Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских тюрьмах - Ева Михайловна Меркачёва

Я далека от судебной системы и юриспруденции в целом. Никто из моих близких тоже никогда не имел к этому отношения. Когда мне по почте пришло приглашение в присяжные, я переправила его в свой офис (работаю в крупной компании). Там сказали: «Написано явиться, значит, явитесь». Отбор проходил в Красногорске, это 70 км от моего дома. Но что делать, поехала. А в суде — толпа людей, которые так же, как я, получили приглашение. Мы все сначала заполнили анкеты, потом начался отсев. Это длилось часов 12. Все голодные, потому что выйти никуда нельзя. Последним этапом было собеседование со всеми участниками процесса (нам задавали вопросы, мы отвечали). Здесь у меня уже появился азарт — а пройду ли я? Но цели попасть в процесс у меня не было. В итоге так получилось, что меня выбрали 10-й. Потом мы давали присягу, так сказать, прошли посвящение в это таинство. И начался уже сам процесс. Нам обещали, что все займет 3–4 месяца (отбор в апреле был, рассматривать должны были в мае, и получалось, что к концу лета я освобождаюсь). Но уже после нескольких заседаний стало понятно, что это затянется надолго. Всё как будто было размазано, много «воды» говорилось. В некоторые дни мы выходили в зал буквально на несколько минут. У меня было ощущение «дуракаваляния», и это начало немножечко раздражать. На работе появились проблемы. В общем, были мысли бросить всё это, но я понимала, что из основного состава ещё кто-то может уйти (до этого ушли двое) и тогда я туда попадаю. Этого не случилось. Не знаю, хорошо или плохо.

11-й номер:

— Я экономист про профессии. В тот период не работала. Так что когда получила приглашение, была относительно свободна. Пришла, потому что мне стало интересно увидеть всё это изнутри. Про дело Фургала слышала только из СМИ без погружения в детали. Но тогда и я не знала, что будем рассматривать именно его. Большинство кандидатов в присяжные явились (раз закон требует), но участвовать в этом изначально не хотели. И когда судья сказал, что можно отказаться по таким-то и таким-то причинам, они с удовольствием этим пользовались. Ну а меня отобрали.

13-й номер:

— Я тоже по профессии экономист, работаю руководителем магазина. На тот момент я была в декрете. Время было, и было с кем оставить ребенка. Мне хотелось сменить обстановку (тем более сказали, что это несколько раз в неделю, а не каждый день). Присяжным раньше не была, ничего об этом толком не слышала. Только когда отобрали, я начала серьезно интересоваться этой темой. Я пересмотрела фильм Михалкова «12». Поняла, что на самом деле быть присяжным очень ответственно. Я записывала абсолютно всё для того, чтобы разобраться. Процесс захватил. Я была его активной участницей, задавала много вопросов.

14-й номер:

— Я филолог, но работаю ассистентом у руководителя в большой компании. Когда пришло письмо, я не знала, что делать. Руководитель сказал, что надо идти. Страшновато, но интересно.

Я для себя решила, что это будет для меня ответом, верю ли я государству (в лице правоохранительных органов и суда) или нет. Я особо не следила за новостями, но что-то читала в телеграмм-каналах про Фургала. Думала так: Дальний Восток, 90-е годы, не могло быть там всё кристально чисто. О том, что такое суд присяжных, я имела представление по фильмам. И там всегда подчеркивалось, что присяжные должны ответить на вопрос: доказано ли преступление. По сути, мне не так уж и важно было — совершал он что-то или нет. Мне нужно было, чтоб мне это доказали.

«Я с недавних пор верю, что в жизни все возможно, даже то, что невозможно».

Фильм «12».

Женщины рассказывают, в какой обстановке они работали. Большую часть времени они проводили не в зале, а в комнате присяжных. Последняя представляет собой довольно большое помещение, посредине которого стоял огромный стол. Тут же дверь в собственный туалет и курилку. В комнате были микроволновка, чайник. Выходить запрещалось. По словам присяжных, их выводили под конвоем для обеда в столовую (не в общую, а туда, где обычно судьи обедали).

10-й номер:

— Нас было 4 мужчины и 8 женщин. Итого 12 в одной комнате. В некоторые дни процесса нас могли вывести в зал всего на 15 минут, а потом нужно было в комнате сидеть 4–6 часов. Утомительно очень. Волей-неволей начнешь со всеми общаться. В какой-то момент мы принесли пазлы, стали играть, чтобы как-то провести время.

13-й номер:

— Да, мы много общались как нормальные люди. Сначала девчонки больше между собой, а мальчики между собой. А потом уже игры всех объединили. Истории разные рассказывали, в том числе про себя, поддерживали друг друга. Если был у кого-то праздник, торт приносили.

14-й номер.

— Мы много смеялись, шутили, чтобы разрядить обстановку. Сдружились. Я даже думала — как здорово, наконец-то, я нашла друзей. Мы обсуждали личные, бытовые моменты, экономические проблемы, даже политику, но только не уголовное дело.

11-й номер:

— Никто не говорил, какой стороны (обвинения или защиты) придерживается. Это не было условием, но почему-то так себя вели и всё. Единственное, какие-то технические детали, которые нам предоставлялись в суде, могли уточнить. Получали мы среднюю зарплату на период участия в суде присяжных. Кто не работал, тому платили исходя из 14 оклада судьи или что-то около 600 рублей за заседание (в месяц выходило тысяч 20). И вот так мы провели вместе девять месяцев.

Ограничений у присяжных множество. Они не должны обсуждать процесс ни с кем из посторонних, разговаривать с участниками процесса вне зала суда, общаться с журналистами и т. д. Женщины, по их словам, всё это соблюдали неукоснительно. И даже когда кого-то распирало от желания поделиться впечатлениями с друзьями или родными, саму мысль об этом гнали прочь. А чтобы они не пересекались ни с кем из посторонних даже по дороге, то их возили в суд всех вместе. Так что, выходит, они впервые кому-то рассказывают о том, что их тогда тревожило.

10-й номер:

— Где-то месяца через два после начала процесса я стала понимать: он не равноправен. У стороны обвинения, как мне показалось, больше развязаны руки. Азащите мало что позволялось. Если сторона обвинения задает вопросы, на мой взгляд, не имеющие отношения к делу, то это нормально воспринимается председательствующим. А если сторона защиты задает вопросы очень четкие, конкретные, то тут начинаются или отводы, или «переформулируйте вопрос». Я думала про себя: «С какой стати? Ведь хороший вопрос, прямой, логичный, внятный».