Гали Еникеев - Корона Ордынской империи, или Татарского ига не было
Но многочисленные братья Бердибека, узнав о происшедшем, начали боевые действия против самозванца, который согласно Ясе заслуживал одного — смерти. В Улусе Джучи по действовавшему тогда закону каждый чингизид мог наследовать престол, но только после того, как хана избирал и утверждал совет высшей знати — Курултай (там же, 18).
В конце концов, Бердибек получил заслуженное возмездие, но с его смертью «всебщую междоусобицу, охватившую страну», остановить никому не удалось — в разных областях государства правили разные ханы (там же). Правили также не только ханы-чингизиды, но и эмиры (бийи, беки), которые способностями к руководству и числом сторонников могли соперничать с ханами (53, 175).
В междоусобных столкновениях, как и в первой «внутренней войне», «самое активное участие» принимали и русские князья со своими войсками. И при этом «выясняли отношения» между собой — так как не было сдерживающего влияния Центра-Орды, механизм урегулирования конфликтов в данных условиях не мог работать.
Но толкуются указанные события исключительно как «война татар с русскими» — хотя налицо абсурдность подобных утверждений, если взглянуть на факты, а не на «прописные истины» западников.
Рассмотрим объективно из этих событий наиболее примечательные, такие как Куликовская битва и «взятие Москвы Токтамышем».
В первом случае битва, что общеизвестно, состоялась между московским князем Дмитрием и татарским мурзой (князем) Мамаем — узурпатором. Согласно сведениям из русских летописей, литовцы и их союзники рязанцы (западники), желая изгнать князя Дмитрия из Москвы, Коломны, Владимира и Мурома, действовали в союзе с мурзой Мамаем (40, 136–137), создавшим, по сути, свое отдельное государство на западной части Улуса Джучи.
Чтобы стать «независимым от других татар», Мамай «самого царя своего убил, ведь он понял, что татары любят своего царя, и побоялся, чтобы тот не отнял у него власть и волю, и потому убил царя и всех верных ему и любящих его» (31, 658)[201].
Не дождавшись изъявления покорности от московского князя Дмитрия, который поддерживал «законного царя» державы монголов, самопровозглашенный глава Орды Мамай нанял генуэзцев, черкесов, армян, и выступил в поход, согласовав свои действия с католиком-литовцем князем Ягайло (13, 279), сыном Ольгерда, «который, как и его отец, мечтал о захвате части Руси» (33, 156). Также Мамай вступил в союз с генуэзцами (там же), которые при хане Джанибеке были лишены возможности продвижения в Поволжье и на Русь. В союзе с Мамаем и литовцами был, как было выше отмечено, и рязанский князь Олег (31, 658).
Это общеизвестные, но игнорируемые факты.
Московский князь Дмитрий защищал в битве против Мамая общие интересы Державы[202]. Союзником Дмитрия был хан Улуса Джучи Токтамыш (33, 158). Именно поэтому князь не прислушался к мнению тех (западников), кто предлагал ему выступить против хана Тохтамыша, которому удалось, благодаря союзу с князем Дмитрием, воссоединить Улус Джучи (правда, на недолгое время, лет на двадцать) — князь Дмитрий «не хотя стати противу самого царя» Тохтамыша (38, 306).
Убедившись окончательно, выражаясь словами русской летописи, в том, «что татары любят своего царя» (31, 658), и что в этом они не отнюдь не одиноки, «потерпевший поражение Мамай тем не менее не покорился Токтамышу, с оставшимися у него наемными войсками он решил дать сражение хану в районе современного города Мариуполя, возле реки Калитски (ныне Кальчик. — Г.Е.). Потерпев поражение, мятежный мырза с семьей поселился в Кафе у генуэзцев, которые, в виду минования надобности в нем, убили и Мамая, и его домочадцев» (13, 282) — в соответствии с рациональным западным мышлением. Тем не менее, «разъяренный убийством Мамая и его семьи, Токтамыш жестоко наказал генуэзцев» (там же).
Теперь рассмотрим внимательно событие, называемое в официальной истории «набег Тохтамыша на Москву в 1382 г.». Нелепо утверждение официальных историков о причине этого «набега» Тохтамыша: стремлении татарского хана «не дать Дмитрию Донскому освободить русскую землю от татарского ига» (31, 663–667).
И не в том дело, что хан Тохтамыш хотел «получить выход (дань), которого безуспешно добивался Мамай» (38, 305). Так как уже осенью 1380 г. «князь великий отпустил в Орду своих киличеев (порученцев. — Г.Е.) Толбугу да Мокшея к новому царю с дары и с поминкы» (там же, 277) — так что «поминки» («дань» с учетом задолженностей за предыдущие годы) были уже отправлены Дмитрием к хану Токтамышу.
Следующие факты подводят сами к определенному выводу о причинах «набега Тохтамыша и разорении им Москвы»:
Во-первых, в момент так называемого «набега» в Москве отсутствует князь Дмитрий, у которого нет никаких причин избегать встречи с царем.
Во-вторых, Токтамыша еще нет под Москвой, а в городе бушует «мятеж великъ» (38, 307): «Всташа вечем народы мятежники, недобры человеки, люди крамольники: хотящих изойти из града не токмо не пущаху, но и грабляху… ставши на всех воротах городских, сверху камением шибаху, а внизу на земле, с рогатинами и сулицами и с обнаженным оружием стояху, не пущающие вылезти вон из града»[203] (31, 663). «К этому надо добавить, что все «защитники» Москвы были пьяны, ибо разгромили боярские подвалы, где хранились бочки с медами и пивом» (там же).
В-третьих, владыку Киприана и великую княгиню взбунтовавшиеся москвичи ограбили и оскорбили, и они чудом спаслись от мятежников (31, 667; 33, 162).
И, в-четвертых, в результате этого мятежа власть в городе переходит к литовскому князю Остею[204], который в качестве «пастыря» мятежников, «руководит обороной Москвы» (38, 307; 80, 78). А литовцы были, как нам известно, врагами державы монголов — русских и татар, которых в рассматриваемое время представляли великий князь Дмитрий и хан Токтамыш.
В-пятых, поездка Токтамыша не была «военным походом на Москву», так как войск с собой у него было не достаточно для того, чтобы успешно штурмовать город (31, 664).
И вот когда хан Токтамыш прибыл к воротам Москвы, и стал наводить справки, не обнаружив князя Дмитрия в городе, несомненно, описанное выше, было до него доведено.
И бунт, и все остальное, что было совершено в Москве непосредственно перед прибытием Токтамыша, и продолжалось после его прибытия к городу, включая посягательство на личность и имущество митрополита и великой княгини, массовые акты мародерства, по законам того времени заслуживало наказания в виде смертной казни. И не только в Улусе Джучи — но и в Западной Европе, и на Востоке.
И еще узнает Токтамыш — город князя Дмитрия находится в руках враждебного князя — литовца Остея. И вот после принятия решения о подавлении бунта и возвращении города законному князю войско Токтамыша (небольшое и без штурмового снаряжения), при помощи русских князей проникает в город и подавляет бунт и беспорядки. Во время уличных боев сгорает церковь и погибает множество бунтовщиков[205]. А был бы на месте Тохтамыша князь Дмитрий? И вероятнее всего, что трупов в Москве было бы не меньше, а намного больше — учитывая, что «мятежники, недобры человеки, люди крамольники» оскорбили и ограбили великую княгиню.
Вот это все и было названо в «официальной истории» — «набег Токтамыша на Москву с целью получения выкупа» или «с целью помешать князю Дмитрию освободить Русскую землю от ига».
Подробный фактологический анализ описанных в романовской историографии событий конца XIV–XVII вв. и до начала XVIII в. требует, несомненно, отдельной книги, и возможно, даже не одной — ввиду «избытка материала», требующего тщательного анализа (33, 191).
Но здесь отметим основные моменты, которые замалчиваются официальными историками, неосознанно придерживающимися курса на разрушение «симбиоза этносов» Евразии-России.
Происходившие на территории России со второй половины XIV в. боевые действия объясняются обязательно как противостояние слабеющей Орды-Центра («татарского государства»), с одной стороны, и усиливающейся Московской Руси — с другой. То есть приписываются этим боевым действиям межэтнический характер.
Хотя увидим вовсе не так обстояло дело — на Руси и Улусе Джучи к концу XIV в. «сложились две коалиции — московско-татарская и литовско-тверская», враждебные друг другу (31, 593).
Первую представляли московские князья и их сторонники из русских князей в союзе с татарами-чингизидами, большинство из которых исповедовать ислам. Последнее обстоятельство не мешало союзу и дружбе с православными: «Православные и мусульмане-татары уживались друг с другом, но отнюдь не стремились объединиться в один этнос — это и называется симбиоз» — взаимовыгодное сотрудничество и союз (там же, 602). Способствовало этому то, что татары и русские были «связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным психическим сходством и часто возникающей взаимной симпатией (комплиментарностью)» (34, 35)[206].
