Николай Плахотный - Великая смута
В сталинские времена это назвали бы вредительством. Что и есть в натуре. По тогдашним законам виновнику грозило не менее как десять лет (с правом переписки). Теперь же явных врагов народа и Отечества тихо переводят на новое место. И там все повторяется сызнова. Волк не может переродиться в овцу.
Решено всей семьей ехать на Кавказ. Валентин.
Письмо семьдесят седьмое
Ваш новый адрес у меня есть, но без индекса. А почта без индекса письма не принимает. Пишу наугад.
Вы говорите, чтобы я не дразнил и не обижал Бочкарева. Как могу я начальника обидеть, если у меня в руках никакой власти нет. Власть вся у него и ему подобных. И они ею злоупотребляют. Люди же бесправны, молча обиды сносят и втихомолку проклинают мучителей.
В правлении есть экономический отдел. В нем сидят две дамочки. Одна (Кравченко) приехала как-то к нам на собрание. Слушала, слушала. Потом взяла слово и говорит: «Почему вы все такие робкие и забитые? Поступайте так, как Рак. Он молодец». Мне теперь неудобно чужие комплименты повторять.
Всю сознательную жизнь работаю я в животноводстве. Среди здравствующих скотников нет старше меня по стажу. Бочкарев же выставил мне в трудовой книжке всего четыре года работы. Я не стал ссориться-ругаться. Чужие люди приводили Бочкареву пример. Второй пастух в нашей бригаде – Карлуша. Так он у меня в подпасках ходил. Так что вы думаете? Карлуше поставлен стаж больше, чем мне.
К нам прислали со стороны новую кадровичку. Пересмотрев дела в картотеке, она поставила мне стаж 15 лет. Учетчик вернулся с этой приятной для меня новостью. На другой день я сам поскакал в Лемешкино, чтобы удостовериться. Кадровичка меня успокоила, заявив: «Никто не имеет права урезать работнику его стаж».
Слова эти услышал Бочкарев. Он сделал безразличное лицо, как игрок при проигранной партии. И замыслил каверзу: тайком испортить трудовую книжку. Новый председатель из солидарности встал на сторону своего предшественника. Даже дальше пошел. Подставил лжесвидетелей: будто я не выработал 20-летнего стажа по своей халатности. Нашли какой-то давней давности приказ, где записано, что я бросил колхозное стадо «на произвол судьбы, чем нанес сельхозартели непоправимый ущерб». Это фальшь, небывальщина.
Чуть было главное-то не забыл. Из Министерства сельского хозяйства пришло письмо от нового заместителя министра тов. Огрызкина. Он сообщает, что «найден более приемлемый вариант изготовления кнута в комплекте с зонтом». Не верится мне. Боюсь сглазить.
Прямо на почте распечатал я запечатанный дома конверт, чтобы сообщить о другой новости. Стаж мне восстановлен, поставили 25 лет. Это стало возможно благодаря вмешательству райкома. Все-таки коммунисты и добра немало делают, надо отдать им должное.
От сердца малость отлегло. Пасу коров. Со мной в компании Дмитрий Лысенко и Павло Трошило. Три крепких лба. Значит, продукция должна быть. Валентин.
Письмо семьдесят восьмое
За то время, как мы потеряли друг друга, немало воды утекло. Вы уехали жить на север, а я подался со всем семейством в курортные палестины. Это рядом с Кисловодском. Из хутора выбирались в бездорожье и половодье. 20 марта – историческая дата в моей жизни.
Вот как все это произошло. В десять утра ко двору подкатил мощный трактор «Кировец». Стали грузиться. Тем временем народ подходил – друзья, кумовья, неприятели. Всех до одного угостил водкой. Попрощались. Под пальбу из ружей и дробовиков тронулись мы в путь. В душе было легко. Вернее, пусто.
Надеюсь, вы и тут нас не забудете, навестите. Место курортное, мирового значения. Вокруг красивые горы, много минеральной воды отличного качества. Она здесь ничего не стоит. Пей, сколько влезет. Хочешь из фонтанчика, хочешь прямо из источника. Валентин.
Письмо семьдесят девятое
По вашей просьбе описываю обстановку в совхозе. Главное лицо тут – Богданов, он царь и бог. Давно я приметил, что недобрые люди умеют ловко подбирать ключ к сердцу начальника. Но вокруг нашего управляющего, не поверите, пустота. Всех держит на дистанции. И это его главное преимущество. Тем он и силен.
О директоре пока ничего конкретного сказать не могу. Он вообще как бы Саваоф.
Поселок обликом похож на средний городок. Люди живут в многоэтажных домах. Есть повыше, чем у вас в Москве. Но из-за квартир идет тихая, сложная борьба. Общая приманка – работа на виноградниках. Эта сладкая ягода имеет горько-соленый привкус. Потому жилье в первую очередь (и даже вне очереди) дают тем, кто трудится в садоводстве. Вот люди и хитрят, всячески изворачиваются. Сперва соглашаются на все, а немного погодя оставляют на каторжном винограднике одного «заложника» из членов своей семьи – остальные растекаются по учреждениям, предприятиям.
Есть кое-какие наблюдения о здешних порядках, нравах. Однажды мне необходимо было смолоть зерно для поросенка. Договорился с трактористом насчет поставки туда и обратно. Но вот как дело повернулось. Хозяин трактора магарыч выпил, а работу что-то не торопился делать. В Крутом такое считается верхом наглости. Я решил стребовать долг. Встретил этого мужика на улице, стал ему выговаривать. Разговор услышал управляющий. Он подошел к нам, поздоровался, затем так спокойно приказал нахалу сделать «все по уговору». После, как говорили, за эту халтуру с него еще и деньги высчитали.
Дисциплина здесь жесткая для всех, без выбора. Месяц назад Лида получила на руки мало денег. Пожаловалась управляющему. Кассир принесла недостающие 145 рублей прямо на рабочее место. Не хочется говорить языком прессы, но в данном случае не обойтись. Богданов – коммунист кристально честный, благородный. За ним хочется идти туда, куда позовет. Еще хочется таким и подражать. И все равно во сне вижу Крутой хутор. Днем же, бывает, находит такое, что хочется зареветь по-бабьи. Будь проклят Бочкарев. Из-за него мы здесь.
Письмо восемьдесят третье
Собрался было на родину. Не отпустили. Дел больно много. Обещают отпуск в июне.
Восьмой год уж как мы осели на Кавказе. В одном из писем я, кажется, переложил меду и сахару. На самом деле жизнь в Капельнице не столь уж и сладкая. Много тут людей политичных, хитрованов разных мастей.
Когда сюда мы в спешке уезжали, своих павлинов я оставил у сестры, надеясь потом за ними вернуться. Получили квартиру, сарайчик. Но птицам места не находилось. Как быть? И вот что надумал. Совхоз богатый, вокруг культура и красота. Ну и хотелось со своей стороны прибавить малую толику. Пошел с докладом к самому директору: дескать, намерен подарить коллективу необычных птиц. И место им приглядел – в детском саду.
Мысль директору понравилась. Но когда он подсчитал расходы, за голову схватился. Много требовалось бензина в оба конца. Горючее же в дефиците, лимитируется. Тогда я решил перевезти пернатых за свой счет. Сколько трудностей в пути встретилось, не описать. Совхоз оплатил расходы по минимальному железнодорожному тарифу, как поездку в плацкартном вагоне. Остальное – из своего кошелька.
Наконец павлинов можно было поздравить с новосельем. Но сразу выяснилось, что в хозяйстве нет подобающего корма. Дома у меня был целый мешок семечек, и я уговорил соседа привезти их на мотоцикле. Там всего четыре километра. На обратном пути нас захватила сильнейшая гроза. На крутом вираже машина перевернулась, едва в пропасть не полетели, дерево спасло, а фару разбили. Конечно, я оплатил товарищу убыток. А моя семья меня ругала за пустые расходы. Попутно было сказано, что я слишком прост, потому и живем бедно. Мне же хотелось, чтобы павлины не пропали и радовали людей поселка своей природной красотой.
Когда мы жили на хуторе, многие просили перья этих птиц. Кое-кто и воровал, живьем вырывали из хвостов. Перья ставили в красном углу, укрепляли на стенах. Держали в качестве подарка на торжественный случай. И вышло так, что сами мы остались без павлиньих перьев. А ведь у одного самца их вырастает за сезон до 150 штук. И все равно не хватало.
Когда мы перебрались на Кавказ, одно перышко Лида сберегла. По приезде поставила в вазу и сказала: «Пусть будет на память». Но вышло иначе. На каникулы в Капельницу приехал Сашкин товарищ. Как ни зайдет в горницу, с завистью глядит на лазоревое перо, глаз не отведет. Оно и, правда, приковывает взор. Когда же паренек собрался ехать в Магадан, стал умолять Сашку, чтобы тот выпросил у меня перо павлина.
Жаль было расставаться с красотой. Но я подумал, что самцы осенью снова сбросят перья, и я выпрошу одно. Лида же стала меня укорять, что всегда готов отдать последнее. Я же ее утешал: детский сад не пожалеет нам перышков. А Лида в ответ: «Жди, они для своих только! И такого простофилю еще поискать».
Никак не мог я согласиться с женой. Но на досуге подумал: ведь не раз уже Лиде я проспоривал. Она рассудительней и зорче. Однако, выбрав час, пошел в детский сад и обратился к заведующей. «Вера Никитична, – говорю, – когда самцы сбросят перья, вы мне дадите хотя бы парочку?» Она стала громко смеяться: «Зачем тебе, ты же не маленький». Я был осторожен в словах. А Вера Никитична, видя, что в нашу сторону приближаются дети, стала смеяться еще громче и сильней, делая при этом вид, что разговаривает шутя. Наконец, успокоившись, спросила уже вполне серьезно: «Зачем вам перья павлина? Какой в них секрет?» Я был недоволен ее шутками. Но она меня успокоила, заметив: «Придет срок, хоть все перья забирай». Я же подумал: «Хоть и насмешлива эта женщин, но щедра».
