Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9
Единственным хорошим руководителем на начало войны В. Денисовым выставлен Берия, ведь пограничники, подчинявшиеся его ведомству, действительно стояли насмерть. Но дело ведь не в ведомственной принадлежности тех или иных войск, а в их постоянной боеготовности. Пограничникам, по роду их службы, постоянно надлежит быть в полной боевой готовности. Жуков, находясь всего полгода перед войной на посту начальника Генштаба, делал всё для повышения боеготовности войск. Вот программа по усилению боеготовности западных округов, которую разработал Жуков:
1. Укомплектование дивизий западного направления до полного штата.
2. Приведение ПВО в повышенную готовность и укомплектование её до штатов военного времени.
3. Выдвижение трёх-четырёх армий из центра на запад для прикрытия трёх западных округов.
4. Провести отмобилизование части приписного состава.
Жуков уговаривал маршала Тимошенко идти с этой программой к Сталину. Тот не сразу, но согласился. Они вместе выступили на Политбюро.
Сталин выслушал их. Сказал: "Вы, я вижу, заодно". Потом, повысив голос, добавил: "Куда вы нас зовёте? К войне?" - И набросился с ругательствами на Тимошенко. Затем приказал: "Выйдите оба!" После их ухода произнёс: "Это всё Тимошенко делает". - Раскурил трубку и добавил: "Надо бы расстрелять его". Берия хотел подняться, чтобы дать команду на задержание, но Сталин его остановил (по книге: Сульянов А. К. "Маршал Жуков. Слава, забвение, бессмертие").
Приведённая сцена показывает, в какой тяжёлой обстановке трудились Жуков и Тимошенко, о которых с таким презрением отзывается в своей статье В. Денисов вслед за Резуном и Буничем. Позиция этих авторов была уже сокрушительно раскритикована в книге Сульянова о маршале Жукове, других материалах патриотических авторов.
В конце своей статьи В. Денисов заявляет: "Давно пора перестать валить вину за трагические события 1941 года на одного Сталина". По-моему, никто уже не валит. Появилась другая мода: валить вину за трагедию 1941-1942 годов на великого русского патриота, талантливого полководца Георгия Константиновича Жукова, которого Сталин, кстати говоря, всегда бросал на самые опасные и важные участки фронта. Исправлять положение, спасать ситуацию, добиваться победы. И Георгий Константинович никогда не подводил его.
Заканчивая разговор, хочу сказать, что Сталин научился считаться с мнением своего заместителя по работе в Государственном комитете обороны лишь к концу 1942 года. В 1943 году во время Курской битвы их отношения были спокойными и уравновешенными. Одобряя общий политический курс Иосифа Виссарионовича Сталина по подъёму экономики страны, по подготовке её к войне с Германией, не следует, на мой взгляд, закрывать глаза на отрицательные стороны характера этого великого человека и руководителя. Во всяком случае, он мог бы больше доверять Г. К. Жукову, полководцу, владевшему стратегическим мышлением.
Е. Н. Березин,
участник Курской битвы, г. Челябинск
ДЕЗЕРТИРЫ
Зима 1942 года была тяжёлой. Война в самом разгаре. Немцы, отброшенные от Москвы, отходили на юг и с особой яростью свирепствовали на покидаемой ими территории: сжигали дома, стога с сеном и соломой, скирды с ещё не обмолоченным хлебом. Горела земля. От нашей деревни фронт был уже недалеко. Слышалось, как грохотали тяжёлые орудия, а по ночам всё небо горело багровым заревом. Война наступала, и с каждым днём фронт продвигался всё дальше вглубь страны. Прошли через нашу деревню отступающие войска Красной Армии. Стало непривычно тихо, тревожно и страшно. Казалось - ещё немного, и немцы войдут в нашу деревню - такую мирную и чистенькую, занесённую до самых труб бесконечно идущим снегом.
В такое неспокойное время угораздило нас поехать на престольный праздник в деревню Лосмино. Это даже не деревня, а скорее хутор. Всего-то 5 дворов. Люди здесь живут добротно, зажиточно, своим миром. Дома у всех крепкие, амбары, сады, пасеки, а вокруг хутора бесконечные колхозные поля. Пшеница, рожь, гречиха, просо - бери от земли всего, сколько захочешь. Несмотря на войну, было людям и что на стол поставить, и чем скотину и птицу накормить.
Погуляли, стали готовиться к отъезду. Дедушка, добрейшей души человек, давал мне, четырнадцатилетней девчонке, как самой старшей из отъезжающих, последние напутствия:
"Ты лошадь-то особо не торопи, она старая, сама возьмёт нужный шаг… Но вожжи из рук всё ж не выпускай, если что - гони во всю прыть!" - Я слушала его, а сама думала: "О чём беспокоится дедушка, что может случиться?"
Из Лосмина выехали, когда было ещё совсем светло. Но зимний день короток, не успели проехать и половины пути, как стемнело настолько, что в двух шагах ничего не видно. Небо затянули тучи, ветер с завыванием гнал позёмку, заметая наезженный санный путь. Я опустила поводья. Лошадь бывалая - дорогу к дому знает, не заблудится, бежит себе неспешно. Да и куда торопиться? Мы сидим в санях, закутавшись в тулупы, зарывшись поглубже в сено. Тепло. На мгновение выглянула луна, осветила местность. Я увидела
деревенское кладбище, от него до дома - рукой подать. Тепло и радостно стало на душе. Наконец-то приехали.
Вдруг лошадь испуганно заржала и встала, как вкопанная. Я приподнялась в санях и вижу: из-за крупа лошади надвигается на нас огромная белая бесформенная глыба. От испуга у меня перехватило дыхание. Сердце было готово вырваться из груди. Я застыла, боясь пошевелиться, девчонки прижались ко мне. Глыба, как коршун над зайчатами, нависла над нами. Выглянувшая на миг луна осветила человека. Я успела разглядеть его: страшный и обросший как зверь, шапка, засыпанная снегом, нахлобучена так, что видны только лишь узенькие щёлочки глаз. Взгляд тяжёлый, угрожающий. И такая лютая ненависть и злоба в нём, что страх побежал по мне мелкими мурашками.
"И откуда несёт вас лихоманка в такую погоду?" - осипшим голосом злобно прошептал он и, не дождавшись ответа, развернулся и, как привидение, исчез в снежной мгле. Я узнала его, а он это понял. Это был наш односельчанин - Семён Гусаков, которого давно и безуспешно ищут. Он - дезертир.
До войны Семён работал в колхозе. Слыл хорошим хозяином, имел добротный дом на краю деревни и жену Степаниду. Стеша небольшого росточка, бойкая, весёлая, неугомонная на выдумки. Лицо её, всегда смуглое, было в мелких рябинках, оставшихся от оспы, перенесённой в детстве. В небольших серых глазах всегда искрились смешинки. Они делали её лицо загадочным и привлекательным. Когда Стеша пела или плясала - собиралась вся деревня. На деревенских посиделках, где собирались лучшие мастерицы, не было ей равных. Всё кипело в её умелых руках.
А Семёна Степанида боялась. Крутой он был. Что не так, не по нему, долго не раздумывая, бил своей ручищей наотмашь, куда придётся. После чего Стеша долго ходила с синяками, прикрывая лицо низко повязанным платком. В деревне её любили и жалели, Семёна недолюбливали.
На войну Семёна Гусакова забрали в августе. Стояла сухая солнечная погода. На гумне скирды с хлебом, у дворов копны с золотистой соломой. В амбарах - зерно нового урожая. Хорошо. Только бы жить - а тут война… Пришли повестки. Мужиков забрали, а Семёна попридержали как механизатора до конца уборки нового урожая, который в тот страшный год выдался на славу.
Провожали Семёна всем колхозом, накрыли столы. Люди плакали, давали напутствия: "Будь здоров, Семён! Береги тебя Бог! Бей фашистов, не жалей их, проклятых, гони с нашей земли!" А Семён сидел за столом угрюмый, низко опустив голову, изредка только кивая в знак согласия.
Оторвавшись от дум, Семён встал, выпил полстакана водки, простился со всеми и, обняв Степаниду на прощание, вышел из избы.
Стеша не пошла за подводой, увозившей её мужа на Великую войну. Его проводили бабы и ребятишки.
Но не успели ещё Семёновы следы простыть и бабьи слёзы высохнуть, как поползли по деревне слухи: сбежал Семён, не доехал до сборного пункта. Кто-то видел его поздним вечером в самом глухом месте у речки, под огородами, где лозины свесили ветки к самой воде. Слухи дошли и до района. В конце ноября, когда выпал уже первый снег, приезжали в деревню люди из органов, но тогда они никого не нашли. Семён как в воду канул. Они не нашли, а народ был уверен, что Семён скрывается где-то в деревне. Сильно изменилась Стешина жизнь. Дом её, когда-то открытый для всех, превратился в глухую крепость, на всех дверях появились замки. Окна занавесились плотной тканью. Сама Степанида изменилась до неузнаваемости - вся почернела, сгорбилась, замкнулась в себе. При виде деревенского почтальона она уже не бежала ему навстречу, а сворачивала в сторону. Видно было, что не ждёт она весточки с фронта, не от кого. Люди, однако, не лезли к ней в душу, понимали, что тяжёлый камень лежит на её сердце.
Пришла весна 1942 года. В конце марта яркое весеннее солнце растопило снег на высоких местах, зазвенели ручьи. Но с приходом весны и война разгорелась с новой силой, немцы рвались к Сталинграду. Война как молотилка пожирала людей, и в деревню всё чаще стали приходить чёрные вести о погибших на фронте отцах, мужьях и сыновьях.
