любимцем реакционера Александра III, который обожал музыку «элегического, минорного и даже жалобного Чайковского», а самого автора расценивал как показательно лояльного режиму художника. Ну не случилось в истории российского сочинительства персоны, более Чайковского потрудившегося на воспевание имперских настроений и побед русского оружия…
У биографов композитора считается хорошим тоном подчеркнуть его скромность, застенчивость и «панический» страх перед всем придворным. Однако эти милые качества никак не помешали Петру Ильичу состоять в самых теплых отношениях с целой кучей Романовых. Например, с Великим князем Константином Константиновичем (тем самым К.Р.), на слова которого он писал романсы…
А его папеньке — Великому князю Константину Николаевичу (второму сыну Николая I) наш герой был до конца дней благодарен за покровительство в постановке на сцене императорских театров его ранних опер. Петр Ильич даже посвятил патрону своего «Опричника». А памяти жены Великого князя Михаила Павловича (брата Александра I) — Еленой Павловной ее звали, или Фредерикой-Шарлоттой-Марией, если по-вюртембергски — «Кузнеца Вакулу, или Ночь перед Рождеством», переименованную позже в «Черевички». Дюжина романсов Чайковского была посвящена императрице Марии Федоровне — это уже по личной просьбе государыни…
И именно монархисту Чайковскому была заказана «Торжественная увертюра на Датский гимн» по случаю бракосочетания принцессы Дагмар с тогда еще наследником престола. К вопросу о «тесен мир»: в толпе восторженно провожавших ее на чужбину замуж соотечественников видели рыдающего Ханса Кристиана Андерсена…
А на обеде в честь коронации Александра III, прошедшем в Грановитой палате Кремля, оркестр и хор Большого театра исполняли специально написанную Петром Ильичом кантату «Москва». И на пышных торжествах в Сокольниках звучал «Торжественный коронационный марш для оркестра», заказанный Чайковскому Московским городским головой. Кроме гонорара в 500 рублей император пожаловал за него Петру Ильичу перстень стоимостью в полторы тысячи целковых (он, правда, расстроился: «…вместо денег мне прислали кольцо с бриллиантом»)…
Считается, что личное знакомство композитора-патриота и государя-мецената (да-да, всё, что прославило культурную Россию вовне, началось именно при Александре III) состоялось лишь в 1885-м, на одном из спектаклей оперы «Евгений Онегин». Что неправда. Г-н Чайковский был официально представлен императору годом раньше, с каковой целью был зван непосредственно в Гатчину…
«Онегина» приплетают сюда для стройности картины, он был поставлен в Петербурге по личному распоряжению Александра — столичные завистники твердили, что опера никудышная (критики называли ее деревянной!), совершенно несценичная (!!), да и публике не нравится (!!!). А государю она показалась очень даже и ничего. И с того самого момента на Петра Ильича посыпались куда как прилично оплачиваемые заказы на написание духовной музыки — царь-Миротворец был ко всему прочему набожен и сентиментален…
Любопытен рассказ видного историка и теоретика музыки Л. Сабанеева о том как году в 1887-м, в очередной из краткосрочных периодов безденежья, композитор разогрел себя коньячком, написал и снёс на почту личное письмо царю с просьбой одолжить три тысячи рублей — сумму по тем временам весьма внушительную.
То есть, не то чтобы у самодержца столько не нашлось бы, но, осознав поутру нестандартность собственной выходки, Петр Ильич примчался на почтамт требовать вернуть ему отправление. Да где уж, сказали там, отправлено-с! И скромного да застенчивого (помните биографов?) Чайковского объял ужас: неделю он не мог придти в себя, ожидая самого страшного. А вместо этого — бац и письмо от министра двора, который со всем подобострастием сообщал, что император «соблаговолил ему передать испрашиваемые им три тысячи рублей и просил при этом передать, что «его величество сочтет себя очень обиженным, ежели Петр Ильич вздумает ему возвращать эти деньги». И в том же, кстати, 1887-м г-ну Чайковскому была пожалована пожизненная пенсия в те же самые 3000 рублей серебром на год.
Вскоре после чего композитор писал, что «столь обласканный императором» он «выглядел бы неблагодарным», согласившись теперь лично участвовать в открытии Всемирной выставки в Париже. Выставка была приурочена к 100-летию небезызвестной революции, что хотя бы и косвенно, но могло не импонировать его величеству…
Мы вовсе не пытаемся уличить Петра Ильича в чем-то неблаговидном: есть царь, царь благоволеет, царь согласен оплачивать его гений — нормально ж. Но — нюанс: госзаказы г-н Чайковский получал и прежде, в правление Александра II. Так в 1880-м в Петербургском Большом готовилось торжественное представление к 25-летию правления Освободителя. И наш герой в числе ряда прочих композиторов получил от директора консерватории предложение написать музыку к живой картине «Черногория в момент получения известия об объявлении войны Турции». Отказываться от подобного рода халтур было не принято никогда. И Петр Ильич «принялся энергически за дело», и через три дня выдал заказчику готовую партитуру. Что, опять же: замечательно. Скверно другое: брату (Анатолию, кроме Модеста у него было еще два брата) написал: «Само собой разумеется, что ничего кроме САМОГО ПАКОСТНОГО шума и треска я не мог выдумать».
