Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи

Народ Женевы, ваш город стоит на райском озере, вы живете в благословенном краю, вас окружают все чудеса мироздания. Привычное созерцание прекрасного открывает истину и налагает обязанности. Цивилизация, как и природа, должна быть гармоничной. Прислушайтесь к тому, что вам говорят все эти полные милосердия чудеса, верьте вашему лучезарному небу, из его лазури нисходит благо, — так уничтожьте же эшафот. Не будьте неблагодарными. Пусть никто не скажет, что в этом чудесном уголке земли, где бог являет человеку священное великолепие Альп, Арву, Рону, голубой Леман и освещенный солнечным сиянием Монблан, человек в обмен и в благодарность являет богу гильотину!

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 29 ноября 1862

Милостивый государь!

Письмо, которое я имел честь послать вам 17 ноября, очевидно дошло до вас числа 19-го или 20-го. На следующий день после того, как я продиктовал это письмо, в суде департамента Соммы стало слушаться дело Дуаз-Гарден, которое сразу не только осветило некоторые ужасные случайности смертной казни, но и обнаружило крайнюю необходимость коренного пересмотра уголовного кодекса. Чудовищные факты по-своему доказывают необходимость реформ.

Сегодня я прочел в «Пресс» следующее сообщение из Берлина, датированное 24-м числом: «Вы напечатали письмо, адресованное Виктором Гюго г-ну Босту в Женеву, по поводу смертной казни. Опубликование этого письма несколько запоздало. Уже две недели тому назад женевское Учредительное собрание закончило свою работу. Принятая им конституция не отвечает пожеланиям поэта, так как она сохранила смертную казнь, отменив ее лишь для политических преступлений».

Нет, еще не поздно.

Свое письмо я адресовал скорее народу, который решает, чем конституционному комитету, который лишь подготавливает решения.

Через несколько дней, 7 декабря, проект конституции будет поставлен на народное голосование. Значит, время еще есть.

Конституция девятнадцатого века, хоть в какой-то мере сохраняющая смертную казнь, недостойна республики. Кто произносит слово «республика», подразумевает слово «цивилизация». Отвергнув проект, который ему собираются предложить, народ Женевы — это его право и его долг — свершит одно из тех вдвойне великих деяний, которые отмечены печатью верховной власти и печатью правосудия.

Быть может, вы сочтете полезным опубликовать это письмо.

Еще раз приношу вам, милостивый государь, уверения в моем глубоком к вам уважении и моей искренней сердечности.

В. Г.

ДЕЛО ДУАЗ

Редактору газеты «Тан»

Милостивый государь!

Соблаговолите, пожалуйста, включить и мой взнос в подписку в пользу Дуаз. Однако не следует ограничиваться только сбором денег. Сейчас происходит нечто гораздо худшее, чем то, что происходило, быть может, даже в деле Лезюрка: пытка, восстановленная во Франции в девятнадцатом веке, признание, вырванное при помощи удушения, смирительная рубашка, надетая на беременную женщину; заключенная, доведенная до безумия; чудовищное детоубийство, совершенное законом, — убийство ребенка во чреве матери во время пыток; поведение судебного следователя, двух председателей суда и двух прокуроров, осуждение невиновной, а после признания ее невиновности оскорбление, нанесенное ей во время судебного заседания со стороны правосудия, которое должно было бы пасть перед ней на колени, — все это далеко превосходит вопрос о деньгах.

Спора нет, подписка — хорошее, полезное и похвальное дело, но в данном случае требуется более высокое возмещение. Обществу причинен еще больший ущерб, чем Розали Дуаз. Цивилизации нанесено глубокое оскорбление. И больше всего страдает от этого оскорбления правосудие.

Подписка — пусть; но мне кажется, что бывшие министры юстиции и бывшие старейшины адвокатов должны предпринять что-то другое. Что касается меня, то у меня есть долг, и я его исполню.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 2 декабря 1862

1863

К РУССКОЙ АРМИИ

Русские солдаты, станьте вновь людьми!

В этот момент вам предоставляется возможность покрыть себя славой; воспользуйтесь же этой возможностью.

Пока еще не поздно, слушайте:

Если вы будете продолжать эту варварскую войну; если вы, офицеры, благородные сердца, вы, кого по малейшей прихоти могут разжаловать и бросить в Сибирь; если вы, солдаты, вчерашние крепостные, сегодняшние невольники, насильно отторгнутые от матерей, невест и семей, рабы кнута, с которыми дурно обращаются, которых плохо кормят и обрекают многие годы, неизвестно сколько лет, нести военную службу, а в России она более тягостна, чем каторга в других странах; если вы, сами жертвы, пойдете в бой против жертв; если в священный час, когда поднимается достойная благоговения Польша, в последний час, когда вам предоставлен выбор между Петербургом, где царствует тиран, и Варшавой, где царствует свобода, если в этой решающей схватке вы забудете о вашем долге, о вашем единственном долге — братстве; если вы выступите против поляков заодно с царем, их и вашим палачом; если вы, угнетенные, извлекли из вашего угнетения лишь один урок — поддерживать угнетателя; если свое несчастье вы превратите в свой позор; если вы, вооруженные, отдадите свою слепую и одураченную силу на службу деспотизму, огромному, но слабому чудовищу, подавляющему без разбора всех — и русских и поляков; если, вместо того чтобы повернуться и выступить против палача народов, вы, пользуясь перевесом в оружии и числе, трусливо раздавите это отчаявшееся героическое население, отстаивающее первейшее из прав — право на родину; если в середине девятнадцатого века вы совершите убийство Польши; если вы сделаете это, — знайте, русские солдаты, вы падете, что почти невозможно, еще ниже южноамериканских банд и вызовете омерзение всего цивилизованного мира! Преступления, совершенные путем насилия, есть и остаются преступлениями; отвращение общества — это уголовная кара.

Русские солдаты, берите за образец поляков, не сражайтесь с ними!

В Польше перед вами не враги, а люди, подающие вам пример.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 11 февраля 1863

ПИСЬМО ГАРИБАЛЬДИ

Отвиль-Хауз, Гернсей, 18 ноября 1863

Дорогой Гарибальди!

Я был в отъезде и потому с опозданием получил ваше письмо; по этой же причине и вы с опозданием получите ответ.

В этом конверте вы найдете мой подписной лист.

Вы безусловно можете рассчитывать на все то немногое, что я собой представляю и что я в состоянии сделать. Поскольку вы считаете это полезным, я воспользуюсь первым же случаем, чтобы поднять голос за ваше дело.

Вам необходимы миллион рук, миллион сердец, миллион душ. Вам необходимо великое ополчение народов. Оно придет.

Ваш друг

Виктор Гюго.

ВОЙНА В МЕКСИКЕ

Защитники Пуэблы!

Разумеется, я за вас.

С вами воюет не Франция, а Империя. Да, я за вас. Мы противостоим Империи, вы — на своем посту, я — на своем, вы — у себя на родине, я — в изгнании.

Сражайтесь, боритесь, будьте непреклонны, и если вы считаете, что мое имя может вам пригодиться, — пользуйтесь им. Цельтесь в голову этого человека, и пусть вашим зарядом будет свобода!

Есть два трехцветных знамени: трехцветное знамя республики и трехцветное знамя Империи. Против вас поднято не первое из них, а второе.

На первом начертано: «Свобода, Равенство, Братство».

На втором: «Тулон. 18 брюмера. — 2 декабря. Тулон».

Я слышу ваш призыв, обращенный ко мне, я хотел бы встать между нашими солдатами и вами, — но кто я? Увы, тень! Наши солдаты неповинны в этой войне. Они страдают от нее так же, как и вы, и обречены на страшную муку — вести эту войну, ненавидя ее. История неизменно выносит обвинительный приговор полководцам и оправдательный — армиям. Армии — это совокупность храбрецов, пораженных слепотой, это силы, у которых отняли сознание; угнетение народов, осуществляемое армией, начинается с ее собственного закрепощения; эти захватчики сами закованы в цепи, и первым рабом солдата становится он сам. После таких событий, как Восемнадцатое брюмера или Второе декабря, армия — уже не более как призрак нации.

Доблестные воины Мексики, держитесь стойко!

Республика за вас, она высоко подымает над вашими головами и сияющее цветами радуги знамя Франции и усеянное звездами знамя Америки.

Надейтесь! Ваше героическое сопротивление опирается на вашу правоту, и за ним стоит великая, неодолимая сила — справедливость.