Алесь Адамович - ...Имя сей звезде Чернобыль
Именно «оптимисты» — строители АЭС стремятся преуменьшить результаты доверия. Когда один такой…, я спросил:
— Ну, а вы повезли бы своих детей в эти якобы уже безопасные р/айо/ны. Нет? Ну, так — грош цена вашему оптимизму!
Операторы: Ходемчук (завалило). Обоженный Шашенок (жена его медсестра):
«Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите».
Отключ/или/ одну из авар/ийных/ систем, а из Киева потребов/али/ еще полсуток работать. Так и осталось.
Фейнберг — автор схем, технических станций, вырабатывающих плутоний для бомб.
Его схему Доллежаль[33] приспособил для мирного использования атома — РМБК — Чернобыль!
Прямой наследник военного атома!
Откуда эта готов/ность/ забыть героев. Оттуда, оттуда — помни, как в 47-м, сняли деньги за награды.
А что много слишком [их], так потому, что и в 41-м — массой тел, а не умением. (Велихов об этом).
Земля, планета возвращ/ается/ к состоянию (парниковый эффект и пр.), т. е. за 2–3 млн. [лет] назад, а социальное и технич-/еское/ — в век XXI-ый. «Ножницы». Что из этого следует?
12.05.88 г.
Культ/урно/-авар/ииная/ система. Иначе — Чернобыль. Гуманизация мира — цель. Просто образ… Просто развитие — еще не цель. Гуманизация!
План Ч/ернобыльской/ пов/ести/.
Перо давно сгнившей птицы, сорванное ветром с давно иссушенной радиацией одинокой ели мягко опустилось на черную землю, и она вздрогнула.
Всё идет, как положено. Единственная трудность — найти еще людей, могущих заполнить службы единственного аэродрома. Главное, чтобы мир ничего не заметил. Сверху они не разглядят, что всё остановилось — не поверят своим аппаратам. Сигналы тревоги поступят, но им думается, что мы людей поместили под землю, прячемся перед тем, как начать. Всю страну прячем.
29.06.88 г.
Поискать (для социализма, эксперимента) страну, к/отор/ую не жалко. Да, сволочь Бисмарк оказался провидцем.
«Страна, к/отор/ой/ не жалко» — назвать повесть о Ч/ернобы/ле. Как бюрократич/еский/ механизм работает на закрытие правды, пока не закрыл народ, страну. Напуганный молчанием, глухой угрозой остальной мир, «противник» отреагировал столь же тупо — ударил по пустому месту и весь погиб от радиации, ядер/ной/ зимы.
Всё подать через записи совчиновников: второй Чернобыль, быстро сворачивается перестройка, к власти дорывается кто-то типа Е/гора/ К/узьми/ча [Лигачева][34] (*) и пошло-поехало. Сначала героизм и неправда. Еще один Чернобыль. Тут уж паникеров стали истреблять по-сталински. И с присказкой: «Без ядер/ной/ энергии — не выжить!»
09.07.88 г.
Взорвался 4-ый блок, третий поврежден, вся страна корчится от боли и… энтузиазма. Соловьи поют над Припятью и т. п. и уже, закатив глаза, энтузиасты требуют, готовы строить, тут же, где не погашена старая опасность, угроза еще и 4 и 5 блоки.
И построили бы — в прежние времена. Как продолжали строить колхозы, хотя и голод, посылать хлеб за границу, хотя полстраны корчилось от голода, вымирал юг.
Расхожд/ение/ слова и дела… Да нет, слова несли деловую, «полезную» нагрузку наркотика.
Все процессы — на «энтузиазме народном», к/отор/ый накачивался прессой Мехлиса[35]: папанинцы и пр., вокруг чего психоз. И уже: убить, как собак, закопать падаль и пр. — о врачах, будто бы убивших Горького, Ленина, Куйбыш/ева/ — на волне общего энтузиазма.
Форма государ/ственного/ безумия, к/отор/ое и сегодня всё еще истолковыв/ается/, как аргумент против трезвого взгляда в прошлое.
Мне, напр/имер/, пришлось встрять и в атом/ную/ энергетику, хотя в ней мало смыслю. Но иногда нужна, просто, готов/ность/ сыграть роль бревна, тарана — прошибить стену молчания.
И вот полтора года назад — Минск, о срывании завесы тайны. Никто не напечат/ал/. Теперь «Н/овый/ м/ир/» [1988. № 9. «Честное слово, больше не взорвется…»]. Хотя и не просто еще. Тут админ/истративная/ система стоит прочно еще.
1989
23.01.
Ответственность за ложную (неполную) информацию ответств/енных/ лиц.
Перед населением за радиационную обстановку (Могилевская ситуация).
Права граждан на взыскания с ведомств за ущерб здоровью.
Ситуация все еще требует вмешательства и писателей прежде всего. Если не мы, то кто же?
Запрос депутата.
26[-го апреля] по призыву БНФ — митинг молчания. И в вашу честь. В честь молчания тех, кто обязан был говорить по долгу службы — об истин/ном/ полож/ении/ вещей.
Теперь заговорили пострадавшие. Для них гласность, к/отор/ая проникла и за выс/окий/ забор атом/ных/ ведомств, его секретов, оберн/улась/ страшным открытием: их предали.
Письмо…
Дальше о тех, кто повинен по мнению авторов письма в изначал/ьной/ неправде о полож/ении/ Бел/оруссии/ после 26 апр/еля/ 86 г.
Но вопросы к вам (я это знаю от кр/упных/ ученых).
1. Правда ли, что «могил/евское/ пятно» — результат посадки облака, к/отор/ое неслось на Москву? Да, стол/ицу/, 8 млн. надо было спасать. Но надо было спасать и тех, кто потерей своего благопол/учия/ спас Москву. Мы же (вы же) предпочли делать вид (3 года!), что ничего такого не произошло. И людям можно жить (это при 40-то, 100 кюри на км, когда уже при 15 опасно!)
Как расценить сознат/ельную/ дезинфор/мацию/ людей, знавших это и не предпринявш/их/ тех шагов, к/отор/ые лишь сейчас предприним/ают/ — после янв/арского/ постановл/ения/ Политбюро специально по этому вопросу? А заодно и ваш приказ, о к/отор/ом писали «Изв/естия/» — усилить… нет не помощь пострадавшим от «энергетики», а секретность о любых авариях?
2. Во всем мире именно отрасл/евое/ предпр/иятие/ (по нашему — ведомство) платит за ущерб, причинен/ный/ населению, людям. И помогает: вон какие чистые озера в Финл/яндии/ даже при налич/ии/ разв/ивающейся/ целлюлоз/ной/ промышл/енности/ (правда, хозяева платят из собств/енного/ кармана).
Не обязано ли именно ваше министер/ство/ добавить те недост/ающие/ млр., без к/отор/ых «железы» и «узлы» детишек будут расти еще 2–3 года. Когда-то отселяли, но слишком стеснены средствами. А где мы возьмем? — спросите вы. Можно бы ответить, как там отвечают: где хотите, там и берите! Но в нашем случае можно дать и совет: не построите 2–3 АЭС — вот и средства эти. И не надо будет закрывать их вскорости, чем вы, кажется, в основном-то и будете заняты в ближ/айшие/ годы. Так что закрывать можно и через не строительство.
Во всяком случае могилев/чане/ ждут прямого ответа: готовы ли вы оплатить спасение жителей сотен насел/енных/ пунктов? Или у вас есть новые «аргументы» за то, чтобы их оставить на отравл/енных/ землях, чтобы через 2–3 года снова «извиниться»: ах, недоглядели!
Ну, а что касается секретов, тайн, от к/отор/ых прямой ущерб людям, народу — это, видимо, требует закона. О служебной/ дезинформ/ации/ (о финансах ли, что нас вон куда завело, об радиац/ионной/ обстан/овке/ и т. п.), как о служеб/ном/, а в иных случаях и госуд/арственном/ преступлении.
Не будут молчать ведомства (или лгать) — не нужны будут митинги молчания, к/отор/ые вопиют о преступл/ениях/ ведомств.
Так вот, вопрос главный: намерено ли минист/ерство/ энерг-/етики/ выплатить полную компенс/ацию/ могилевчанам и тем самым хотя бы с опозд/анием/ помочь спасти детей, жителей зараж-/енных/ р/айон/ов или особ/енно/ бедствующей части р/айон/ов: Краснопол/ьского/, Славг/ородского/, Чериковского, Калинковичского, Быховского, Климовичского. Да и с соседними надо разобраться всерьез, в том числе и [с] Брянским районом. Чтобы опять не возвращ/аться/ к этому еще через 3 года.
30.05.89 г.
Ныне становится модно гов/орить/ о разочаров/ании/ Г/орбачевым/. Если бы действ/ительно/ все разочаровались в нем, забыв, что он сделал против атом/ной/ угрозы и для перестройки, мы, бел/орусы/ были бы в послед/нем/ числе этих, разочаровавшихся/, во всяком случае те, кто зн/ает/, как пытался… как откликнулся этот чел/овек/ на траг/едию/ Бел/оруссии/ в Черноб/ыле/ 1986 г. на письмо: 3 июня, 4 [июня] — уже на ПБ [Политбюро], 6 [июня] — 60 человек [комиссия в Минск].
Др. дело, что [это] нам не помогло в той степени, как могло помочь. Эту комис/сию/ встретила друж/ная/ семья чинов-оптимистов и заверила, что всего 3 р/айо/на [пострадало], а не 1/5 респ/ублики/.
Что же произошло. А вот что!
Казалось бы, откликн/улась/ Москва, бери полными горстями — деньги, приборы и пр.
— Не надо! У нас все хорошо, почти! Мы сами! Бел/орусская/ скромность и выдержка? Ссылаются. Нет, чинов/ничья/, а не национальная черта.
И всюду страдают дети. Эти белорусы приезжали с тем же:
— Мы, ладно, но дети!
Представляете: 3 года прошло… и вдруг мать узнает: нельзя было… жить.
Три года служилые люди от Щер/бины/ и Израэля[36] до вице-през/идента/ Ильина[37] гов/орили/ неправду — это на союз/ном/ уровне.
