Александр Крон - Дом и корабль
- Играете словами? А я серьезно…
- А если хотите серьезно, взыскующий истины юный лейтенант, то спросите продовольственников. Они вам скажут, что существует эквивалент еще более всеобщий, чем так называемый презренный металл. И скажут совершенно точно в переводе на граммы и калории, сколько стоит в осажденном Ленинграде человеческая жизнь. Если завтра вы схватите воспаление легких, аспирин и липовый цвет вам вряд ли помогут, и цена вашей жизни будет предметом серьезного обсуждения в Санупре, ибо двадцать доз импортного пенициллина стоят энное количество золотых долларов. Спросите судью, на какую сумму надо украсть, чтоб получить пулю, и он вам ответит. Не только война, любое крупное строительство наряду с прочими тратами связано с расходом человеческих жизней, и никому еще не приходило в голову прекратить уличное движение только потому, что оно влечет за собой неизбежные жертвы.
- Все равно, деньги не могут ни воскресить, ни возместить…
- Воскресить - нет, а возместить могут. Вспомните древнее русское право - за убийство платили виру. А в Америке безработные страхуют свою жизнь в пользу семьи - и прыгают под колеса. Я преклоняюсь перед героями, но, рискуя оскорбить ваше целомудрие, позволю себе напомнить вам, что за героизм платят. Причем не только орденами, монументами и прочей символистикой, но и самыми пошлыми деньгами - за каждый сбитый самолет, за каждый утопленный транспорт. А наряду с этим имеются заградительные отряды, полевые суды и тому подобное, так что многие герои - это люди, трезво выбравшие между перспективой получить пулю от своих и возможностью поставить на свое число и выиграть. При удаче можно выиграть больше, чем ты стоишь, а это всегда соблазнительно. Героизм вообще дело чрезвычайно темное: то, что по одну сторону фронта кажется героизмом, по другую выглядит совершенно иначе. Вражеский разведчик - всегда шпион. Считается аксиомой, что свобода дороже жизни, но еще никто мне не мог объяснить, почему же везде в качестве высшей меры наказания принято лишение жизни, а не свободы. Вы - юноша, жаждущий подвига, и боже меня сохрани от мысли охладить ваш пыл. Я только хочу, чтобы вы трезвее смотрели на вещи, иначе вы пропадете ни за грош или будете работать на дядю, который охотно распишется за вас в графе, где герои пишут сумму прописью, а вы даже не будете подозревать, что такая графа существует.
Митя угрюмо молчал. Все, что говорил Селянин, вызывало у него глухой протест, но он не умел облечь свое неприятие в четкие уничтожающие формулы, селянинский апломб его подавлял.
- Вы скажете: любовь, - продолжал, посмеиваясь, Селянин. Он угадал, Митя думал о Тамаре. - Откинем сразу любовь продажную. Не думайте только, что от любви законной, чистой и даже возвышенной ее отделяет такая уж непроницаемая переборка. Это ведь только в театрах красивая девица любит бедного студента, а нужда гонит к пожилому и состоятельному. Пустяки. В восьмидесяти случаях из ста девица вообще не любит бедного студента, субъект в обтрепанных штаниках ее попросту не волнует. Женщины очень чувствительны к власти и успеху, и не надо их так уж осуждать за это. Будьте объективны и признайте, что девица ничем не хуже бедного студента; он ведь тоже себе на уме, хочет, чтоб его полюбила первая красавица, причем исключительно за его душевные качества. Вот взял бы да и полюбил некрасивую за эти самые качества - так нет, красоту ему подавай! - Он ткнул пальцем в Митю, как будто Митя и был тот бедный студент. - Конечно, ни красоты, ни ума в лавочке не купишь, но коль скоро они могут являться достоянием, то имеют и соответствующую цену.
- Если продолжать в вашем духе, то можно договориться до того, что родина тоже имеет цену.
- Не обязательно все додумывать до конца. Додумывают до конца только гении и психопаты. И вот еще что, лейтенант, - Селянин вновь построжел, и Мите опять показалось, что за строгим взором и скандирующей речью гнездится испуг, - если я разговариваю с вами как со взрослым, это еще не значит, что вы можете заниматься моим патриотическим воспитанием. Запомните, я человек бесконечно, беспредельно преданный нашей Родине, нашей партии и ее испытанному Центральному Комитету. - Он слегка повысил голос и обвел сверкающим взглядом все углы и стены комнаты, как если бы она была полна слушателями.
Зафиксировав таким образом свою позицию, он снова подобрел, разлил по чашкам остатки пива и стал рассказывать случаи из жизни. Память у него была превосходная, и истории сыпались из него, как из мешка. У Мити не было никаких оснований сомневаться в их подлинности, Селянин называл города и даты, должности и фамилии, некоторым событиям он был свидетелем сам, о других знал из первых рук. В каждой из новелл этого своеобразного Декамерона обязательно складывалась причудливая ситуация, определявшая судьбы людей: в одном случае, происходившем еще во времена гражданской войны, пришлось для примера расстрелять честного коммуниста, в другом - во имя престижа с почетом похоронить мерзавца, в третьем - из дипломатических соображений отречься от человека, самоотверженно выполнившего опасное поручение, в четвертом, рассказанном с большим юмором, - информированный дурак торжествовал над не разобравшимися в сложной конъюнктуре умниками. Митя отлично понимал, что все эти байки рассказываются не без умысла, но для того, чтоб разобраться и извлечь из них некую объединяющую идею, нужна была ясная голова. Он знал, что не может оспорить каждый факт в отдельности, но все его существо восставало против мира, в который тащил его рассказчик. И, пожалуй, еще больше - против бесстрастного селянинского тона. В передаче Селянина люди становились знаками, а отношения между ними - уравнениями, и поскольку нельзя восхищаться или негодовать по поводу того, что функция величины эм или эн при определенных условиях становится равной нулю, то Селянин не сочувствовал и не возмущался, а только демонстрировал механизм. Поначалу Митя проявил себя благодарным слушателем, он подавал реплики и переспрашивал, затем притих и в конце концов совсем замолчал. Селянин это заметил.
- Я, кажется, испортил вам настроение? В таком случае - прошу прощения: не входило в мои намерения. Я хочу только одного, - он потянулся через стол и похлопал Митю по руке, - я хочу, чтоб вы себя не продешевили. Дослушайте меня, - добавил он нетерпеливо, заметив, что Митя собирается его перебить. - Я хочу, чтобы вы заняли в жизни твердое положение и не давали себя эксплуатировать.
- Кому?
- Кому бы то ни было.
- А нельзя ли точнее?
- А это уж вы сами уточняйте, вы способный, вам разжевывать не надо. Точнее? - Селянин вдруг захохотал. - Хитер! Такому дай палец - пожалуй, всю руку отхватит…
В другое время Туровцев, может быть, и принял этот упрек за похвалу, но его рассердил таившийся в словах Селянина темный намек.
- Я, наверное, очень глуп, - сказал он со злым смирением. - Так что со мной надо разговаривать попроще. Я ведь не так давно снял пионерский галстук и до сих пор помню слова присяги. Сын я, верно, невнимательный - это вы здорово угадали, - но стариков своих люблю и не забыл, чему они меня учили…
- А именно?
- Жить по совести.
- Очень благородно с их стороны. Может быть, они заодно объяснили вам, с чем это кушают?
- Вы что же, отрицаете совесть?
- Ни на одну минуту. Просто хочу понять, что вы под сим словом разумеете.
- Для чего?
- Хотя бы для того, чтобы быть уверенным, что мы говорим об одном и том же.
- Совесть - это… - Митя начал очень уверенно, рассчитывая, что определение придет само собой, но сразу же запнулся и, поглядев на Селянина, понял: пощады не будет. Тот торжествовал и скалился:
- Итак?
- Совесть - это… - повторил Митя. Он уже догадывался, какого цвета у него уши. - Совесть, - это когда, например…
- Отставить, - сказал Селянин, сияя. - Так дело не пойдет. Получается, как в армянском анекдоте: «Ашот, что такое химия?» - «Химия, гаспадин учитэл, это когда, например, ти спичка зажгинал…»
- Неостроумный анекдот, - сказал Митя. - И армяне так не говорят.
- А вы не обижайтесь за великий армянский народ, он как-нибудь сам за себя постоит. Лучше объясните, что такое совесть.
- По-моему, порядочным людям этого объяснять не надо, - огрызнулся Митя. Получилось грубо, но Селянин и ухом не повел.
- Вы только осложняете свою задачу. Теперь вам придется объяснять мне, что такое порядочный человек.
- Неужели и это не ясно?
- Нет, не ясно. Джентльмен? Джентльмен - понятие сословное. - Селянин откровенно развлекался, и Митя, уже не в первый раз за этот вечер, вспомнил своего учителя Славина. Тот тоже улыбался, слушая возражения, но его улыбка была ласковой и почти стыдливой, словно ему было неловко, что он знает больше.
- Так можно договориться до чего угодно, - сказал Митя сварливо.
- То есть?
- Что вообще нет ни добра, ни зла. Что это тоже сословные понятия.
