Газета Завтра Газета - Газета Завтра 331 (14 2000)
Листницкий заговорил со сдержанной злобой.
— Меня удивляет то обстоятельство, что среди нашего офицерства есть такие вот, — жест в сторону ссутулившегося Бунчука, — субъекты... Однажды в разговоре он выразился очень туманно, но всё же достаточно ясно для того, чтобы понять, что он стоит за наше поражение в этой войне. Так я тебя понял, Бунчук?
— Я — за поражение.
— За каким же чертом вы добровольно отправились на фронт и даже дослужились до офицерского чина? — вмешался есаул Калмыков. — Как это совместить с вашими воззрениями. Удивительно! Человек против войны… хе… хе… против уничтожения этих...классовых братьев — и вдруг... хорунжий!
— Сколько вы немецких рабочих извели со своей пулеметной командой? — спросил Листницкий.
Дело, как помним, кончилось тем, что их благородие есаул Листницкий сразу после теоретической дискуссии написал донос их благородию командиру полка на неблагонадежного хорунжего... Вот такое было сложное, противоречивое, переломное время.
ОДНАКО, ПОСКОЛЬКУ ПРИЗЫВ "варварской лиры" большевиков к миру не был услышан и война разгоралась всё жарче, то Ленин выдвинул лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую. Ах, как ужасно! Да? Братоубийство! Вы за "гуманизм без границ"? Недавно мы получили образчик такого "гуманизма" на страницах "Нашего современника". Там Станислав Куняев приводит в своих воспоминаниях такие строки одного ныне почившего поэта об Отечественной войне:
Навеки неизбывна, дорога.
Печалит душу всякая утрата.
Не хвастайся, что убивал врага,
— Ты убивал обманутого брата...
Вот оно что. Оказывается, это брательники в 1941 году нагрянули к нам с танками, самолётами и душегубками, это несчастные жертвы обмана почти четыре года терзали и грабили нашу Родину, насиловали наших жен и сестер, убивали младших братьев. Написано это было в феврале 1988 года, в дни самого лихого разгула демократии, сбивавшего с ног и вышибавшего мозги даже у иных фронтовиков, среди которых, кстати, я лишь однажды встретил такого, который хвастался тем, что убивал. Это был Виктор Астафьев: "Я из карабина в Польше врага убил..."И тут же легко и просто рассказал, как это произошло, при каких обстоятельствах, кем был убитый, как выглядел. Сам рассказал при всем честном народе, никто его не понуждал: "Котелок у него на спине под ранцем был...Цель заметная. Под него, под котелок, я и всадил точнехонько пулю..." В спину. Со смаком: "точнехонько"... И уж вовсе не встречал я фронтовиков, которые, как уверяла Юлия Друнина, говорили бы, что на войне не страшно. А если Ахматова писала "Не страшно под пулями мертвыми лечь", то ведь это о другом.
У Толстого в "Казаках" есть такая сцена. Старый казак Ерошка, в прошлом сорви-голова, зашел к юнкеру Оленину. Сидят они вдвоем, беседуют, пьют водку, крепко уже набрались. Гость, облокотившись на руку, задремал. Вдруг послышалась веселая песня.
"Это знаешь, кто поет? — спросил старик, очнувшись. — Это Лукашка-джигит. Он чеченца убил. То-то и радуется. И чему радуется? Дурак! Дурак!
— А ты убивал людей? — спросил Оленин".
Да, служилый казак Терской линии Ерошка не мог не убивать врагов. Но вот какое действие произвел на него вопрос любопытствующего юнкера: "Старик вдруг поднялся на оба локтя и близко придвинул свое лицо к лицу Оленина.
— Черт! — закричал он на него. — Что спрашиваешь? Говорить не надо... Прощай, отец мой, и сыт, и пьян, — сказал он, вставая".
И ушел Ерошка, видимо, опасаясь новых расспросов... То, что когда-то понимал неграмотный казак, теперь не способен понять прославленный беллетрист. Как не понимают и наши телеидиоты, которые на дню сто раз допытываются у офицеров и корреспондентов в Чечне: "Сколько вчера было убито? А сколько сегодня? Пожалуйста, поточней..." И ведь им отвечают! Где, в какой войне вы видели, чтобы в ходе военных действий сообщали о своих потерях. Это прежде всего ценнейшая информация для врага.
Молодой Симонов еще до войны писал:
Когда на броневых автомобилях
Вернемся мы, изъездив полземли,
Не спрашивайте, сколько мы убили.
Спросите прежде, сколько мы спасли...
Так нет же, спрашивают, пытают, выматывают: "Сколько вчера?.. А сколько сегодня?.. Сколько у нас?.. А сколько у них?.." И никто не бросит им в лицо: "Черт!.. Что спрашиваешь!" И только генерал Трошев в воскресенье жалобно взмолился Киселеву: "Не терзайте душу". Как о хоккейных матчах… Симонов и все советские писатели в годы войны вдохновляли нашу армию и народ на борьбу за изгнание и уничтожение фашистов, за свободу и независимость Родины. И вот что читаем теперь в подаренном русской публике письме помянутого стихотворца: "Все эти эренбурги, симоновы, полевые, все они — преступники. Ты знаешь стихотворение Симонова "Убей его!" Ну, коли преступники те, кто лишь вдохновлял на борьбу, то уж сверхпреступники те, кто руководил этой борьбой, — все офицеры, генералы, маршалы и, конечно же, сами солдаты, исполнявшие преступные приказы командования по борьбе за спасение Родины. Ведь это прямая поддержка латышей, которые сейчас объявили преступником советского партизана Василия Кононова и осудили его на шесть лет.
А что до стихотворения "Убей его!", то надо знать, что оно написано в июле 42-го, после приказа Сталина 227, в те самые дни, о которых тот же Симонов тогда писал:
Опять мы отходим, товарищ.
Опять проиграли мы бой.
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.
Так вы что, гуманисты солженицынской выпечки, хотите, чтобы в те дни русский советский поэт писал стихи "Пожалей обманутого брата!"? Нет, не случайно "Наш современник" целый год печатал Солженицына. Такое бесследно не проходит...
А что касается призыва Ленина к гражданской войне, то я вам скажу, троцкистские последыши, что, когда во время первой чеченской войны у нашей армии буквально из-под носа московские предатели уводили победу, и было это, по недавнему заявлению генерала Куликова, восемь раз, то я каждый раз молился: Господи, надоумь их повернуть свои танки и орудия против московской банды, против главного виновника этой войны, против его резиденций, его банков и офисов...Это о чем же я молился-то?
А вы, Балашов? Помнится, читал я в той же "Завтра" вашу статью, где вы писали, что у вас, кажется, десять сыновей и все они вместе с вами готовы взять оружие и пойти на войну. На какую войну — на третью отечественную, как у нас кое-кто любит говорить? Ничего подобного! Ведь никаких интересов нет. Вы готовы идти на вторую гражданскую.
Такую же готовность выражал, помнится, и Василий Белов. Так чего ж осуждать Ленина, который призывал к такой именно войне. Ведь тогда народ бедствовал не горше ли, чем теперь. Россия была полуколонией. Назову только одну цифру: перед войной 72% металлургии, насущного хлеба всей промышленности, находились в руках немцев, французов и бельгийцев. Надо ли напоминать, в чьих руках сейчас 75 % нашей алюминиевой промышленности?
Однако Ленин предупреждал: "Превращение империалистической войны в гражданскую не может быть "сделано", как нельзя "сделать" революцию, — оно вырастает из целого ряда многообразных явлений, сторон, черточек, свойств, последствий империалистической войны. И такое вырастание невозможно без ряда военных неудач и поражений тех правительств, которым наносят удары их собственные угнетенные классы". Или вы не видите, голуби, вокруг себя никаких угнетенных классов, а одни только свободные да процветающие счастливцы?
В 1918 году гражданская война выросла не из империалистической, а из сопротивления буржуазии Октябрьской революции. Недавно Б.Березовский философствовал: "Почему случилась гражданская война после революции 1917 года и нет никакой войны в текущей революции? (Так он называет ограбление народа. — В.Б. ). В 1917 году собственность отбиралась у конкретных людей. На этот раз она была отобрана у государства, безличной сущности, никто не считал эту собственность своей". Можно подумать, что армии Деникина и Колчака состояли из таких "конкретных людей", как Рябушинский или Путилов, у которых народ отобрал собственность. И не спешите радоваться, Борис Абрамович, что не началась гражданская война. Еще не вечер...
А МЕЖДУ ТЕМ шел подсчёт голосов. Накал страстей достиг предела. Вот к Евгению Киселеву препожаловал и Явлинский.
