Крученых против Есенина - Алексей Елисеевич Крученых
Мы говорим об этом также и потому, что после смерти Есенина критика захваливает его особенно восторженно и необоснованно, часто даже запутываясь в похвалах, противореча себе на каждой странице.
Выше, когда мы приводили много очень горьких и откровенных слов Воронского о Есенине, нам было особенно странно после них читать у того же критика: в стихах Есенина «заразительная душевность», «глубокий и мягкий лиризм» и проч. и проч.
Еще большей двойственностью отличается заметка Воронского о смерти Есенина, напечатанная в «Красной Нови», № 1, за 1926 г.
Еще раз подчеркивается здесь:
– «Есенин не был крестьянским поэтом, тем более он не был выразителем чувств и настроений передового революционного крестьянства наших лет».
И на этой же странице, повыше, Воронский заявляет что среди «крестьянских» поэтов и писателей (Клюев, Клычков, Орешин, Иван Вольнов и др.)
– «Есенин в поэзии занял по праву первое место».
Интересно, как это можно занять место там, где тебя нет?! Или сами «крестьянские писатели» миф?! Зачем же тогда первое место?
Крестьянским поэтом Есенин не был, повествует Воронский.
– «Первый цикл его стихов был деревенски-идиллический, окрашенный церковностью… Затем пришел период „Инонии“… „Инония“ отразила чаяния середняцкого крестьянства, но чаяния очень узкие, ибо в них сочетались ненависть к барскому и господскому, тяга к земле с оглядкой назад к патриархальному укладу. Есенину нетрудно было убедиться, что его „Инонию“, „мир таинственный и древний“ ждет гибель… Вера в полудедовскую „Инонию“ была расшатана, а новая поэту была чужда. Здесь истоки и личной, и общественной, и художественной драмы Есенина. Он повис в пустоте. Отсюда – прямой путь в Москву Кабацкую».
Сад в голубых накрапах, нежные цветочки черемухи и березки не помогли. Вероятно, не велика цена им в современном поэтическом творчестве.
И, естественно, что эта «цветочная душевность» и слышать не могла о каком-то «грубом городе», где «железные гости» и прочие ужасы. А уж если попал в него, то надо спрятаться в кабак. Такая естественная дорога: от сентиментальной церковно-мармеладной деревни в городской притон.
Воронский в «Красной Нови» также отмечает, что погибельная тоска началась у Есенина еще с его первых вещей.
– «Грусть-тоска по ушедшей, рано увянувшей молодости… хулиганство и смирение, чувство одиночества, примиренность и буйство – все то, что с наибольшей силой выражено в „Москве Кабацкой“ и в предсмертных стихах, мы находим и в первых, юношеских вещах поэта».
Итак, Воронский и в статье-некрологе приходит к тому же выводу, что и в своих «Литературных типах», а именно: Есенина надо считать певцом «Москвы Кабацкой», стихи которой «висельные, конченные, безнадежные». «Поэт нашел в себе для выражения кабацкого чада неподдельный пафос». А дальше неожиданный вывод:
– «Я почувствовал и узнал, что ты большой, очень большой поэт… Я поклоняюсь пророку, но больше пророка я поклоняюсь поэту».
(Это Воронский восхищенно приводит мнение тюркского собирателя песен, – кстати, ни слова не понимающего по русски, – о Есенине).
Выше мы уже приводили мнение самого Воронского, что Есенин занял среди крестьянских поэтов «по праву первое место».
Тут явное недоразумение. Можно ли назвать большим и первым поэтом того, кто очень хорошо заражает висельными настроениями и кабацкими эмоциями? Ведь в понятие большой, истинной поэзии входит не только форма, но и материал ее, целеустремленность, установка. И поэзия, зовущая к висельным настроениям, к кабацкому отчаянию, небытию, – должна быть отмечена не то что большим плюсом, а, наоборот, минусом, она является вредной – отрицательной величиной.
Что же тогда остается от Есенина? Его нет, и он это понял сам раньше многих критиков.
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику.
(«Чорный человек»).
Нам, может быть, возразят: но ведь это только «содержание» у него кабацкое, зато форма-то какая отличная! Возражающие так забывают, что в произведениях простого есенинского типа «форма» от «содержания» очень трудно разделимы, они взаимно обусловлены; а, кроме того, мы уже указывали, что Есенин насквозь эмоционален и его форма является простым непосредственным выражением эмоции, а это значит, что она вполне соответствует содержанию. Так как его форма очень проста и примитивна, то здесь даже не требуется особых доказательств. Унылость, однообразие, штампованность его стиха очевидны сами собой для всякого мало мальски культурного читателя. И вряд ли стоит выписывать его бесконечные:
И с улыбкой странною лица…
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил…
Что золото осеннее…
Лицо роковое…
Роковая на нем печать…
И десятки раз встречающиеся: Я хулиган… Мошенник и вор… Шарлатан…
И мы лишь вскользь в статье подчеркивали особенно избитые образы и слова.
В частности, после футуристов и Лефов, писать о городе так, как Есенин, по меньшей мере, не нужно.
Окончательный вывод: висельным настроениям специфически есенинских стихов вполне соответствует «тоскливовисельная» форма их.
Почему мы никак не можем согласиться с Л. Троцким, что лирик Есенин – «Прекрасный и неподдельный поэт, по-своему отразил эпоху и обогатил ее песнями, по-новому сказавши о любви, о синем небе»…
В заключение надо отметить следующий знаменательный факт: пишущими о Есенине не учитывается доля самогипноза, самоуговаривания поэта. Ведь, «слова поэта – его дела». Уже в «Драме Есенина» я указывал, что он еще задолго до своей смерти писал:
– На рукаве своем повешусь…
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску…
и ряд подобных строк, являющихся типичными для его творчества. Неужели все эти «чорные» слова – на ветер? Неужели поэзия Есенина не имела никакого воздействия, хотя бы на самого автора? (О том, что она «заражает» читателя, уже слишком много говорилось).
Если она не имела действия – значит, была слаба, а если имела – значит, она губительна и вредна.
Пусть поклонники Есенина выбирают любое.
А. Крученых.
Две автобиографии Есенина.
Приводимая ниже автобиография Есенина написана им в период создания «Москвы Кабацкой», и оказалась весьма интересной по своему тону (особенно в некоторых местах) для уяснения настроения Есенина этого периода.
Впервые напечатана она в Берлине в издании Ладыжникова «Новая Русская Книга», № 5, 1922 г.
В том же, примерно, духе написана и вторая автобиография Есенина, помещенная в «Красной Ниве», № 2,
