Андрей Платонов - Том 8. Фабрика литературы
Это не реалистический романтизм (если такой есть или должен быть), но хороший, хотя и плохо написанный («чтоб ласточек сна ему навевать покрывалом»); однако все же можно понять, в чем тут дело.
Сначала три брата собираются, прощаются с матерью и едут в поход. В это время, как сказано в романтической легенде Алтаузена, на Урале уже гулял Гайда в шарабане. Он приехал туда прямо из Праги и пробовал — по привычке — самогон из фляги.
Братья миновали «поля в белене и в бурьяне», оставили позади себя чернобылы, и мать их потеряла надолго из виду.
Егор геройски сражается с врагами:
Не раз приходилось ЕгоруТоптать колчаковскую свору…Носил его, грудью играя,Барабинский коньСквозь дым и огонь,Ноздрями траву обдувая.Но однажды —Прорваться в опасную поруС пакетом велели Егору.
Прорваться следовало в тыл Гайды, где был подпольный ревком. Семь дней мчался туда Егор. Домчавшись до места, где растет краснотал, Егор увидел, что конь его заскучал, точно он предчувствовал что-то дурное.
Казалось, среди красноталаДуша у коня испыталаТакую тоску,Что по волоскуВся грива на нем облетала.Как будто он чуял, что болеНе ржать ему резво на воле.
И действительно, как вскоре оказалось, лошадь почувствовала шпионаж. Вдруг невдалеке, «отделяясь от склона», появляется девушка.
Егор зорко вглядывается в нее и обнаруживает следующее:
И все в ней, от губ в легкой дрожиДо светлого холода кожи,И руки, и нос,И пряди волосДо странности были похожиНа статую ту, что когда-тоСтояла, прохладой объята…И, глянув на девушку эту,Узнал он родную примету,Увидел чертыТой детской мечты,С которой скитался по свету.
Девушка эта — в точности, лицом и станом, похожая на мраморную статую — объясняет Егору, что она бежит от страха перед Наказным — атаманом Дутовым. Девушка рассказывает, что атаман спит рядом с казной и ест жирную еду, что купчихи его водят «туда, где в бочках вода на травах настояна в бане», и что он, Дутов, когда врывается в села, то «бахвалится возле кружала». Только и всего делает Дутов, что бережет казну, ест, ходит в баню и бахвалится. Однако девушка в ужасе убежала от Дутова и теперь просит Егора: «Спаси меня, друг!»
Егору сразу почудилось детство — «и сад, и фонтан, и статуи стан».
Взволнованный Егор «гладил ей смуглые руки», но девушка уже уснула. Тогда и Егор, сморившийся в дороге, тоже лег с нею рядом и заснул. Во сне Егору снится мать, и что он будто вернулся домой за окончанием войны. Но дома нет ни Данилы, ни Никанора, а мать объясняет, что кругом нашей земли находятся враги, что «летят ястреба на родину нашу войною», «и старая мать от сына лицо отвернула».
Егор проснулся. Подсумок с пакетом для подпольного ревкома исчез. Девушки-статуи также не было возле него.
Егор кличет своего коня, «и конь, как струна, весь вытянулся до предела». Конь был в этот момент «до бешенства зол», точно понимая, что ему приходится иметь дело со шпионкой:
И возле крутого курганаСквозь ливень — в наклонДогнал ее он…
Егор целится в девушку из нагана, и она от испуга застыла «на листьях степного богула». Егор рассматривает девушку, похожую прежде на античную статую, и замечает в ней черты грызуна, хищного зверя, птицы с большими когтями, волка и ведьмы с метлою. Тогда Егор убивает ее «в затылок брезгливо».
Недаром она не особо ругала Дутова, недаром и конь оробел перед тем, как встретиться с этой девушкой.
Гроза тут же осветила Егору «заброшенный сад», и он увидел там «разбитый фонтан, и статуи стан, засыпанный птичьим пометом». У статуи к тому же и «грудь отлетела», ничего хорошего в ней не осталось. Егор навсегда избавился от чувства очарования, которое вызывала в нем мраморная статуя — Венера, Афродита или с другим древним именем[2], — поскольку шпионка была похожа на нее, а Венера на шпионку. Поэтому Егор свободно перешагнул через мертвое тело шпионки и заодно сразу избавился от своей детской мечты — от любви к прекрасной статуе.
И снова Егор понесся вперед на своем чувствительном, бдительном коне по красноталу и ковылям (в отношении растительного покрова в поэме Алтаузена большое разнотравие).
Теперь, вопреки мнению поэта, мы сообщим наше мнение. Мы думаем следующее: не следует необдуманно отказываться от классического наследства из-за того, что дутовская шпионка оказалась схожей по лицу и по туловищу с Венерой. Прекрасное тело в данном случае, изложенном Алтаузеном, было случайностью, и, кроме того — прекрасное не есть обязательная форма шпионажа, а шпионаж, сам по себе, не может опорочить скульптурного искусства.
Что касается Егора, то автор романтической легенды, видимо, напрягал свой талант, чтобы создать из Егора героя, но сделал из него наивного дурачка; дурак же не может быть воспринят читателем как герой.
Драматическое движение поэмы традиционно и шаблонно. У нас миллионы матерей-патриоток; много было их в гражданскую войну. Но их отношение к родине и к родному сыну сложнее, органичнее и, в сущности, патриотичнее, чем показывает нам поэт («И старая мать от сына лицо отвернула», когда сын преждевременно вернулся домой с войны; правда, это было лишь в сновидении, это надо понимать как предупреждение сыну, чтобы он не утратил бдительности против врагов, но это не устраняет нашего возражения поэту). Далее. Егору поручается отвезти секретный пакет. Сколько было у нас в литературе этих пакетов и гонцов! Поэты и писатели отдают почему-то преимущество службе связи. Это понятно — почему. Потому что им труднее открыть другую динамическую ситуацию, а связь всегда заключается в движении, хотя бы механическом.
Конь под Егором — сказочный конь, но хуже чем в сказках, потому что и в сказках кони — это лошади, и они там бывают более сильны, ловки и умелы, чем люди, но не более достойны их. Например, Конек-Горбунок и конь вещего Олега все же лишь слуги человека; если пойти дальше этого, то и сказка не выдержит перегрузки (сказка тоже считается с размерами реально допустимого и возможного для человеческой фантазии и достоверности), либо получится сатирическая форма, как, например, есть соответственно про лошадей у Свифта.
В отношении деталей поэмы можно привести много возражений, но раз мы считаем самую существенную идею поэмы порочной, то нам незачем порочить еще и детали, существенное выражено посредством деталей. Ограничимся одним примером:
Лил дождь, он подплясывал строго.(Так в бурю у древнего лога,Устроив ночлег,Плясал /теченег,Из дерева вырубив бога.)
Дождь здесь похож на пляшущего печенега, предварительно (перед пляской) устроившего себе ночлег и вырубившего бога. Но ведь редко кто видел пляшущего печенега, поэтому нельзя сказать, что он похож на строгий дождь.
В чем же, однако, заключается смысл «Пробуждения героя»?
Герой Егор, пробудившись, догнал шпионку, убил ее, возненавидел ее и одновременно отрекся от своей «детской мечты» — любви к мраморной статуе.
Если бы Алтаузен написал произведение равноценное «мраморной статуе» или даже превосходящее этот образец, то и тогда не было бы расчета чувствовать отвращение к «статуе»; ее пришлось бы сохранить хотя бы для сравнения с новыми, более совершенными творениями искусства.
Убийство шпионки — необходимость, но не воспитание и не постоянное содержание жизни Егора. Убийство же в нем «детской мечты» — усыпление и разложение человеческой души, а не пробуждение героя.
Вспомним такого человека действия и подвига, как Г. И. Успенский. Он был настоящим героем, но он иначе относился к «статуям», например, к Венере Ми-лосской в парижском Лувре. И красноармеец Егор, не выдуманный, а действительный, относится к «статуям», по нашему наблюдению, подобно Г. Успенскому. Плохие стихи или птичий помет не помешают красноармейцу разглядеть и понять великое произведение — «тревожную тайну вселенной», как сказал Джек Алтаузен.
Искусство, как и наука, вооружает революцию; как же революционный героический человек может быть враждебен искусству? В каком бы положении ни был этот человек, он не откажется от своего духовного оружия, от своего идеала, от своей мечты, потому что одной сабли мало для победы.
«Избранные произведения» В.Г. Короленко
В этой книге есть письмо В. Г. Короленко к детям Т. А. Богданович. В письме рассказывается о ребенке, пятилетней девочке, которая всем говорила правду в глаза. Человеку, который не очень нравился этой девочке, она говорила: «Ты смешной». Более привлекательному она сообщала: «Ты не смешной, хороший». В. Г. Короленко она сообщала: «Здравствуй, Короленко. Я тебя люблю» — и целовала его в лицо. Придя в гости к писателю, ребенок старался помочь ему справиться с работой. Узнав, что резинка необходима для того, чтобы стирать сделанные ошибки, девочка интересовалась: «А у тебя есть сделанная ошибка?» — и, получив ответ, что ошибка есть, предлагала: «Дай я ее сотру». Стирая «ошибку», девочка отлично понимает, что она делает пользу, работает, а если даже ее работа и не очень нужна, то ребенок видит оправдание своего присутствия в другом: «Я не мешаю. Потому что когда любишь, так не можешь помешать». Управившись с одной «ошибкой», девочка просит еще «ошибок». Услышав, что их больше нет, она делает их сама; чтобы избавить от них писателя, она проводит каракули на чистой бумаге и стирает их. «Вот видишь, — говорит она бонне, — я ему не мешаю. Я ему помогаю; сама за него сделала ошибку, сама стираю… А он себе работает другую работу… А я за него делаю ошибки. Вот стерла. Нужно еще?» — «Нужно». — «Ну, вот. Ему нужно. Я опять за него сделаю…»
