Сергей Баймухаметов - Ложь и правда русской истории
«Настоял убить коммунара С. Власова, которого нагим клал на бревно и бил колом по животу, а также выкалывал пикой глаза».
«Вырезали у зараженного сифилисом кусок зараженного мяса и затерли под кожу Зелинского».
А вот действия власти:
«Приказ Сибревкома… Жители сел и деревень, расположенных на десятиверстной полосе по обе стороны от железной дороги, несут ответственность жизнью (! — С.Б.) и имуществом за целость железнодорожного пути и телеграфной сети…»
Ничего страшнее и подлее этого не может быть. Власть по-бандитски брала в заложники мирное население. Получается, что группа мятежников налетела, разрушила пути, оборвала связь, а потом приходят чекисты, красноармейцы и расстреливают за это мирных мужиков и баб?!
Каратели лютовали так, что сама власть чуть ли не умоляла их поумерить кровавый пыл. В секретном предписании от 26 февраля 1921 г. Тюменская губчека рекомендует «прекратить массовые расстрелы и бесшабашные расправы над крестьянами в местностях, уже очищенных от повстанцев».
Это значит, что в «местностях, уже очищенных от повстанцев», красные каратели проводили «массовые расстрелы и бесшабашные расправы» над мирным населением. Приказ Сибревкома разрешал и даже повелевал…
Скажите мне, может ли быть на свете какая-нибудь идея — красная, белая, синяя, зеленая, — которая оправдывала бы вот это. Нет и не может быть таких идей. Но ведь вот это было. И вот как оно было, люди. И это все мы, господи…
Спасители
А в двадцать восьмом году началось то, что старые казахи до сих пор называют простым и вполне понятным для них словом «Конфискация». Причем непременно с большой буквы. Всех «бывших», многочисленных сородичей Баймагамбета, в течение нескольких суток арестовали и сослали еще дальше в Сибирь. А нас только лишь выселили из дома. Но ведь не арестовали! Не расстреляли! Оставили жить!
С тех пор в нашей семье от старших к младшим передаются две фамилии… Первая звучит как детская считалка, она чуть ли не с пеленок молоточками стучала в моих ушах: «Пик-ка-лак! Пик-ка-лак!» Это его подпись стояла под охранной грамотой.
В начале семидесятых годов я работал в областной североказахстанской газете «Ленинское знамя». И не помню уже в связи с чем, получил большое письмо из Львова, от одного из тамошних краеведов-историков, собиравших материалы о своих известных земляках-львовянах. В письме том — большая групповая фотография первых членов Петропавловского совдепа. В основном из командиров Пятой армии, оставленных здесь для налаживания советской власти и жизни. И среди них — человек по фамилии Пихоляк. Типичная западноукраинская фамилия. Значит, спаситель наш был родом из Прикарпатья, из Львова… В казахской фонетике нет чистого звука «х». Вместо него — к-оглушенное. Потому и звучало: пик-ка-лак, пик-ка-лак.
Кстати, тот самый первый Петропавловский совдеп располагался тогда в доме моего деда. Не там ли и фотография была сделана? Где она сейчас? И почему я ее не сохранил? По молодости, по несерьезности отношения к семье и к истории рода. А в газете она была опубликована в семьдесят третьем или семьдесят четвертом году…
Вторая фамилия, которая повторялась в нашей семье как заклинание, — Артамонова. Старуха Артамонова. Сколько помню себя — отец, мать, старшие братья вдалбливали мне одно и то же, одно и то же: «Помни старуху Артамонову, помни старуху Артамонову…» На самом же деле она была Сорокиной. Полиной Ивановной Сорокиной. Артамонова — уличное прозвище, так ее звали по мужу, Артамону Исаевичу — артамонова старуха…
Полина Ивановна была нянькой в доме Баймагамбета. И вот когда старца выселили… Да, жизнь оставили. Но места для жизни — нет. Уже немалая к тому времени семья с детьми, с девочками, моими старшими сестрами, околевала на улице. И нельзя никого винить, что не помогли. Они ведь были как прокаженные. Сейчас-то мы знаем, что в обстановке тогдашнего всеобщего страха, террора, опасно было не то что кусок хлеба протянуть несчастным, а даже молча посочувствовать. Девочки, не увиденные мною старшие сестры, так и умерли одна за другой в те самые годы.
И единственным человеком, который не испугался, кто принял всю семью старца в свой двор и дом, — была его служанка, «классовая антагонистка» Полина Ивановна Сорокина. Она тогда спасла нас.
Да пребудет светлой ее память. Да пребудут в добре и в здравии и поныне живущие в Омске и Петропавловске ее внуки и правнуки Раинчины и Сорокины…
Золото и Смертный Голод
Меня иногда спрашивали: неужто при богатствах твоего деда Баймагамбета у вас ничего-ничего не осталось?
Жизнь нашей семьи прошла на глазах нашего небольшого города Петропавловска, на глазах людей. Бедная жизнь. Беднее даже, чем у многих вокруг. А все равно спрашивали…
Трудно сейчас сказать, велико ли было дореволюционное состояние деда. Может, он богачом-то считался лишь по уездным петропавловским меркам? Его основное богатство было в табунах лошадей, в гуртах бычков, в отарах овец. Все это власть реквизировала в несколько дней. Конфисковали усадьбу, выгнали на улицу громадную семью, лишив всех гражданских прав.
И тем не менее я почти уверен, что семья все усе спасла от конфискации кое-какие драгоценности. Иначе бы никого не осталось в живых еще семьдесят пять лет назад, и я бы сейчас не писал эти строки.
В 31—33 годах в казахскую степь пришел Смертный Голод. Его устроили большевики во главе с Исаем Голощекиным, партийная кличка — Филипп. Тринадцатью годами ранее, на Урале, товарищ Филипп был одним из организаторов расстрела царской семьи. И теперь партия направила «самых проверенных и надежных товарищей» на новое, невиданное прежде смертоубийство — тотальную конфискацию продовольствия, тотчас вызвавшую Смертный Голод в Казахстане, Поволжье, на Украине. Но для казахов он был страшнее во много раз потому, что они были казахи. Они ведь тогда совсем не знали земледелия. Более того, во многих еще жило суеверие, что вторгаться в чрево земли — святотатство. Они только скотину держали и обменивали мясо на муку, сахар, ситец. И если узбек, кореец, поляк, русский, украинец по весне мог хоть корешок вырастить на своем дворике, то казахи моментально остались без всякого пропитания.
По предварительным данным историков, приведенным в книге «Расстрелянная степь», в те годы от голода умерло 200 тысяч человек других национальностей, населявших республику, а казахов — 1 миллион 750 тысяч. Ведь бычок или овца — не мешочек с зерном, их не спрячешь в бурьяне или в яме от зорких глаз комиссаров. С 1929 по 1934 год количество скота в Казахстане сократилось в десять раз. То, что оставалось, числилось и принадлежало созданным колхозам и совхозам. А у населения вся скотина была тотчас конфискована, и казахи стали моментально вымирать сотнями тысяч.
Сын первого секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Акмаля Икрамова, писатель, политзаключенный Камиль Икрамов с ужасом вспоминает в книге мемуаров, как он, мальчишкой еще, трое суток ехал из Ташкента в салоне-вагоне своего отца через казахскую степь — и вся степь, от горизонта до горизонта, была устлана человеческими трупами.
По переписи 1926 года казахов в Казахстане насчитывалось 3 миллиона 750 тысяч. Предположим, что после побед коллективизации в приграничные районы Китая откочевало минимальное число — 250 тысяч. Значит, осталось примерно 3 миллиона 500 тысяч.
Но ведь историки утверждают, что по их предварительным подсчетам в те годы голодной смертью умерли 1 миллион 750 тысяч казахов. То есть каждый второй… Такого процента смертности от комиссарских продразверсток не знали ни Украина, ни Поволжье. В это невозможно поверить — каждый второй.
Но вот официальная статистика. Между 1930 и 1979 годами численность коренных народов Средней Азии выросла в 3,25 раза. Исключая казахов. Они почему-то — только в 1,4 раза. Но это полный абсурд. Казахи такие же традиционно многодетные, как узбеки, киргизы, таджики. (Я, к примеру, шестой ребенок в семье, считая выживших.) Почему же у них прирост в два с половиной раза меньше, чем у соседей? Потому что статистика отталкивается от официальной численности казахов в 3 750 000. А на самом деле казахов осталось тогда чуть больше полутора миллионов. И все встает на свои места, если эти полтора миллиона сопоставить с численностью казахов в 1979 году. Как раз и получается статистический среднеазиатский прирост в 3,25 раза.
Я почти уверен, что мы имели утаенные ценности из богатств деда Баймагамбета. Иначе бы никто из семьи, выброшенной на улицу, не выжил в те годы, когда грамм хлеба равнялся грамму золота. И получается, что мои родители выжили, потому что золотом откупились от общей участи. И дали жизнь моим братьям, мне. Правда, три старших сестры мои в те годы умерли во младенчестве. Да прадеда расстреляли, да деда по материнской линии вместе с дядьями уничтожили в сталинских лагерях, но это уже немного другая история.
