Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6443 ( № 50 2013)
От меня уехал Волк.
Я кормил его капустой.
Видно,
этот овощ вкусный,
видно,
кушать он не мог.
Второе место досталось Михаилу Чевеге, который как мог утешил пролетевшую фанерой Наташу Романову:
семенил по льду, нёс в руке пакет.
во пакете том спрятан был букет:
слой газет плюс кулёк целлофановый:
для Наташки нёс, для Романовой.
О третьем месте не говорилось ничего. Видимо, у организаторов не хватило денег. Ведь призовой фонд у этого солидного проекта оказался и без того скромным. 6000 рублей, выделенные лётно-китайским рестораном, были поровну поделены между Грановской и Собакиным. А собранные слушателями 1700 рублей отдали Чевеге.
– Маловато капусты, – заметил один из присутствующих любителей поэзии.
– Каковы короли – такова и капуста, – ответствовал второй.
Я, впрочем, не стал вступать в эту высокоинтеллектуальную беседу, заказав четвёртый бокал уже от отчаяния. Мне было крайне обидно за Аскара Рустамова. Почему наша зажравшаяся, снобистская, насквозь пропитанная ксенофобскими настроениями литтусовка не оценила по достоинству выступление этого талантливого мигранта? Он ведь ни в чём не уступал победителям! Его прокинули практически, как Блока с Маяковским в 1918 году! Куда смотрела либеральная общественность? Впору писать письма протеста в правозащитный центр «СОВА» и лично Алле Ефремовне Гербер!
Народ видит эту несправедливость и сообщает в блогах: «…А потом нас ждало чудо расчудесное – выступление Аскара Рустамова... В общем, взошла новая звезда. Правда, стихи у Аскара здоровские, смешные, самобытные. Из тех, которые надо именно слушать в исполнении автора… На СЛЭМе у него блестящие перспективы, обязательно надо выступать в следующем году. Приду болеть!» И я, знаете, хочу быть со своим народом, там, где, к несчастью, будет мой народ. Поэтому через год я опять пойду на суперфинал слэма, и, возможно, буду даже голосовать. За Рустамова. Судьба русской поэзии должна решаться честно. А заведение внакладе не останется – минимум четыре бокала я закажу.
Решил Прилепин, сидя дома…
Л. Леонов. Автопортрет
В 2013 г. издательство "Книговек" выпустило в свет шеститомник произведений Леонида Леонова, который составил Захар Прилепин. В первом томе помещена его статья «Неизвестный Леонов». «Неизвестность» эта, по-видимому, заключается в том, что в собрание сочинений не включён лучший и наиболее известный леоновский роман «Русский лес», зато присутствует посмертно опубликованная повесть «Деяния Азлазивона», которую сам Леонов в свои собрания сочинений не включал.
Я очень рада, что в шеститомник вошёл роман «Пирамида», два первых издания которого, предпринятые журналом «Наш современник» и издательством «Голос» в 1994 году, давно уже раскуплены и недоступны новым поколениям читателей. Однако эта публикация вызывает у меня как у редактора романа ряд вопросов. Прежде всего у меня остались продиктованные Л.М. Леоновым вставки, которые он предполагал внести в третье издание романа и которые Прилепин проигнорировал.
8 апреля 1994 г. Л.М. Леонов выдал мне письмо следующего содержания:
«Прошу считать авторской волей то, что Ольга Александровна Овчаренко является редактором, отвечающим за первое и все последующие издания романа «Пирамида», включая и публикации на иностранных языках. Ей доверяется право контроля за недопущением издательствами искажений и сокращений текста, перемещения его эпизодов, выбора вариантов, наиболее адекватно отражающих авторский замысел».
Подпись Л.М. Леонова заверена в Институте мировой литературы, главным научным сотрудником которого писатель в тот момент являлся. О существовании этого письма прекрасно известно дочери Л.М. Леонова Наталье Леонидовне, с которой Прилепин обязан был связаться по поводу публикации.
Однако ко мне не только никто не обратился для «выбора вариантов», но Прилепин позволил себе порочащее меня утверждение: «В конце концов, после внесения сотен правок, О. Овчаренко, по-видимому, приняла решение сделать окончательную редактуру без Л. Леонова, иначе, по её мнению, работа бы не закончилась никогда. Последнюю редакцию романа, по сути, собрала в единый текст она единолично».
«Решил Фиглярин, сидя дома»... Что это за «по-видимому» и откуда Прилепин узнал моё мнение? И понимает ли этот инженер человеческих душ, что, утверждая, что я позволила себе самодеятельность в отношении Леонова, он меня оскорбляет?
Я работала с писателем с августа 1992 г. до самой его смерти в 1994 году.
К тому времени Леонид Максимович уже очень плохо видел. Он диктовал мне сотни вставок к роману, потом я уходила домой и интегрировала их в основной текст. В следующий свой визит я читала писателю результат своих трудов, и он правил получившийся вариант.
Прилепин считает, что именно я подвигла Леонова на публикацию «Пирамиды», опасаясь, что иначе труд останется незавершённым. Между тем Леонид Максимович сам хотел, чтобы в той или иной форме роман был закончен и опубликован. По наивности он предполагал, что последнее прижизненное издание будет считаться максимально отражающим авторскую волю. Когда-то так и было, но только не теперь[?]
На трудную работу у него редактором я согласилась, потому что «Пирамиду» мечтал увидеть напечатанной мой отец. Относилась я к ней, как к сакральному тексту: не то что слово - запятую боялась переставить без разрешения писателя.
У меня до сих пор хранятся пять огромных папок машинописи романа, которые я собираюсь передать в Институт мировой литературы. К тому же, выражаясь словами апостола Павла, моя работа «не в углу происходила». Вместе со мной на непосредственной фазе сдачи рукописи в печать работал опытнейший редактор из «Нашего современника» Владимир Фёдорович Грачёв. Текст романа неоднократно перечитывал президент издательства «Голос» Пётр Фёдорович Алёшкин, ставший Леониду Максимовичу настоящим другом. Часто смотрели рукопись и сотрудники «Нашего современника», и прежде всего Геннадий Михайлович Гусев. Читал рукопись и Борис Иванович Стукалин. Все эти люди, естественно, также советовали Леониду Максимовичу быстрее печатать роман.
Как известно, писатель ушёл из жизни в год публикации романа. И произошло то, чего он так боялся: из кругов, близких к его семье, стали исходить слухи, что первая редакция романа более полно отражает авторскую волю, а во второй якобы проявился определённый произвол редактора. Текст первой редакции был переплавлен в тигле бесконечных переработок, которым подверг его автор.
Я никогда не была вольным художником. Уже около 25 лет я работаю в Институте мировой литературы и ни разу не слышала обвинений в научной недобросовестности. Но психологически это понятно: когда в печати стали появляться воспоминания о Леонове, оказалось, что редактурой занимался чуть ли не полк сотрудников.
Первая гласит, что Леонов был внутренним эмигрантом, и явно упрощает его творчество. Леонид Максимович многое не принимал в советской власти, но многое и прощал ей за восстановление России как великого государства. Он был советским писателем, в том числе и в замечательном романе «Русский лес», который Прилепин столь высокомерно проигнорировал.
Вторая заявляет о враждебности Леонова православию. Характеризуя одного из героев «Пирамиды», Прилепин пишет: «О, Матвей ни разу не молится Ему. Кажется, он вообще забыл, что такое молитва, разуверился в её смысле. Он – священник, почти растративший веру, опустошённый не столько даже жизнью, сколько собственными навязчивыми сомнениями… Признаем честно: с точки зрения православной церкви роман-наваждение «Пирамида» – карусель ересей»…
Думается, что это опять же упрощение. Молиться не обязательно словами, можно прожить жизнь как молитву. Леонид Максимович был верующим человеком. У него в кабинете висел портрет святого Амвросия Оптинского. В романе он хотел показать, как вся Россия ошибочно пошатнулась в вере и как мучительно к ней возвращалась. Один из первых его сеансов диктовки мне действительно назывался «Ереси Матвея», но ведь писатель сознавал, что размышления старофедосеевского батюшки об ошибке Творца являются еретическими, и в дальнейшем он показал, как о. Матвей отходит от своих заблуждений. Леонид Максимович всё время боялся «перегнуть палку» в изображении ересей. По этому вопросу он консультировался с крупнейшим православным авторитетом митрополитом Питиримом (Нечаевым). Именно в результате беседы с ним многие эпизоды романа были доработаны, и мне продиктованы знаменитые слова: «С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская»…
