Путинизм. Россия и ее будущее с Западом - Уолтер Лакер
Это интересные размышления, более пророческие, чем большинство исходящих в это время из Москвы. Начать массивную пропагандистскую кампанию сравнительно легко, но как создать новую элиту за короткий период? Отказалась ли Россия от соревнования с Западом в экономической области — и надеется ли она получить свои преимущества посредством «жесткой силы» и «политической воли»? Означает ли это войну? Если да, то какую войну?
Следует считать данностью, что даже при том, что Москва сместилась к агрессивной националистической, даже шовинистической политике, никто за пределами группы фанатиков-экстремистов на самом деле не хочет большой ядерной войны. Очевидно, в Москве есть некоторые люди, которые думают, что никакой конкуренции между Россией и Китаем не будет, потому что все, что хочет Китай, это возвратить Тайвань. Силы самообмана велики. Было время, когда Мао Цзэдун считал желательным, чтобы Россия начала войну с США, так, чтобы эти две сверхдержавы могли уничтожить или, по крайней мере, надолго вывести из строя друг друга.
Предполагая, что Россия сейчас на пике своей мощи, заявление, которое уже не так часто можно было услышать после экономического кризиса 2014–2015, разве не должна она была максимально использовать это обстоятельство? Что, если такая уникальная возможность больше не повторится? Но это было бы опасно, потому что, если Россия снова придет к состоянию крайнего перенапряжения, разве результат не стал бы точно таким же, что и в прошлом? Сможет ли она удержать то, что она получила во время благоприятного стечения обстоятельств? Любое территориальное приобретение, которое Россия сделала теперь или сделает в ближайшем будущем, будет означать рост внутренней поддержки существующего правительства. Но сколько времени продлится этот рост?
Русские хотят, чтобы их страна была великой державой, сверхдержавой, если возможно. Но они также хотят жить хорошо. Две понятные цели — но могут ли они быть объединены? Экономические эксперты, такие как Владислав Иноземцев, в сильных выражениях утверждали, что Россия не сверхдержава и не может быть таковой, пока она зависит от внешнего мира, пока она импортирует большую часть того, в чем она нуждается, а ее экспорт ограничен, главным образом, сырьем. Еще более важна финансовая зависимость России от Запада.
Россия сталкивается с большими внутренними трудностями и проблемами, но эти проблемы могут быть решены, и трудности преодолены. Здесь снова можно привести исторические примеры, такие как восстановление Франции после 1870–1871 и восстановление Германии после Первой мировой войны. В позднем Средневековье и в начале Нового времени шведы и швейцарцы были известны как самые лучшие и самые жестокие солдаты, но это больше не так. Великобритания была известна как новаторская индустриальная страна в полном смысле этого слова, тогда как Китай считался страной, в которой никогда ничего не менялось. Времена изменились.
Соединенные Штаты и Европа проходят через период большой психологической слабости. Европейский проект, движение к единству, выдохся. Это может быть началом конца, но это может также привести к выздоровлению Европы.
К российским слабостям относится фатальная вера во все виды теорий заговора и странные идеи, такие как неоевразийство, неогеополитика, конфабуляция и западофобия, что сопровождается устойчивой манией преследования и преувеличенной верой в историческую миссию. Такие недуги ни в коем случае не являются исключительно российскими, но ни в одной из стран Запада эти и подобные идеи не получили той легитимности, которую присвоили им Александр Дугин и части интеллигенции, или использовались для влияния на практическую политику, как определено лидерами России. Националистические чувства не раз значительно усиливались во многих странах, но трудно вспомнить накопление ненависти, подобное тому, которое имело место в России в последние годы. Можно было бы утверждать, что такие недуги, возможно, не длятся вечно, они могут ослабнуть или даже исчезнуть. Но в настоящее время, в эпоху оружия массового уничтожения, они — большая опасность.
Совсем недавно, после окончания Холодной войны, на Западе преобладала вера в то, что демократия была нормальным положением дел, а все другие формы правления — это лишь прискорбное отклонение от нормы, которое не будет длиться долгое время. Это предположение, как оказалось, было сверхоптимистичным. Авторитарный менталитет многих россиян, в равной мере правителей и управляемых, изменится только в результате культурной революции, которая до сих пор не произошла.
Это повод для определенной печали у российских демократов, но реальности нужно смело смотреть в лицо. События последних двух десятилетий показали, что в России хаоса боятся намного больше, чем авторитарного правления и диктатуры. Пока половина людей верит в величие и доброту Сталина, ничего другого и не следует ожидать. Это может однажды измениться, но пока можно только надеяться, что ситуация не ухудшится до еще более жестокой формы правления. Российские крайне правые и экстремисты увеличили свое влияние за эти годы, но настоящий зрелый фашизм кажется маловероятным. До некоторой степени опыт времен Сталина все еще действует как средство устрашения для многих, и даже те, кто находит оправдания событиям тех лет, не хотят, чтобы они повторились.
Но отступление от авторитарного правления к более демократической системе кажется столь же маловероятным. Советский Союз при коммунизме мог рассчитывать на поддержку коммунистов во всем мире. Правонационалистическая Россия может найти (или купить), нескольких сочувствующих за границей, но не намного больше. Советская доктрина базировалась на предположении, что мировая революция, в конце концов, победит повсюду. Сегодня не может быть такой перспективы, которая ставит естественные границы российской экспансии. Но, с другой стороны, трудно представить себе сложение полномочий нынешних правителей, если только им не гарантируют (как гарантировали Ельцину), что их после отставки не будут преследовать в уголовном порядке, например, из-за состояний, накопленных за время пребывания у власти.
Как достигнуть этого? Вряд ли в результате свободных и беспрепятственных выборов. Если бы это было только по этой причине, то переход к более демократическому режиму был бы действительно трудным. Однако есть дополнительные проблемы, такие как традиционный российский страх перед свободой среди широких групп населения. Как только мания преследования стала глубоко укорененной, она легко может повернуться и
