Живой Журнал. Публикации 2007 - Владимир Сергеевич Березин
Представляю себе судебные дела по этому поводу.
Всё это мне напоминает старую грубую шутку: пацаны во дворе совали друг другу пачку "Беломора" со словами "Найди тут голую бабу". Если кто помнит, на пачке была изображена карта европейской части СССР, и реки действительно напоминали загадочную картинку, что журналы печатали в районе кроссвордов: "Найди здесь охотника и его собаку". Насладившись мучениями, пацаны пачку отбирали и переворачивали оборотной стороной: "Что написано? Цена — 25 копеек. Хуй тебе кто за 25 копеек голую бабу нарисует. Понял, ара?". Такие дела.
Извините, если кого обидел.
23 мая 2007
История поро дождик
Дождик! Зашибись!
Побежал на кухню.
Извините, если кого обидел.
23 мая 2007
История про праздники
Ну, пойду профессионально попраздную.
Извините, если кого обидел.
24 мая 2007
История про Толстого (X)
В «Соло на ундервуде» есть знаменитая цитата, которую повторяют многие: «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов». Мысль в литературе не новая: ср. Ну, Парамон, я не большевик и то записался бы в большевики шлепнул тебя и быстренько выписался". Но дело не в этом — в том же сборнике записных книжек Довлатова есть другая история: «Губарев поспорил с Арьевым:
— Антисоветское произведение, — говорил он, — может быть талантливым. Но может оказаться и бездарным. Бездарное произведение, если даже оно антисоветское, всё равно бездарное.
— Бездарное, но родное, — заметил Арьев».
Есть такая книга Игоря Сухих, сейчас переизданная, где говорится: «Одним из немногих положительных героев в мрачной критической картине наряду с Солженицыным был В. Аксенов, который «после ранних фальшивых повестей, постепенно освобождаясь от условностей и уступок цензуре, стал идти к подлинному творчеству и расти как личность». Через год уже эмигрировавший и тем самым окончательно перешедший из официальной оппозиции в тамиздат Аксенов забавно разъяснил ситуацию. «Как-то в Москве я получил от кого-то книгу, изданную, кажется, в Мюнхене, книгу Мальцева «Вольная русская литература». Там «я обнаружил свое имя, с маленькой буквы, между прочим, написанное. Там было сказано так: «Что касается фальшивой литературы аксеновых и бондаревых, то ни один мыслящий советский интеллигент не придает такой литературе ни малейшего значения»… Было очевидно, что опять в ходу ленинский принцип «кто не с нами, тот против нас», только с другой стороны. Потом, когда все прояснилось, и я стал эмигрантом, явно диссидентским писателем, тот же автор воздал хвалу».
На той же конференции, посвященной литературе «третьей волны», в докладе с популярной еще у волны первой постановкой вопроса «Две литературы или одна?» А. Синявский ставил точный диагноз: «Иногда получается так, что там, в подцензурной словесности, даже лучшие вещи — заведомо плохи, поскольку там, как известно, писатель не может или не хочет высказать полную правду во весь голос, как это делают эмигрантские или диссидентские авторы».
Призыв опираться при оценке конкретных произведений на «критерий художественности» был актуален и исторически справедлив, но вряд ли выполним. Сердце не хотело соглашаться с доводами вкуса и разума».
Так вот что я скажу: никакого точного диагноза тут нет, а ирония подразумевается, но не видна. Синявский хороший человек, обществом равно забывается казус цензурируемого Пушкина. о Герцен в Лондоне заведомо лучше Толстого в России. (Мне, правда, не очень понятна эта конструкция — «Иногда получается, что даже лучшие вещи заведомо плохи» — то есть, бывают случаи, когда лучшие вещи не плохи?
Да и хуй бы с этими вещами.
Сейчас планка упала окончательно. Представляю себе, как мне кто-то скажет: "Да, эта вещь талантлива, но она — за Путина. Нельзя читать". Нет таких вещей по обе стороны баррикад. Да что там? Баррикад-то нет.
Пойду на кухню.
__________________________________
Сухих И. Сергей Довлатов: Время, место, судьба. 2 — е изд. — СПб.: Нестор-История, 2006. — 278 с. 1000 экз. ISBN: 5-98187-168-7
Мальцев Ю. Промежуточная литература и критерий подлинности // Континент, 1980 № 25. с. 169.
The Third Wave. р. 31, 24.
Извините, если кого обидел.
25 мая 2007
История про лабардана
Сухих в своей книге о Довлатове совершенно справедливо сравнивает его с Венедиктом Ерофеевым: "Развернем тезис, как говорил ранний Шкловский.
На общекультурном, так сказать, уровне родство Довлатова и Ерофеева можно — продолжая алфавитные эксперименты — обозначить с помощью трех «К». Это писатели культовые, кружковые и Книги (в смысле — одной книги)".
Кстати, двух писателей ещё роднит и самоценность записных книжек, прерывистось письма, краткого как сон алкоголика, тревожного и беспокойного.
Ерофеев и Довлатов как бы две составляющие алкогольного мифа.
Но у Сухих рядом находится ещё рассуждение о культе напитков, и вообще об алкоголическиом трэде внутренней эмиграции: "…Исследователь «кулинарного репертуара» русской классики со вкусной фамилией Похлебкин мало чем тут поживится. На фоне «гоголевского обеда № 3» (суп — лабардан — чернослив — водка — селедка — семга — икра) или «чеховского обеда» (икра паюсная — севрюга — керченский пузанок с прованским маслом — водка — красное вино — индейка жареная — мороженое с ромом) ассортимент лужского буфета (где начинается действие «Заповедника») или московской забегаловки выглядит убого. Относительное разнообразие крепких напитков никак не компенсируется скудостью закуски. Какая уж там семга… И кто, кроме В. Похлебкина, нынче объяснит, что такое «лабардан» и с чем его едят?!".
Тут случилось удивительное. Понятно, что Похлёбкин объяснил бы многое, если бы ему не засунули отвёртку в голову.
Но как раз кулинарные специалисты сейчас расплодились как грибы после дождя.
Гедонизм последних лет, радостная городская жизнь привела к тому, что образовались огромные группы людей, которые не только поправляют покойного Похлёбкина (его действительно можно уточнять), не только легко отличают лабардана от габардина, но и откушали много такого, что Гоголю с Чеховым и не снилось.
Извините, если кого обидел.
26 мая 2007
История про некоторую пользу
Случай Довлатова очень важен, для всякого, кто рассматривает литературу как своё нынешнее занятие. Но это не касается харизматических проповедников, писателей-учителей, у них свои правила. Я говорю о честных писателях рассказчиках историй.
Это мастеровому нужно задумываться над тем,
