Патриот - Навальный Алексей
Такой приличный дядя на фотографиях. Жена приятная и симпатичная. Увидишь — и в жизни не подумаешь, что у него 5 ходок.
Ха-ха. Он нацепил очки, прочитал фамилию на табличке и на груди робы и пять минут потом спрашивал: «Это правда ты? Да не может быть!»
Каждый раз этот очень весёлый момент.
13 мая 2021
Начал набирать вес, как зверь. Причём все уходит в живот. В прямом смысле. Ножки такие же тонкие, ручки как плети. Живот же растёт так, что его прямо видно ото дня ко дню.
Чем больше ем, тем больше хочется. Спорта делаю довольно много. День — 50 подтягиваний, день — 60 брусов, день — 100 приседаний. Потом заново. Плюс табата каждый день. Плюс бёрпи начал делать понемножку. А всё равно ни руки, ни ноги не растут. Но вроде последние два дня взял себя в руки и не прибавлял вес, а наоборот, скинул, чтобы ко дню выхода [из голодовки] не превысить запланированные 79,5 кг.
Однако от плана зафиксировать вес на 80 откажусь. Вот два дня назад я был 79,7 (сейчас 77,8), и это всё равно — доходяга и скелет. Видимо, всё, что меньше 83, — это будет болезненная худоба.
16 мая 2021
С одной стороны, голодовка и выход из неё приучают к упорству, аскетизму и силе воли. С другой — делают тебя рабом еды. Бесконечно думаешь, говоришь о ней. Планируешь, что съешь ПОСЛЕ. И даже мечтаешь. Вот я ждал 16-го, сегодняшнего дня, и реально мечтал о кофе и белом хлебе с маслом. Кофе я не пил 46 дней минимум. Хлеб с маслом — ну не знаю, месяца два точно не ел. Дольше даже.
К счастью, у соседа была пачка масла. Поэтому свой план я реализовал на 100 %. У него же и нормальный кофе. Неторопливо заварил себе кружку. Принесли кашу и к ней — белый хлеб. Я отломил горбушку, намазал маслом, откусил и запил кофе. Обычно в такие моменты испытываешь лёгкое разочарование: в мечтах и планах это всегда лучше и вкуснее. Но в этот раз — нет. Прямо так хорошо, как мне это чудилось.
Итог голодовки. Всё сделал правильно. С точки зрения большой картины — правильно объявил. Иначе бы тут вообще загнулся без медпомощи, а так вынудил их себя лечить. Ну и сломал общий паттерн пребывания здесь. Навязал свою повестку.
С моральной точки зрения было нелегко — давление «козлов» было неожиданно агрессивное. С точки зрения выдержки, силы воли и терпения — этого опасался больше всего — всё прошло отлично. На 146 %. Обнаружил в себе запас силы воли и выдержал всё легко. Задаю себе честный вопрос: мог бы голодать до смерти? И теперь знаю ответ: да, мог бы. С точки зрения чисто физической — тяжело. Реально тяжело. После 18-го дня ходишь еле живой. 22–23-й день прямо чувствуешь — это уже про жизнь и про смерть. Прямо сразу в себе замечаешь меняющийся настрой. В общем, тем, кто голодает вот так вот, по хардкору, — респект.
Однако сразу стало понятно, что большинство голодовок, типа «голодаю на соке с мякотью», — это херня и реально обман. Как и голодовки с инъекциями глюкозы. Мне тут их делали, но это уже 22-й день. Чисто чтобы жизнь поддерживать и способность двигаться. А когда люди с 5–10-го дня колют глюкозу и «витаминки», это не то что обман — всё равно еды нет и тяжело, — но трюк.
Полезный жизненный опыт. Мощнейшее и опасное средство борьбы. Без совершенной необходимости и уверенности в своих силах и правоте этого делать нельзя.
21 октября 2021
Вчера пошёл первый снег. И я решил, что это знак. Я снова должен начать писать.
К снегу мы давно готовы — классические тюремные ватники, шапки-ушанки и зимние сапоги нам выдали ещё несколько недель назад. Мы шлёпали в сапогах по лужам, а меховые шапки были мокрые от дождя и противные на ощупь.
Поэтому, когда после ужина нас вели строем из столовой, несколько человек по очереди сказало: «О, первый снег» — и начало ловить руками еле заметную белую летящую крупу. Хотя разговаривать в строю запрещается.
Я же сразу подумал про эту книгу. Вообще, я часто про неё думаю. Ища знаки и дополнительные причины, чтобы возобновить её. И сразу же в поисках предлога, чтобы отложить работу на недельку. А потом ещё на недельку. А потом с начала месяца.
Вообще-то книга мне очень нужна.
Во-первых, я очень хочу её написать, я сам всё это затеял, и мне вроде как есть что сказать.
Во-вторых, мои агенты очень мягко и вежливо. С полным сочувствием к ситуации. С пониманием обстоятельств. Но всё чаще напоминают о себе.
А агенты мои — Кэти и Сюзанна — очень классные.
Я всегда хотел написать хорошую книгу и мечтал именно о таких агентах. С которыми можно советоваться, дружить, болтать. И говорить всем: «А мой литературный агент…»
И ещё я помню (увы, очень хорошо), как агенты меня связывали с издателями, которые тоже были супер — ровно как я себе и представлял приятнейших издателей, — и все они обязательно спрашивали: «Алексей, вот ты заявил, что вернёшься в Россию. Мы, конечно, admire your courage[24], но там всякое может быть, в вашей России. А что будет с книгой? Как ты её будешь писать?»
А у меня всегда была наготове шутка. «Понимаю, — отвечал я, — что вы говорите courage, ведь вы вежливые люди, а думаете — stupidity[25], но вообще если меня посадят, то вам же лучше. В этом случае у меня точно будет куча времени, чтобы писать». И мы смеялись.
Я ужасно, просто катастрофически ошибался. В «красной зоне», такой, как моя, тебя держат постоянно занятым. Тут не то что писать, тут и читать некогда. Тут ты совершенно не мудрый узник, рядом с которым стопка книг. Тут ты болван в мокрой меховой шапке, который всё время идёт куда-то строем.
Но каковы бы ни были обстоятельства, а уговор есть уговор. И, повторюсь, мне самому эта книга нужна.
Причины три и четыре звучат драматично. И если всё это закончится плохо, то это будет часть, на которую прольётся немного слёз у самых чувствительных читателей («Боже, он это предчувствовал, представляю, каково ему было»). А если всё закончится хорошо, то это будет самая стыдная часть. Можно будет, конечно, подредактировать или вообще выкинуть, но я пообещал себе, что это будет очень честная книга.
Три. Если меня тут всё-таки грохнут, то это будет память обо мне.
Четыре. Опять же, если грохнут, то семья получит гонорар и проценты от продаж. А они, по идее, должны быть. Уж если таинственное покушение химоружием, а потом трагическая смерть в тюрьме не продают книги, то я уж не знаю, что продаёт.
Автора книги убивает злодей-президент — это же мечта отдела маркетинга.
Ну так вот. А ничего не выходит у меня, потому что:
а) времени нет. Это реальная причина, но и отговорка тоже, чего уж там. По полстраницы в день всегда можно писать;
б) всё, что я пишу и храню, либо выношу на встречу с адвокатом, либо с неё — не просто внимательно перечитывается, но и перефотографируется;
в) написанное запросто тупо отнимают. Одну главу, которую я написал в «Матроске» на эмоциях от прилёта, суда и посадки. Чтобы передать её, пришлось разработать целую операцию по обману конвоя, подмене одинаковых, специально купленных тетрадок. Но тогда были суды, и я мог физически что-то передавать. С марта же я людей «с воли» вижу только через стекло и не обладаю правом собственности ни на один предмет. Вторую главу, написанную в тюремной больнице, у меня забрали со словами: «Это надо проверить». И не вернули. Да. Вот просто три месяца говорили: «На следующей неделе, сейчас не работает склад, где это хранится», — а потом, когда я уже взбесился и сказал, что подам в суд, честно ответили: «Мы не можем вернуть, потому что не знаем, где она». Ну, наверное, какие-нибудь ФСБшники забрали.
Это всё сильно демотивировало меня, конечно. Раньше я бы сам сказал: ну изъяли, ну и чего? Сядь и напиши снова. Но писательство (не знаю, как у других, у меня так) работает иначе. Поймал вдохновение-кураж-эмоцию — и само полетело. Пишешь быстро, потому что само выходит, и выходит классно. А потом переписать так же уже не получается.
