Виктор Салошенко - Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)
…Как‑то в его автомобиле мы мчались по Красной, где на темном асфальте поблескивали лужи прошедшего весеннего дождя. Неожиданно Медунов, тронув водителя за плечо, сказал:
— Не гони, притормози здесь…
Я удивленно смотрел на нарядного и вместе с тем официально — торжественного шефа, с которым никогда ранее не приходилось находиться так близко. Улавливая свежий и крепкий запах мужского одеколона, удивлялся простоте и вместе с тем основательности его слова и действий.
— Погоди, поверни к бордюру, минутку постоим…
И тут только я увидел предмет любопытства Медунова. По луже напротив машины радостно шлепал, обдавая брызгами молоденькую маму, счастливый малыш, одетый в светло — синий с яркой оранжевой полоской костюмчик.
Мамаша, видя, как близко остановилась машина, выхватила малыша из лужи, легонько шлепнув его, и стала что‑то поучительно втолковывать ему. Мне показалось, что и сам Медунов в тот момент не прочь был бы побежать по весеннему дождю; в нем, словно в старом могучем дереве, проснулись молодые токи, тронулись весенние почки и он, неумело скрывая охвативший его прилив вешнего настроения, сказал:
— Жаль, пусть бы побегал по лужам… Поехали!
Припоминаю еще один, приятно удививший меня случай.
Было это после комсомольской конференции на непременной в те времена вечеринке, по случаю её успешных итогов. Медунов произнес положенные в этом случае слова и вдруг начал читать… стихи:
Как эти сосны и строенья Прекрасны в зеркале пруда.
И сколько скрытого волненья В тебе, стоячая вода!
Кипят на дне глухие чувства,
Недвижен темных вод покров,
И кажется, само искусство Освобождается от слов.
Мы невольно замерли, ошарашенные столь неожиданным пассажем партийного шефа.
— Ну, комсомольцы, кто написал эти стихи? — лукаво улыбаясь, задал вопрос Медунов.
Ответа не последовало, и после некоторой паузы Медунов с удовольствием произнес имя поэта:
— Илья Оренбург!
Впоследствии, вспоминая не строчки, я их просто не запомнил, а образы, отыскал это стихотворение, штудируя знаменитого «Пилигрима мира».
У него была своя особая манера вести беседу. На ваш вопрос он отвечал не вдруг, не наступая голосом на ваш голос, не демонстрируя свою готовность опровергнуть вас, опрокинуть, смять, а напротив, как бы медля, делая небольшую паузу, закаляя свою выдержку. Итак, короткая пауза. И после нее тихо, исподволь, как бы по знаку музыкантов, он вступал в беседу или продолжал её. И чем напряженней был ход беседы, чем воспаленней ее тема, тем тише говорил он. И тогда его тихий голос звучал громче всех, в нем концентрировалась убежденность, как в туче электричество.
4
Быть может, мы подходим к главному.
Из приведенного ниже отрывка из книги моего давнего коллеги по Ставрополью Виктора Алексеевича Казначеева, бывшего первого секрета эя Ставропольского крайкома комсомола, соратника М. С. Горбачева, с которым проработал около 25 лет, станет более ясным появление на свет политического ярлыка — «медуновщина».
Следовательно, более понятным окажется вопрос о причинах скандальной известности партийного руководителя Кубани, реально претендовавшего в то время на один из высших постов в партии, а, может, даже, как поговаривали в партийных кулуарах, и на главный пост генсека.
Книга В. А. Казначеева называется «Интрига — великое дело» и вышла в Ставропольском книжном издательстве в 1997 году.
«Андропову очень хотелось «расшатать» не очень прочный «трон» Брежнева, — говорится в ней. — Однако для этого требовалось убрать с дороги многих, в том числе друга Леонида Ильича — С. Ф.Медунова, хозяина соседнего со Ставропольским Краснодарского края.
Когда отмечалось торжество на Малой земле, туда были приглашены и секретари обкомов, крайкомов. То, что Медунов все время находился рядом с Брежневым, бесило, расстраивало Горбачева. Рождалось желание испепелить более удачливого соперника. Михаил Сергеевич обо всем информировал председателя КГБ Андропова так, как было выгодно ему и нравилось Юрию Владимировичу. Вернувшись в Ставрополь, только и делал, что сыпал ядовитые остроты в адрес Медунова.
Но это за глаза, а в телефонных беседах этих двух секретарей, на которых я часто присутствовал, сквозила доброжелательность, казалось, что разговаривают лучшие друзья, соратники, желающие один другому только добра. Но, бросив трубку, Горбачев тут же становился самим собой, начинал отпускать в адрес Медунова нелестные слова. И столько было в них злости, ненависти, что казалось: дай ему волю — стер бы Сергея Фёдоровича в порошок. И стер. Точнее, расправился с ним Андропов, но с помощью Михаила Сергеевича и Г. П. Разумовского, председателя Краснодарского крайисполкома. Именно они сообщили Юрию Владимировичу сведения о валютных операциях Медунова по продаже за границу черной икры и других незаконных действиях краснодарцев на многие миллионы долларов, коррупции в торговле и иных сферах народного хозяйства. Решение Андропова искоренить коррупцию в Краснодаре похвально и правомерно, хотя до сих пор вызывает сомнение личное участие Медунова в этом деле…»
Мне хотелось бы кое‑что уточнить в некоторых выражениях В. А. Казначеева, объяснив их появление отсутствием, видимо, достаточной информации.
Как вы заметили, автор книги, как бы между строк упоминая о «валютных» операциях Медунова по продаже за границу черной икры и других «незаконных действий краснодарцев на многие миллионы долларов…», сам того не желая, невольно создает образ Медунова — мафиози.
Здесь хотелось бы возвратиться к началу главы и повторить слова, произнесенные Н. И. Кондратенко у могилы
С. Ф, Медунова на Востряковском кладбище: «Трижды, в моем понимании, Сергей Фёдорович перенес политические расстрелы. Когда его освобождали, обвиняя во всех грехах. Когда выводили из состава ЦК и исключали из партии. И когда возбудили против него уголовное дело. Но ему выдали документы об отсутствии состава преступления, они сохранились» — (подчеркнуто мною — автор).
«Писали» на Медунова не только журналисты, но и ближайшие помощники, коллеги по партийной работе.
Вот, например, письмо секретаря крайкома И. П. Кикило, ведающего партийной пропагандой и агитацией, в КПК при ЦК КПСС от 18 августа 1977 года:
«Прошу КПК проверить осуществленную в нашем крае масштабную операцию по приписке. В канун октябрьского (1976 г.) Пленума ЦК КПСС крайком доложил ЦК о выполнении обязательства по продаже хлеба. «В закрома государства, — говорилось в рапорте, — засыпано 4 миллиона 425 тысяч тонн зерна, риса продано свыше 360 тысяч тонн». («Правда», 26 октября 1976 г.). Об этом же первый секретарь крайкома С. Ф. Медунов сообщил в речи на Пленуме ЦК.
Спустя три месяца, в январе 1977 года, он же в докладе на партхозактиве края сказал: «В государственные закрома впервые в истории края засыпано 4 миллиона 425 тысяч тонн хлеба, в том числе 436 тысяч тонн риса» («Советская Кубань», 20 января 1977 г.)».
Как видно, при неизменном общем количестве проданного хлеба — 4 миллиона 425 тысяч тонн, продажа риса увеличилась на 76 тысяч тонн. Чем же были «заняты» эти объемы в октябрьском рапорте? В ответ, как стало известно весной, было вписано зерно, доставленное хозяйствами в обмен на комбикорма. Затем, после рапорта, это зерно было изъято из государственных закромов и заменено рисом, уборка которого еще продолжалась долго…
Объяснения Медунова КПК при ЦК КПСС были предельно краткими: «Суть в том, что часть этого зерна вернулась нам от государства как фуражное. И на основании этого — обвинения. Но никто же не вспомнил, что после доклада в этом же году сдача зерна государству продолжалась».
Не желая становиться ни на чью сторону, а я в то время был в составе бюро крайкома КПСС, и не без опаски для комсомольского возраста, наблюдал за стремительным и отнюдь не «сельскохозяйственным» конфликтом между Медуновым и Кикило, от себя ради объективности хотел бы добавить, что подобный «сигнал» в ЦК вряд ли мог остаться незамеченным: здесь бы и дружба с Л. И. Брежневым не помогла. Партия и за более мелкие прегрешения порой карала беспощадно. Как говорится, насмотрелся.
Это же касалось нашумевшей истории с «миллионом тонн риса».
Медунов как‑то вполне резонно пояснил:
— Вот говорят, что мы 500 тысяч тонн риса приписали. 500 тысяч тонн — это ни много ни мало как миллиард рублей. Это миллиардная приписка. Ну, пусть расследуют любые органы. Я не боюсь! Да если было, разве бы я разговаривал вот так с вами?!
А ведь расследовали, причем тщательно и многократно. Но фактов приписок не обнаружили.
Все же давайте возвратимся к теме, начатой В. А. Казначеевым. Имеется еще одно свидетельство коварного заговора против Медунова, с целью его устранения с политического небосклона страны. Речь о нем идет в книге В. Соловьева и Е. Клепиковой (США) «Агония», опубликованной в журнале «Родина» в 1991 году.
