Дух времени. Введение в Третью мировую войну - Андрей Владимирович Курпатов
По сути, мы вступаем в период своеобразного полураспада. Никого больше не интересуют ни деньги, ни производство, а только игра, выигрыш в которой — возможность влияния на ситуацию в будущем. Впрочем, никому, кажется, не приходит в голову тот факт, что подобные изменения неизбежно приведут к перенастройке всей системы в целом, а значит, и способы влияния на ситуацию в этом изменившемся будущем уже перестанут быть прежними. И та сила, которая сейчас кажется очевидной и функциональной, в следующей конфигурации может оказаться совершенно бесполезной, что, впрочем, и не удивительно, если учесть, что всякий конкретный хронотоп ресурса встроен в другой, больший по масштабу хронотоп.
Постскриптум. Особый путь России, или «Призрак остановился…»
Мне довелось взять у Виктора Степановича Черномырдина последнее в его жизни интервью. Произошло это совершенно случайно: мы просто снимали серию документальных фильмов о том, как изменилась жизнь за последние (тогда) двадцать лет, и говорили об этом времени с его делателями. Понятно, что Виктор Степанович был в этом смысле фигурой по-настоящему знаковой, поэтому я и обратился к нему с просьбой об интервью, а он не отказался. Только в процессе подготовки к съёмке мы узнали, что у Виктора Степановича четвертая стадия рака и счёт идёт уже на недели, а то и дни. Психологически было непросто, но разговор получился.
Привычно шутливый Виктор Степанович был серьёзен и обстоятелен. Казалось, он понимает, что эта беседа — что-то вроде его последнего слова, даже завещания. Уже в самом конце, на третьем часу разговора, речь зашла о вере в Бога — о том, как верили в России до революции, о том, как потом уверовали в «светлое будущее» коммунизма, а после перестройки — «были атеисты, неверующие, а так щас колена прикладывают и свечи готовы проглотить, что стыдно на их смотреть!» (© B. C. Черномырдин). Ну я и спроси Виктора Степановича — мол, а с чего так-то? Он задумался крепко, стал что-то вспоминать, а потом вдруг закачал головой из стороны в сторону, как медведь, запутавшийся в силках, и говорит в сердцах: «Мы же ничего нового не изобрели! Какие-то придумали там бородатые: „Призрак бродит по Европе“… Он везде бродил-бродил, а нигде не остановился, только у нас! Нашлись умники! Вот и сделали, вот и перевернули жизнь! Ну, и чего мы добились этим? Так что много вопросов с этим призраком, вот он и оказался призраком, вот тебе построили…».
В сермяжной правде Виктору Степановичу не откажешь: «бородатые» Маркс и Энгельс обещали свои трансформации окружавшему их капиталистическому миру, а «умники нашлись» почему-то в России, до которой искомый капитализм, прямо скажем, так и не дошёл, причём до сих пор. Но посмотрим правде в глаза, до нас ведь ничего толком не дошло — ни рабовладельчество, ни феодализм, ни капитализм, ни развитой социализм, ни демократия — всегда это была какая-то, прошу прощения, пародия на явление: не рабовладельчество, а «крепостничество», не феодализм, а «распри между князьями», и дальше по списку — расцвет нашего капитализма случился при «абсолютном самодержавии», социализм родился через «диктатуру», а демократия — в рамках «первичного накопления капитала». Всё через одно, прощу прощения, место. Поэтому спорить с утверждением, что у нас был «свой, особый путь», совершенно, на мой взгляд, нелепо. Мы из века в век жили параллельной западной цивилизации жизнью, постоянно, правда, в неё заглядывая и потаскивая из неё разного рода идеи — от бритья бород до «мировой революции» — то к месту, то не к месту. Такая, знаете, обезьянка и очки — увидели что-то диковинное, полюбопытствовали совершенно искренне, поигрались (нахлобучили на голову, положили под попу, покрутили туда-сюда) и наскучило — бывай здоров. Ну что с этим поделаешь? Ну, вот так… Не плохо и не хорошо.
С другой стороны, тем, чем мы жили всегда — в реальности, в действительности, — был ресурс, к идее которого Европа приходит только сейчас. То, что для них — новая реальность, для нас — извечная норма жизни. Отсюда и профанность всех этих бесчисленных пережитых Россией «форм общественных отношений», когда «освободители» рабочего класса и крестьянства, испытывая добрейшие, надо полагать, намерения, загоняют его в самое настоящее рабство — с ГУЛАГами, колхозами и продразвёрстками, а лучшие из «демократов» и «либералов» проводят свои реформы категорически вопреки мнению большинства, причём делают это с волюнтаризмом, которому худшие из диктаторов могли бы, честно говоря, позавидовать. И те, и другие, и третьи всегда были деятелями ресурса, за который они сражались, который они завоёвывали и который потом использовали, чтобы реализовать собственное представление о прекрасном — о будущем. То есть называть их всеми этими словами — хоть ставшими теперь «ругательными», хоть кажущимися теперь хвалебными — смешно и нелепо. Наши «коммунисты» никогда таковыми не были, равно как и «либералы» не были либералами. Пора нам уже всё это как-то наконец увидеть и признать.
Мы всегда и на всех уровнях социальной организации жили и действовали так — поперёк всяких «форм общественных отношений», поскольку приматом и главной ценностью в России всегда был и остается ресурс, но не тот ресурс, о котором мы столько сейчас говорили, а ресурс особый — ресурс без времени, «ресурс-здесь-и-сейчас». И это отличие ресурсов — их (со временем) и нашего (без оного) — принципиально важное. Суть вроде бы одна, а вот смыслы — разные. Да, мы всегда жили ресурсом, но, как и человек Запада, мы только сейчас освоили время по-настоящему, потому что политэкономическую теорию обмануть можно, а вот работу мозга — нельзя. Способность видеть далеко вперёд, заглядывать в будущее и пытаться овладеть им посредством ресурса, который «там и тогда» позволит нам удовлетворить потребности, которые возникнут у нас «тогда и там», — это вовсе не то же самое, что жить здесь и сейчас так, словно бы это навсегда, а ты царь мира сего, потому что у тебя есть ресурс, которого нет у другого, что позволяет тебе делать «всё, что твоей душеньке захочется». Вот они — «два мира — две системы», ни больше ни меньше.
Что ж удивляться тому, что нас постоянно удивляет наше будущее? Мы как больной с корсаковским синдромом — постоянно обнаруживаем себя в новых обстоятельствах и никак не можем взять в толк, как мы тут очутились — что за помутнение у нас было «до» и что это за муть, окружающая нас «после». Карл Маркс, и потому
