Александр Ципко - Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании
И здесь возникает важный вопрос, который я пытаюсь поднять в книге. Почему в сотни раз опровергнутые русским XX веком иллюзии славянофилов, поздних славянофилов и в особенности Николая Данилевского, снова пытается реанимировать не только левая, прокоммунистическая интеллигенция, но и нынешнее руководство РПЦ. С чем это связано? Ведь, как и в XIX веке, миф о том, что «русский народ выше европейской цивилизации», что закон западной цивилизации нам не «указ», идет не снизу, не от самого русского человека, а сверху, от интеллигенции. Неужели снова, как писал Бердяев, все от страха перед правдой новой русской жизни?
Как-то неловко после исследования Г. В. Плеханова «Наши разногласия» снова доказывать, что не было ни в русском национальном характере, ни в русской крестьянской общине ничего, что вело бы русского крестьянина напрямую в коммунистическое будущее. И теперь снова придется вспомнить о тех энциклопедических работах, литературных произведениях второй половины XIX и начала XX века (на которые, кстати, ссылались и Плеханов и Ленин), где было показано, что русский крестьянин прежде всего собственник, и вопреки всему, что говорят сегодня идеологи особой русской цивилизации, он, русский крестьянин, больше всего на свете не любил коммунистическую, «огульную» организацию труда.
Когда-то, уже в последний год перестройки, я издал книгу «Насилие лжи или как заблудился призрак»,[26] где десятки страниц посвятил доказательству того, что Ленин во время военного коммунизма воплощал в жизнь именно марксистский проект, что вся его жизнь как революционера и как политика была пронизана верой в марксистское учение о победе пролетариата. Но сегодня (в споре уже с Сергеем Кара-Мурзой) придется снова доказывать, что Ленину по большому счету было наплевать и на российское крестьянство и на его культурный код, что на самом деле он рассматривал Россию как материал, как плацдарм будущего наступления на мир капитализма.
На самом деле Ленина, Троцкого, большевиков никогда не интересовало то, что сегодня подразумевают под понятием «национальный культурный код». Вообще обращает на себя внимание, что Сергей Кара-Мурза оперирует в своем исследовании не реальной историей прихода большевиков к власти, а ее сталинской интерпретацией, в которой была предана забвению громадная роль ортодоксального марксиста Льва Троцкого при организации Октябрьского переворота и, самое главное, в организации победы большевиков в гражданской войне. Мне придется напомнить историку Сергею Кара-Мурзе, какие мысли и какие на самом деле мотивы двигали мотором октябрьского переворота – Львом Троцким. Благо, Лев Троцкий – единственный из вождей Октября, оставивший нам мемуары, где зафиксированы идеологемы, которыми руководствовались они с Лениным, принимая решение о вооруженном восстании.
Не могу не напомнить, что Ленин всегда рассматривал русского крестьянина как мелкого собственника, как носителя мелкобуржуазной идеологии. Кстати, абсолютно все нынешние поклонники учения Данилевского об особой русской цивилизации, в том числе и авторы статьи «О боге, человеке и цивилизации», неправомерно отождествляют антикапиталистические настроения российского крестьянина, его нежелание стать батраком в крупном капиталистическом хозяйстве с прокоммунистическими настроениями. На самом деле психология крестьянина-частника, психология мелкотоварного производства куда ближе к психологии крупного сельскохозяйственного производства, чем к психологии «монастырского», коммунистического труда. И именно по этой причине колхозный, коммунистический труд потерпел полное фиаско в СССР, о чем я также вынужден говорить в связи с анализом причин перестройки и причин распада СССР. Скажу сразу. История сталинского колхозного строя и, самое главное, его реальные экономические результаты камня на камне не оставляют от убеждения моих оппонентов, что крестьяне якобы «приняли» его, что он для них был отражением христианского идеала.
И снова не могу обойтись без эмоций, не могу не сказать, что мои оппоненты, все сторонники учения об особой русской цивилизации, насилуют реальную русскую историю куда больше, чем советская власть во времена «Кратного курса истории ВКП(б)» Иосифа Сталина. Складывается впечатление, что доказательство истинности учения об особой русской цивилизации, доказательство того, что Хрущев и Горбачев занимались «демонтажом русской души», требует куда больше моральных жертв и откровенной лжи, чем доказательство истинности учения о победе коммунизма. Сюжет о якобы добровольном выборе русскими крестьянами колхозного строя – только один пример тому.
Конечно, реактуализация этих проблем, кстати, давно решенных даже в советском обществоведении – речь идет о формационном и мировоззренческом родстве мелкотоварного производства и крупнотоварного, уже капиталистического производства – вызвана не только необходимостью моральной реабилитации перестройки Горбачева. Речь идет о реабилитации патриотизма и патриотических чувств всех выдающихся деятелей русской культуры, науки, которые любили Россию, но были активными противниками большевизма и созданной большевиками «советской системы», были противниками коммунизма. Речь идет о моральной реабилитации и всех нас, представителей бывшей советской интеллигенции, которые активно поддержали Горбачева и принимали активное участие в демократических переменах (настаиваю!) этой уникальной эпохи. В книге я просто вынужден показать, что за учением об особой русской цивилизации, якобы во всем противоположной ценностям западноевропейской цивилизации, стоит на самом деле агрессивный национальный нигилизм. Перестройка точно не «убивала» Россию, не была «смертельным ударом по России». Но попытки свести русский культурный код к уравниловке являются на самом деле покушением на все достижения нашей национальной культуры и русской общественной, философской мысли.
На самом деле третьего не дано. Или быть русским в том смысле, что ты вместе со всеми выдающимися представителями русской общественной мысли и всеми выдающимися представителями русской культуры (вместе с Николаем Бердяевым, Семеном Франком, Сергеем Булгаковым, Петром Струве, Иваном Ильиным, Георгием Федотовым, Федором Степуном, Иваном Буниным, Зинаидой Гиппиус, Василием Розановым, Владимиром Короленко, Владиславом Ходасевичем и т. д.) считаешь, что Октябрь и последующая гражданская война были величайшей катастрофой в российской истории, которая привела к гибели миллионов людей и созданию самого кровожадного и деспотического режима в истории Европы, или быть русским вместе с Сергеем Кара-Мурзой, идейным и духовным руководством Всемирного русского народного Собора и считать, что созданные Сталиным колхозы были выражением русского православного идеала. И потому я пытаюсь в книге доказать, что русскость, жажда «правды» на самом деле стоит за всем, что связано с перестройкой и прежде всего с состраданием к жертвам коммунистического эксперимента, с желанием доказать, что мы, русские, можем быть свободными, успешными, жить полноценной жизнью. Я попытаюсь показать в книге, что на самом деле не может быть внешнего могущества нации без ее внутреннего могущества.
Сегодня лично мне важно доказать, что на самом деле русскими, и прежде всего в культурном, духовном отношении, были те, кто не принял ленинский Октябрь, кто боролся с большевиками как богоборческой властью, кто противостоял коммунистической идеологии, для кого победа большевиков была катастрофой, кто потом в эмиграции до конца жизни, как Иван Ильин, мечтал о том счастливом дне, когда опоры большевистской системы разрушатся.
И далее. Были ли русскими те генералы, офицеры, те солдаты, казаки, та часть российской интеллигенции, студенчества, которые пришли в Добровольческую армию и воевали, умирали за святую Русь? Неужели Ленин и вся его гвардия, собрание профессиональных революционеров-интернационалистов, никак или слабо связанных с Россией, все эти Дзержинские, Радеки, Зиновьевы, Раковские и т. д., были ближе к русскости и русской культуре, чем те, к примеру, русские священники, самые лучшие представители РПЦ, которые умирали во имя веры, во имя той России, которая им была дорога?
И здесь снова чисто философский, методологический вопрос. Можно ли считать критическое, негативное отношение самых выдающихся представителей дореволюционной русской интеллигенции к большевизму, к советской системе отражением русскости? На первый взгляд, этот вопрос выглядит абсурдным. У всех народов принято считать, что выражением национального духа являются прежде всего представители национальной интеллигенции, все те выдающиеся деятели культуры, которые своим творчеством обогатили всеобщую, всечеловеческую культуру, принесли славу, уважение к своей нации. Но вся особенность учения об особой русской цивилизации в той форме, как оно излагается, к примеру, не только в работах Сергея Кара-Мурзы, но и в статье моих оппонентов, состоит в том, что в нем русскость связывается исключительно с настроениями беднейшего крестьянства России. Сергей Кара-Мурза всерьез утверждает: к 1917 году высшие сословия России, вообще образованная Россия не имели что сказать о будущем своей стране. Он полагает, что не только 8–9% зажиточного крестьянства, то есть кулаки, крепкие хозяева не имели права голоса в споре о русском проекте, но и середняки, составлявшие 38 % крестьянства, были лишенцами в определении судеб России, и только беднейшее крестьянство знало, что нужно русской душе, и только беднейшее крестьянство было выразителем русского культурного кода.
