Итоги Итоги - Итоги № 10 (2012)
Я люблю работать с клиентами. Правда, не всегда все бывает гладко.
— С театральными дивами и звездами эстрады как справлялись?
— В основном все подчинялись. Вообще капризных клиентов для меня не существует — главное, уметь найти к ним подход. Например, с Татьяной Дорониной все боялись общаться, зная ее сложный характер. Я же нашел в ней замечательного, вполне дружелюбного и милого человека... Сейчас, например, буду делать костюмы для «Пиковой дамы» с участием Элины Быстрицкой в Малом театре. Так все просто в восторге от того, что это буду делать именно я, поскольку Быстрицкая со мной удивительно мила и любезна. А у нее тоже непростой характер, и она редко кого близко подпускает к себе. Я давно научился быть психологом — столько женщин в своей жизни одел, таких разных! Мне посчастливилось делать костюмы к спектаклям для Марины Ладыниной и Галины Улановой, для Марии Ивановны Бабановой и Ангелины Осиповны Степановой, для Клавдии Ивановны Шульженко и Любови Петровны Орловой и многих других уникальных женщин. Я вообще люблю работать с людьми, которые естественно живут в этих вещах как в театре, так и в жизни. В этом смысле Галина Борисовна Волчек совершенно замечательная — очень творчески подходит с созданию костюмов. Я же стараюсь работать максимально в соответствии с желаниями клиентов, все подкорректировать в процессе работы. Это основа основ.
— И все-таки Людмила Зыкина «улучшила» сделанное вами платье...
— Это было так забавно! С Людочкой я познакомился через Майю Плисецкую. Как-то я был у нее в гостях, позвонила Зыкина. Майя говорит: «У меня сейчас Славочка». Слышу из трубки: «Я хочу с ним встретиться». Я Майе сказал, что не против, но при условии: пусть Люда снимет с головы свой валик...
Когда я приехал к Людочке в высотку на Котельнической, она стояла в неглиже, без своего «чалдона» на голове, в роскошном корсете. Говорит: «Я тебя так встречаю, чтобы ты меня видел сразу». Мы с ней замечательно подружились. Первое платье я ей сделал для поездки в Канаду — лаконичное, белое с синим. Вообще без украшений, которыми она злоупотребляла. Сказал ей: «Ты сама украшение, не стоит привлекать внимание к платью». Приезжает, говорит: «Все хорошо, я платье вышила». Нашила там цветы всякие. Я был в ужасе! Но это первый и последний раз, когда она проявила такую самодеятельность. Потом я сделал для нее много красивых костюмов. Зыкина была очень светлым человеком.
— Почему Алла Пугачева изменила вам с Валентином Юдашкиным?
— Аллу Борисовну я обожаю, она удивительный человек. Я ее очень чувствую на психологическом уровне. Будучи окруженной толпой людей, она чрезвычайно одинока. Я это всегда понимал.
Помню, как-то она позвонила: «Приезжай ко мне в гости». Говорю: «Что так поздно?» Она: «Да приезжай!» Алла жила на Маяковке. Подъехал еще Валера Леонтьев, сидим, пьем-поем. Вдруг из спальни появляется тогдашний муж Аллы Евгений Болдин, кстати, классный мужик. Алла говорит: «Иди к себе, не мешай». Я был поражен.
Когда я делал костюм для фильма «Женщина, которая поет», то сказал ей: «Подними волосы, тебе это пойдет». Она посопротивлялась, но сделала это. Но когда приступили к работе, Алла стала диктовать свои условия. Мол, извини, но у меня свои поклонники, которые хотят меня видеть в другом образе. Я тоже извинился, сказал, что не смогу так работать, и ушел. Потом она появилась у меня с Сергеем Челобановым. Алла тогда снималась в каком-то телешоу, я сделал для нее костюмы. Совсем недавно она неожиданно пришла на презентацию моей книги, очень теплые слова сказала... Юдашкин? Это, конечно, смешно. Человек гибкий, гуттаперчевый. Но я к нему хорошо отношусь, просто его здорово прогибает среда, в которой он живет.
— С Майей Плисецкой почему не срослось?
— В 1970 году мы начали делать «Анну Каренину». Пьер Карден прислал ткани, я сделал эскиз. Помню, как Майя показывала пластические движения, чтобы в костюме ничего не тянуло. Щедрин сидел за фортепьяно, она танцевала на фоне окна. С ума сойти! Запомнилось на всю жизнь, у нее божественные руки.
Мои эскизы ей очень понравились, начали делать макеты. Но дальше, думаю, завертелась интрига. Художник Симон Вирсаладзе вместе с Юрием Григоровичем решили, что Зайцева не должно быть в театре. Мол, Майе не идет мой костюм. В общем, обложили со страшной силой. Майя звонит: возникли некие сложности, но мы все равно будем работать. Дошли до Фурцевой. Она стала убеждать меня, что я слишком увлекся. А я — что не люблю компромиссов. На том с Майей и расстались.
— Зато с Фурцевой подружились.
— Фурцева была замечательным человеком. Она попросила сделать ей маленькое черное платье для юбилея полета в космос Юрия Гагарина. Помню, она жутко не любила примерки. Говорила: «Нет времени. Даю пять минут».
Тогда же у нее в кабинете мы попили чайку с сушками и цековскими карамельками. Негусто, но я всегда любил приобщиться к столу, коли угощают. Ведь мое детство было голодным, хотя и счастливым. Мы с ребятами ели заячью капусту, калину, боярышник срывали в больнице около морга. Ели все, что можно съесть. Хлеб вообще был редкостью.
Наш дом в Иванове был огромным, в двадцать четыре подъезда. Мама мыла их, после войны работала прачкой. Отца с нами не было — он попал в плен, сбежал оттуда, дошел до Берлина, но его осудили как изменника родины. Мы жили очень бедно, я носил обноски. С тех пор к деньгам отношусь непросто: нет желания иметь их в большом количестве. Когда мне что-то перепадает, быстро всем раздаю. Собственно, я и зарплату своим сотрудникам порой выдаю из собственных заработков. Иногда большие суммы, которые приходят от продажи моего парфюма, приходится брать из банка. Благодаря ему я более или менее состоятельно живу.
— Внучку Марусей в честь духов назвали?
— Так совпало. Если быть точным, духи называются не женским именем, а «Ма Русь», моя Русь. Внучку же мы назвали в честь моей мамы, Марии Ивановны. С ней мне жилось очень тепло, и у меня никогда не было обиды на детство. Я всем улыбался, все во дворе мечтали затащить меня к себе и покормить. Тому, что я люблю людей, я обязан детству.
В первом классе я получил премию за песню «У дороги чибис». Нам с ребятами выдали по три метра серой фланели на школьную форму. Потом во Дворце пионеров занимался танцами и пением, ездили по деревням с концертами. В общем, жил прекрасно.
— Как же вы оказались в Ивановском химико-технологическом техникуме?
— Как сына изменника родины меня ни в какие учебные заведения не брали. Мама сказала: учись вышивать, нечего бездельничать. Я стал учиться. Сидел с девчонками у подъезда и вышивал. Надо было рисунки к вышивкам делать — потихоньку рвал цветы на газоне — петуньи, гвоздики, рисовал их. Стало получаться. Единственно, куда меня приняли, — на факультет прикладного искусства химико-технологического техникума. Проучился четыре года. Трудно было, потому что я был, как говорится, «в поле ветер, в ж... гвоздь». А с нас требовали все делать тщательно. К тому же я еще красил афиши в цирке, играл в настоящем театре: в «Анне Карениной» — Сережу, Володю Ульянова — в «Синей тетради». Словом, жил полной жизнью.
В техникуме же был первым парнем на деревне. С удовольствием танцевал — и вальс-бостон, и фокстрот, открывал все балы. Как-то до такой степени обнаглел, что спел на «аргентинском» языке песню, которую исполняла в фильме Лолита Торрес, — просто придумывал созвучные слова, чтобы похоже было.
Техникум окончил с отличием, в Московский текстильный институт поступил вне конкурса. Когда попал в музей прикладного искусства, посмотрел на русский костюм, просто обомлел! Какая богатейшая культура скрыта от глаз, а мы все такие унылые! Поэтому начал первым делом шить декоративные рубашки — из сатина, ивановского ситца. За ночь мог сшить две-три. Носил их сам. В спину шипели: стиляга!
— Но вы стилягой не были?
— Я носил оранжевые брюки — и прямые, и клеш... Ни на кого не оглядывался и по сей день так делаю. К стилягам относился нормально. Считал, что ребята молодцы — попытались уйти от стереотипов, унылости и беспросветности.
В институте познакомился с моей Маришкой, которая позже стала женой. Она была старше курсом. Талантливая, я всегда тянулся к ней. Семья у нее хорошая: папа летчик, мама балерина в театре Станиславского. Она была активисткой и оптимисткой, чудной девочкой. Наверное, можно в каком-то смысле назвать единомышленниками ребят, с которыми мы создали юмористический театр моды. Скажем, я демонстрировал пляжный костюм для девушки. На мне был застиранный халатик с розочками, лифчик восьмого размера, в руках авоська с бутылкой и воблой, на голове косынка «привет коммунальной кухне». Костюм рекламировался как модель для летнего отдыха. Мы сами придумывали номера, сами писали тексты. Дошли до Кремля, между прочим, — выступали в КДС.
