Ольга Мамонова - Последняя банда: Сталинский МУР против «черных котов» Красной Горки
О неуловимой банде докладывали в МУР и МГБ. Но на этот раз информацию потребовал глава Московского горкома партии Никита Хрущев. После очередного налета Хрущев собрал начальников всех милицейских управлений на особое совещание и свойственным ему языком угрожал им разжалованием и арестом. Угроза не была голословной. МГБ арестовало начальников двух отделений милиции, на чьей территории произошли грабежи.
Молодежный бандитизм выводил Хрущева из себя не просто как «антисоветское явление». Еще перед войной его сын, сын первого секретаря ЦК Украины, не раз появлялся в сомнительных компаниях, получал выговоры по комсомольской линии, попадался по пьянке. Хрущев надеялся, что война восстановит доброе имя его сына (Леонид Хрущев, выпускник военной авиационной школы, сразу попросился на фронт летчиком), но тот скоро вновь сорвался. Подружившись в госпитале с сыном Долорес Ибаррури (Рубен Ибаррури вскоре погиб в битве за Сталинград), Леонид Хрущев, накачавшись водкой, предложил пострелять по бутылкам и застрелил соседа по палате. Тогда Никите Хрущеву с трудом удалось выбить сыну восемь лет тюрьмы, а его собственная карьера висела на волоске. Но тюремный срок был заменен фронтом, и Леонид Хрущев погиб в воздушном бою.
Все эти события могли всплыть и напомнить о себе в любую минуту. Поэтому, когда в начале 1950-х годов Хрущев узнал, что сведения о новой бандитской группе доставляются не только в МГБ, но и Берии, он почувствовал, как земля закачалась у него под ногами.
Вечный «романтик» коммунизма, крестьянин, умевший бойко и по-простому говорить с народом, Хрущев всегда пользовался особым покровительством и доверием Сталина. «Дорогой Иосиф Виссарионович! — писал Хрущев летом 1938 года. — Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу Вас принять срочные меры. Любящий Вас Н. Хрущёв» (на этот трогательный документ я наткнулась в книге писателя В. Павлова). В декабре 1949 года Сталин переводит Хрущева в Москву. Новое назначение Хрущева было серьезным испытанием для властолюбивого Берии, хотя он и был только недавно награжден двумя орденами Ленина. За бомбу. И даже не за одну. Но успехи атомной индустрии и успехи в московском аппарате власти не всегда идут рука об руку. Возвышение Хрущева, также как, в свое время, и Абакумова, стало для Берии зубной болью. Он начал потихоньку нащупывать слабые стороны нового секретаря горкома. Безнаказанность дерзких грабителей давала для этого благодатную почву. На этом могли погореть и Абакумов, и Хрущев — Берия не исключал вероятности, что оба его противника могут пасть, объединенные одним обвинением: неспособностью справиться с бандой, которая расшатывала уверенность в том, что жить стало лучше, жить стало веселей.
Абакумов не был хорошим интриганом и всегда предпочитал бить напрямую, в прямом и переносном смысле. Его нисколько не волновало то, что он нажил много врагов внутри МГБ — ведь он всегда выполнял волю самого Сталина и был лишен всякой мысли о захвате политической власти. Но, как нередко бывает и в политике, и в уголовном мире, Абакумову нанесли не смертельный удар, а смертельный укол. Этим уколом и стал следователь Рюмин, ничтожество и карлик в физическом и моральном смысле. Он трясся от страха собственного разоблачения — его сестра и брат осуждены за уголовные преступления, тесть был снабженцем у Колчака, сам Рюмин недавно потерял папку с важными документами. В обмен на обещание замазать эти обстоятельства, ему была предложена роль «разоблачителя» министра МГБ. И небожитель Виктор Абакумов не избежал участи простого советского смертного. От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Судьба Абакумова, в сущности, сравнялась с судьбами обыкновенных уголовных авторитетов, о которых через много лет споет Высоцкий:
Ни разу в жизни я не мучилсяИ не скучал без громких дел, —Но кто-то там однажды скурвился, ссучился,Шепнул, навел — и я сгорел.
Руководство страны обезглавило Министерство госбезопасности не столько для возмездия, сколько для острастки. В июле 1951 года министра МГБ посадили вместе — а точнее, отдельно — с его молодой женой Антониной и новорожденным сыном. Участники следственной бригады по делу Абакумова тяжело восприняли заточение тридцатилетней женщины с младенцем и пытались, как могли, облегчить положение обоих. Военные юристы — не мясники из Лефортова, они прошли войну, многие имели семьи.
В книге «Абакумов — начальник Смерша» приводятся любопытные свидетельства полковника юстиции в отставке А. Лискина о характере военных юристов (сам А. Лискин непосредственно участвовал в следствии по делу Абакумова). Военные прокуроры — народ образованный, даже церемонный. Они умеют ставить вопросы и добиваться ответов без издевательств и побоев. Протоколы тоже ведутся с точностью. Сам Лискин жил с женой, детьми и тестем в одной комнате в коммуналке и работал почти без выходных. Пораженный великолепием особняка Абакумова в Колпачном переулке, которым тот обзавелся незадолго до ареста, Лискин сравнивал эти условия со скромными коммуналками сотрудников военной юстиции.
Следственная бригада работала без сна и отдыха. Как говорят и блатные, и милиция, Абакумов был в несознанке. Его вызывающее, прямолинейное поведение в тюрьме привело его на проверку в лефортовские казематы с холодильной камерой-пыткой и избиениями (официально — острыми методами допроса). Но заключенный № 15 проявил железную волю и не подписал ни одного признания в измене, до конца отказывался от обвинения и адвоката.
Он стал обычным камерником, причем раньше таинственной банды — о ней он так ничего и не узнал.
Теперь дело о банде взял под личный контроль новый министр госбезопасности — Семен Игнатьев, человек Хрущева и покровитель Рюмина, маленького Рюрика (в МГБ тоже были в ходу клички). Его первые действия? «Встав во главе МГБ, — пишет Ф. Раззаков, — С. Игнатьев сделал все, от него зависящее, чтобы усилить партийный диктат над органами госбезопасности. Сотни партийных чиновников пришли в МГБ, вытесняя оттуда чекистов-профессионалов». Такой кадровый поворот, инициатором которого был Хрущев, не улучшил сыскную работу.
Разговор о банде Семен Игнатьев начал запросто — с мата. Руководство московской милиции выслушало от чиновника (Игнатьев никогда не служил ни в армии, ни в контрразведке) угрозы посадить всех без разбора, и милицейские комиссары вернулись к работе — не сажать, а защищать людей.
Тридцатого октября 1951 года, около восьми часов вечера, поступило новое сообщение — ограблен магазин горпромторга «Ткани» в Сокольническом переулке. Грабители унесли отрез ткани и заперли входную дверь навесным замком, который заранее принесли с собой. Все случилось по-быстрому, по-страшному.
Налетчики никогда ничего не брали, кроме денег. Только однажды они сорвали с прилавка наручные часы «Салют» и «Молния» и пару бутылок коньяка. На этот раз один из них не удержался и уволок отрез дорогого текстиля. Владимир Арапов стал подозревать, что, если бандиты унесли товар, а не деньги, они стали слишком самоуверенными и начнут совершать ошибки. Вряд ли они сами работают на барыгу, но ведь посредник может попытаться сбыть товар на Тишинском рынке. Оперативники упорно искали след банды в уголовной среде.
Чистка Тишинки несколько лет назад не уничтожила это торговое месиво до конца. Здесь крутились солдаты-огольцы и авторитетные воры, совершались кражи и сделки, происходили встречи уголовников и сбыт краденого. Милиция держала Тишинский рынок под прицелом. Здесь работала ее агентура, выспрашивая, наблюдая, присматриваясь. Но все было безрезультатно: о банде не было ни слуху ни духу. Никаких вещей с ограблений также не всплывало. Нигде не было зафиксировано крупных трат. Прочесав городские рынки, Арапов выехал со своей агентурой на другие торговые точки — в Малаховку и Тулу. Безрезультатно. Криминальная среда не дала никаких сведений о высоком светловолосом грабителе.
Старый Новый год был отмечен очередным налетом. В милицию поступила информация, что банда снова объявилась в Тушине — ограбила магазин № 5. Для Митина из ограблений ушло и само чувство риска — налеты стали обыденной частью его существования. Как разминка. Внутри него был мотор, который гнал его на полной скорости к пропасти. В этот же день первый шаг в эту пропасть сделал его близкий друг Лукин, которому было всего двадцать лет. Оставив Лукина на входе, остальные ворвались в магазин и сняли кассу на 17 тысяч рублей.
Остыв и набравшись сил, банда снова стала осматриваться в поисках дела. 5 марта Лукин и Николаенко приехали в Рублево и разработали план нападения на промтоварный магазин № 88. Сообщив о рублевской точке Митину и Аверченкову, они договорились о распределении ролей, и Лукин достал для Николаенко парабеллум. 7 марта красногорская четверка ворвалась в намеченный магазин. Митин оттолкнул кассиршу к стене и выхватил пистолет ТТ.
