Лидия Сычёва - Время Бояна
— У вас есть родственное по образу стихотворение, «Комета 1996 года». Вы пишите:
И недаром, каждому знакома,За пространством Южного Креста,Шевельнула голова драконаЗолотыми кольцами хвоста…
— Да, я не мог написать «глава дракона»! Образ какой — во-первых, чисто зрительный, во-вторых, какой подтекст мощный — «шевельнула голова дракона золотыми кольцами хвоста». Сила гнева, злобы, трагедии, катастрофа какая! И мощь какая! А кольца какие! Это же всё дорого, ведь кровь-то дорого обходится, даже Гитлеру!
— Любопытно, что дракон идет из русской мифологии, а если мы возьмем змею… Пушкин в стихотворении «Пророк» пишет: «И жало мудрыя змеи…». Змея в русской поэзии — образ положительный?
— Нет, змея — отрицательный образ, а эпитет «мудрыя» дает ему положительную окраску. Змеи есть подколодные и т. д. Не бывает врага глупого. Это мы Гитлера рисовали — вот, дурак, вроде бы потому, что барыню русскую не пляшет, цыганочку… Меня в этом стихотворении вот что смущает. Поэт, когда избирает тему, из темы в его воображении вырастает образ. И Стас не справился, он не довел его до зримого воплощения. Не может быть главы у змеи! Он не увидел образ. Пушкин пишет:
Зима! Крестьянин, торжествуя,На дровнях обновляет путь;Его лошадка, снег почуя,Плетется рысью как-нибудь…
И мы всё это видим, то, что и поэт себе представил, вообразил. А тут этого нет.
— Согласна. Прочту еще одно стихотворение.
С каждым годом беднее земля,лес редеет и реки мелеют,но, представьте себе, для менячем бодрее она — тем милее,словно близкий больной человек,чем болезненнее — тем дороже…Гладишь руку, прощаясь навек,чуешь — дрожь пробегает по коже.
— Стас вообще прекрасный поэт русский поэт! Это стихотворение хорошее, но одно слово здесь не на месте. Конечно, я не автор, и Куняев может сказать: знаешь что, дорогой, иди своей дорогой! Ты пришел из уральской тайги, до сих пор ты дикий на московских тротуарах, а я из Калуги. Там недалеко Куликово поле. Стас, конечно, может мне это сказать. Но: слово-то «чуешь» не на месте! А вот если бы он сказал: «слышишь»! Ну-ка прочитайте еще раз!
— Гладишь руку, прощаясь навек,Чуешь, дрожь пробегает по коже.
— Ну, конечно. Чуешь… Дело в том, что есть слова, которые надо употреблять только в близком отношении украино-русского мира. Если Гоголь говорит, то он так здорово соединяет наши украинско-русские миры, их столкновения, или осязания, ощущения. Но есть и сугубо русское ощущение! А «чуешь» — это всё-таки более Украине слово принадлежит в данном контексте. Поэт не подготовил наше восприятие. И тут, если бы он сказал «слышишь», стихотворение было бы нежнее, точнее, легче и трагичнее.
КРАСОТА ПОБЕЖДАЕТ ВСЁ— Валентин Васильевич, одни говорят о мудрости поэтов, другие — об их наивности.
— Мудрый человек ближе к детству. Парень с четырех до пяти лет очень мудрый и близкий по миропониманию к старику. Я давно заметил, что есть точка соприкосновения на какой-то огромной высоте над бездной старца и ребенка. И настоящий поэт несет два мира, два крыла. Труд поэта не легче труда шахтера, только тот держит в забое, под толщей земли, тяжелый отбойный молоток, а поэт несет свое горе, крест, тему свою, огонь через народ свой несет. Детство у человека не только никогда потом не иссякает, но главным мир его. И потом, где-то уже после тридцати лет — появляется второй, приобретенный мир, равный миру детства, а по мудрости, может быть, и выше. И в поэте соединяется наивность, беззащитность искренности, любви, доверчивости, ощущение красоты, радости и разума. Мудрец, отяжеленный горем, обманом в людях, разорением природы, души его разорением, которую он лечит вот тем ребенком, каким он был…
— И вновь мы возвращаемся к поэзии Александра Блока…
— Да, у него есть такие стихи! Я очень люблю его лирику. Вот он говорит:
Твое лицо мне так знакомо,Как будто ты жила со мной.В гостях, на улице и домаЯ вижу тонкий профиль твой…
Блок — гордый человек, красивый. Умный, знаменитый. А посмотрите, он за любимой женщиной, как ребенок за мамкой идет. Разве он унижается? Нет, он возвышает её! Он к ней, словно к Богородице, идет. Он защитник её, витязь её, он сильней её обязан быть, а вот в ласковости, в признании ее доброты, красоты, и щедрости — он ребенок её. Вот какая любовь красивая! И поэт — красивый. Сейчас таких стихов и не услышишь!
Твои шаги звенят за мною,Куда я не войду, ты там.Не ты ли легкою стопоюЗа мною ходишь по ночам?
Колдун ведь! А говорит, что он — мальчишка, что она его околдовала. Любовь, и какая беззащитная искренность! Это же храмовые стихи! Ведь святость какая! После этих стихов послушаешь наполовину раздетую, глубоко пожилую Аллу Пугачеву и повесишься… Чья красота разбудит вновь твои чувства и память? Красота Блока, прежде всего, красота его поэзии.
Я часто говорю о рифме. Александр Блок — наследник той культуры, того времени и т. д. Я бы сейчас не срифмовал «там» и «ночам». Есть буквы настолько сильные, например, такая ласковая, как «л». Она родит звук, который съедает букву «р». Ласточка орла победила, так же не бывает? А тут? Буква «ч» — очень сильная, она еще сильнее, чем «л». И на мой слух такая рифмовка невозможна. Но я всё это принимаю и не замечаю… Красота побеждает технику стихосложения.
— Я продолжу это стихотворение, оно и мне очень нравится:
Не ты ль проскальзываешь мимо,Едва лишь в двери загляну,Полувоздушна и незрима,Подобна виденному сну?
— Да, он еще никак не очнется от этой радости, радости любви! И разве я могу его уличить, что он как бы не дождался в самом себе того высокого чувства, о котором поет и рассказывает?! Он выше даже моих воображений! Я всегда замечал, что большой поэт, или большой ученый, или большой изобретатель, он выше своих деяний. Поэт выше не только своих чувств, но и своих умственнопрозорливых грядущих провидений! Он говорит настолько красиво, настолько точно, настолько мудро, а в себе самом он еще мудрей этой красоты и мудрей своей мудрости. То есть стихия его неизрасходована, а запас его таланта таков, что он как бы говорит: ну, главное еще впереди! Я еще не тем вас удивлю…
Вообще, мне Василий Дмитриевич Федоров всегда говорил:
— Валентин, запомните, есть две ступени, на которых должен стоять поэт, если он на них не встал, это маленький поэт. Я говорю:
— Какие? «Первое — это стихи о любви. Какие стихи о любви, таков и есть поэт, таков его талант, характер, совесть его, доброта, всё». — А вторая ступень? «Поэмы. Если поэт не овладел этим жанром — он наполовину поэт».
— А Николай Рубцов? На одну-то ступень он точно не встал — я имею в виду поэмы, да и что касается любви — не вполне поднялся…
— Коля мой друг хороший был, он верный, нежный в дружбе был, я никогда его не видел резким, неуважительным, он говорил нежно — Егор, Егорушка, Валек, Валя… Вот такой — Коля. Очень умный — глаза у него, как у птицы, небольшие, всегда тревожные, но очень далеко смотрящие… И я считаю, что когда мы приходим из деревень, от борозды или от станка в поэзию, мы лишь годам к сорока становимся только для самих себя несколько уже удовлетворительно грамотны. Не надо это забывать. Пушкин в 12 лет знал языки, древнюю историю, а Коля, как мы звали Рубцова, до двадцати с лишним лет морячил, рыбу ловил, работал рядовым матросом. Есть разница? И, конечно, если бы он пожил, и он был бы прекрасным эпическим поэтом. А стихи его были бы более наполнены и лирикой, и любовью. Но, как говорится, Бога не учат. Я всегда о Рубцове думаю светло и говорю так же…
О ХРАМОВОМ ПОВЕДЕНИИ ДУШИ— И еще одно лирическое стихотворение Александра Блока:
Иди, иди за мной — покорнойИ верною моей рабой.Я на сверкнувший гребень горныйВзлечу уверенно с тобой!..
— Ямб! Какой ямб красивый. И в то же время ямб, принадлежащий только Александру Блоку. Не веет ни Пушкиным, ни Лермонтовым, ни Некрасовым. И влюбился только он, Саша, красавец. У каждого поэта стихи о любви — его стихи, и они не должны быть не на чьи другие похожи. Потому что его любовь ни на какую другую не похожа. Любит поэт, переживает как поэт, радуется как поэт.
И если бы министр Швыдкой прочитал эту строфу, мне кажется, он даже бы кудрявым стал. Потому что он «полностью лысый», как вы его характеризуете, а стал бы кудрявый, красивый и стройный. И уверен, он бы меньше ел. И реже.
