В поисках грустного бэби - Василий Павлович Аксенов

Америка, ты богатая,

На бабах ты не пахала,

Не воевала ты на своей земле,

Наше горе твоим не измеришь.

Сегодня ты все имеешь,

Только — воображения хочу тебе пожелать:

Нас не будет, и вам не бывать.

К американскому богатству нацболы относятся так, будто оно свалилось на США с неба, а не было создано колоссальным трудом народа, энергией и предприимчивостью дельцов, пафосом строительства принципиально нового в истории цивилизации, сильного, но либерального общества. Им кажется, что при раздаче богатства матушка-Россия была просто-напросто несправедливо обделена, а вот Америка при дележе нахапала.

Не лучше ли было бы не злопыхательствовать на чужое богатство, а всерьез подумать о своей бедности: откуда она?

Объявив древнее дело грабежа и разрухи величайшим событием в истории человечества, задушив собственную демократию в самом зародыше, беспрекословно подчинившись самой лживой и самой неумолимой власти, приняв самую идиотскую систему экономики, став диким пугалом всей земли, они не хотят даже задать себе вопрос: «кто же пашет на русских бабах?», а вот с рабской наглостью полаять через забор на богатого соседа — за милую душу!

В недостатке воображения, что здесь как бы предполагается Шкляревским, содержится и априорная агрессивность, нацеленность на уничтожение оппонента. Поэтическое же воображение нацболизма не выходит за пределы им же созданного обмана.

Вообще, в отношении Америки там, за Беринговым проливом, бытуют мифы собственного изготовления редкой устойчивости. Даже и высоколобые интеллектуалы нацболизма пребывают (не исключаю даже, что и искренне) в их плену. Для того чтобы расшевелить в данном случае американское воображение, не мешает бросить взгляд на то, как эти идеологи представляют себе интеллектуальную и литературную ситуацию в Соединенных Штатах.

Согласно нацболовской классификации (классификация — это главная одержимость марксизма всех времен; иной раз кажется, разреши ему все проклассифицировать, и он оставит человечество в покое), — итак, согласно этой классификации, культурные силы США делятся на две основные группы — космополиты и национально мыслящие. Нетрудно догадаться, к какой группе направляет нацболизм свои симпатии.

К «национально мыслящим» критик Селезнев относил таких писателей, как Фолкнер, Фрост, Колдуэл, Стейнбек, Уоррен, Уайдлер, Гарднер. Критик Петр Палиевский, что слывет вожаком нацболовской теоретической мысли, считает Фолкнера чем-то вроде американского Шолохова, хотя и в несколько ухудшенном варианте, ибо он «предлагал не больше, чем мог предложить: старые человеческие ценности», тогда как Шолохов был выше гуманизма, этого наследия «устаревшего девятнадцатого века».

Все-таки Фолкнер хорош как представитель глубинки, истинно народной жизни и, таким образом, как антипод космополитам-авангардистам типа Джойса. Выстраивая свою схоластическую схему, дьячки нацболизма объявляют суть современного конфликта: космополиты против России, космополиты против Америки, космополиты против мира, космополиты против самого бытия.

В американской культурной жизни, по мнению другого кита нацболизма Кожинова, существуют сейчас «здоровые возрожденческие» силы и «темные силы распада»; к последним относятся постмодернисты. К постмодернистам же, злокозненным, что язвительно противостоят «истинным ценностям американского народа», московский мудрец относит народ такого типа: Ален Гинзберг, Джек Керуак, Лоуренс Ферлингати, Курт Воннегут, Джером Сэлинджер, Джон Апдайк, Филип Рот, Норман Мейлер, Питер Брукс, Джерри Рубин, Джеральд Дворкин, Пол Гудман, Дениз Левертов, Карл Шапиро. Процент еврейских имен, как мы видим, в списке «темных сил» весьма высок: так у нацболов всегда.

В том факте, что многих писателей из этого списка в шестидесятые и в семидесятые годы публиковали в СССР, Кожинову видится некое звено мирового космополитического заговора. Люди, публиковавшие их, делали вид, что имеют дело с бунтарями против капиталистического общества, а на самом-то деле их бунт направлен «в равной степени — а подчас даже в большей — против социалистического образа жизни».

Постмодернистский бунт, по Кожинову, являлся орудием «заправил мирового империализма», «Бельдербегского клуба (?) и ЦРУ» и способствовал выработке зловещей политики Рейгана.

Чуть-чуть споткнувшись на «неоконсерваторах» — ведь они, настоящие враги социализма и друзья президента Рейгана, на дух не переносят постмодернистов, — Кожинов пускается в перечисление: «Норман Подгорец, Ирвинг Кристол, Роберт Элтер, Чарлз Френкель, Дэвид Рисмен, Натан Глейзер» — ах, как будоражит эндокринную систему нацбола звучание этих имен! — и тут с легкостью и (согласимся) полной естественностью приходит к выводу: и те и другие являются антикоммунистами, космополитами, действующими в полной стачке друг с другом, сначала одни, потом другие, ибо «перед нами две стадии (!) развития одного литературного и, шире, идеологического явления. Цель и на той и на другой стадии одна: превратить американский народ в послушное орудие международного империализма и сионизма».

Последнее слово кожиновской аргументации нам следовало бы подчеркнуть трижды, в нем содержится корневая идея всех этих дубовых нацболовских построений: «Бей жидов, спасай Россию и Америку!» Главный враг нацизма любой окраски остается все тем же.

Любопытно, что в этих невежественных бреднях впервые как бы проявляется какой-то смутный призыв к «здоровым силам Америки». Раньше предполагалось, что всякая американщина должна быть искоренена ходом исторического прогресса, сейчас у здоровых сил появилась слабая, но все-таки надежда на выживание и даже на сотрудничество в борьбе с «темными силами распада»; им нужно лишь отбросить «старые человеческие ценности» да вызвериться антисемитизмом, а потом-де договоримся.

Невежество нацболизма в оценке американской культурной ситуации, возможно, является идеальной канвой для примитивного рисунка модернистского, космополитического и в конечном счете еврейского заговора. Выделив почему-то покойного Джона Гарднера в качестве символа «здоровых, национально мыслящих сил», Кожинов не может даже удержаться от намека, что трагическая гибель писателя была не случайна, что за ней можно увидеть «поистине страшный смысл», разглядеть зловещие тени постмодернистов и неоконсерваторов.

Невежество, мифотворчество и вульгарность в оценке американской ситуации, увы, не являются достоянием одних только нацболовских умников. Официальная советчина (может быть, даже и специализированные по Америке соответствующие учреждения и личности вроде спецкоров и обозревателей) также не очень-то ясно представляет себе американскую жизнь. Охотно берутся на веру самими же изобретенные стереотипы лжи. Массовый агитатор, говоря об американской прессе, употребляет выражение «машина американской пропаганды», но даже такой эксперт, как Георгий Арбатов, сдается мне, не понимает степени независимости здешней прессы от правительства.

Придушив у себя в стране всякие открытые проявления инакомыслия, советские аппаратчики хотят и Америку представить тоталитарным царством, а главное, они сами хотят поверить в это, всячески избегая мысли о том, что, если бы меру непокорности, нужную в СССР для определения антигосударственности, можно было