Олег Матвейчев - Повелительное наклонение истории
Между тем, это мнение неверное настолько, насколько возможно. Коротко говоря, у Хайдеггера не только не «то же самое», что у других философов, даже его современников, но и вообще нет с ними ничего общего. Это абсолютно новая эпоха в мышлении, эпоха, которая только начинается и в которой человечеству еще предстоит жить не одно столетие. Естественно, что это мышление потребовало и другого языка, живого языка. От этого языка у современного сознания действительно «болит голова» или «тянет в сон», как «тянет в сон» и «болит голова» у горожанина, привыкшего дышать газами и сидеть в прокуренных комнатах, когда он попадает в горы. Слово «введение» взято в заголовке в кавычки, поскольку это не академическое введение, и тем более не пересказ «взглядов Хайдеггера». Это опыт вхождения, перехода в мышление Хайдеггера из проблематики традиционной метафизики.
Общепризнано, что влияние Мартина Хайдеггера (1889–1976) на философию XX века было самым существенным. Однако в высшей степени удивительно: как получилось, что родившийся в провинциальном Мескирхе сын бочара, отшельник, давший в жизни всего два интервью (одно из них напечатано после смерти), отказавшийся от самой престижной в мире философской берлинской кафедры, все свободное время проведший за изучением древних греков, поэзии Гельдерлина и истории философии, был вообще замечен в бурном потоке двух мировых войн, нескольких десятков революций, переворотов в науке и технике, которыми был наполнен XX век?
Это показывает нам, что «влияние» истинного философа не является результатом грамотной рекламы, мало зависит от тиражей книг, статей, эффект от которых может быть только кратковременным, хотя геополитически и культурно значимым. И это ставит проблему «влияния» на новую высоту.
В науке принято стремиться к оригинальности. Считается, что ученый тем более велик, чем меньше в его трудах замечено влияние предшественников, чем более радикален разрыв с предшествующей традицией, чем больше «научная новизна». Критики и интерпретаторы зачастую работают как машины, выявляющие в текстах ученых, претендующих на оригинальность и новизну, следы чужого влияния, чтобы показать «откуда на самом деле вытекает» то или иное решение, какую тенденцию продолжает тот или иной мыслитель и что он «на самом деле внес» нового. Отсюда и рождаются типичные заголовки академических работ «Платон и Аристотель», «Гегель и Маркс», «Шеллинг и Кьеркегор».
Однако, очевидно, что истинно великие философы — это не те, на кого никто не повлиял, а те, на кого повлияла так или иначе вся традиция. Понятно, что на Канта, Гегеля и Хайдеггера повлиял, например, Платон. Так в чем тут криминал? Это ведь не значит, что все они стоят ниже студента Сидорова, который тоже прочел Платона, но последний на него никак не повлиял, поскольку студент Сидоров накануне был на вечеринке и перед экзаменом «пробежал» Платона по диагонали.
Испытать влияние — не грех, а великий дар. А вот что действительно непростительно, так это неспособность испытать влияние. Оказывается, для того, чтобы влияние состоялось, еще надо постараться. Надо иметь в себе тот СОСУД, куда осуществляется влияние- вливание.
Тысячи людей по всему миру ежедневно читают и Платона, и Гегеля, и Хайдеггера, но живут и мыслят как и прежде, никакого влияния прочитанное на них не оказывает. Но вряд ли их всех на этом основании можно причислить к оригинальным мыслителям. Нет, скорее влияние, которое они способны воспринять, исчерпывается уровнем попс-психологии глянцевых журналов, демагогических ток-шоу или «интеллектуальных» творений каких-нибудь американских гуру псевдоиндийского происхождения и оккультистов. Их душа мала, чтобы вместить истинно великое, она проходит мимо него, даже не замечая, либо злобно реагируя («это бред», «это заумь» и проч.). Таким образом, сосуд для влияния, орган, которым человек будет понимать текст великого мыслителя, должен быть сформирован заранее самим читателем.
Как же тогда получилось, что трудный для чтения и понимания Хайдеггер оказал большое влияние? Благодаря нисходящему упрощению! Сначала его поняли единицы, потом те единицы как-то смогли рассказать другим на том уровне, что они смогли вместить, потом уже тысячи доводили до следующих и так далее. Главное, что и те, и другие, и третьи очень хотели это донести: хайдеггеровские тексты провоцировали коммуникацию и поток разнообразных интерпретаций.
Почему вдруг так важно стало для всех интерпретаторов поделиться с остальными тем, что они поняли? И от чего зависит способность вмещать влияние, подвергаться влиянию? От природного ума? Но тогда мы придем к расизму. От образования? Но мы только что установили, что само образование невозможно без этой способности вмещать образование…
Когда мышление попадает в такой круг, возникает искушение воспользоваться всякими диалектическими уловками. Дескать, одно влияет на другое, а то в свою очередь влияет обратно, и так далее — по спирали… Однако сам Хайдеггер советовал и сам практиковал феноменологию. Лозунг феноменологии: «К самим вещам!» означает коротко «приоритет предмета над методом».
Нельзя подходить к феномену с заранее заготовленными внешними ему методами и техниками: это то же самое, что классифицировать, например, рыб по признаку, сколько каждая из них может прожить на суше. Классификация-то получится, только сущностных отношений не схватит. Хайдеггер, когда попадал в круг, всегда начинал с единичного феномена, примера, а затем, исследовав его, делал острожные обобщения. Поэтому чтобы ответить на вопрос о влиянии, я хотел бы поделиться тем, что знаю лучше всего, то есть личным опытом прихода к Хайдеггеру. Возможно, этот единичный пример «введения» в его мышление может дать подсказку для более широких обобщений.
* * *Я поступил на философский факультет Уральского государственного университета в 1988 году, а закончил его в 1993-м. Это были годы перестройки, путча, крушения СССР, шоковой терапии Гайдара, расстрела Верховного Совета и проч. В Свердловск я приехал из сибирского Новокузнецка, поэтому жил в общежитии. Жил в студенческом городке, где стоит та самая «общага на крови», описанная Алексеем Ивановым (автор «Сердца Пармы», «Золота бунта» и др.) в одноименном романе. И сам Иванов болтался там как раз в то же время.
Мне год довелось жить в описанной им общаге на ул. Большакова. Но моя «родная», на Чапаева, была не скучнее… Уже на абитуре я понял, куда попал: в одной из комнат после пьянки нашли труп. Кто убийца знали все, кроме милиции. Да она и не интересовалась. Этот убийца сам был убит года через два в криминальных разборках. А еще лет через пять погиб тот парень, к которому они все приходили в гости.
Вот так: скажи участникам той посиделки, что через несколько лет их всех не будет в живых, никто бы не поверил. Ну ладно один, другой, но столько раз подряд снаряд в воронку не падает! Падал. В те годы все падало. На улицах каждый день кого-то убивали или взрывали. Это «уралмашевские» бились с «центровыми» и «синими» за контроль над рынком казино и интим-услуг. Каждый месяц вся городская «элита» собиралась на похороны очередного криминального авторитета или вора в законе. Стройные ряды парней в малиновых пиджаках на БМВ. А те, кто в кожаных куртках, — на «восьмерках». Золотые цепи на шее и болты на пальцах. Неплохо «зарабатывали», видать.
И я спрашивал себя: зачем какие-то мальчики еще учатся в ПТУ? Ведь легче и проще идти «бригадиром» или «смотрящим», «торпедой» или «пехотой»? Власти бояться не стоит, ее просто нет. Люди защищали себя сами, окна квартир покрылись страшными решетками. Это были не города, а зоны с тюремными бараками, и жили в них «по понятиям», а не по закону. А я удивлялся: почему в криминальном мире есть «понятия»? Если уж нарушать закон, то зачем придумывать себе новый? Ведь проще и легче совсем без «понятий», как жили так называемые «отморозки».
К нам в общагу приходила одна банда таких подростков с общей на всех кличкой «ослы». Днем они крутили наперстки на автовокзале, обманывая доверчивых приезжих, вечером бухали в общаге и тискали девок. Как-то раз эти 15-летние сопляки поспорили с качком по имени Стас. Стас был в общаге авторитет, человек, чувствовавший себя уверенно именно в той жестокой жизни, но… «Ослы» просто толпой выбросили его со второго этажа, он как-то неудачно сломал ногу и… на всю жизнь остался калекой. Никого не наказали.
А еще к нам приезжали чеченцы, к одному из своих в гости. Пожили несколько дней, попили-поели, сделали какие-то свои чеченские дела (может, тоже убили кого-то, а может, «кинули» какой-то банк с помощью фальшивых авизо?). А потом один из них просто зашел в одну из девчачьих комнат и изнасиловал третьекурсницу. И уехал к себе в горы. Даже заявление никто писать не стал…
Да и милиция мало чем отличалась от бандитов. Одной моей знакомой пришло письмо из дома. Писала старшая сестра из сибирского Ленинска-Кузнецкого. Она ухаживала несколько лет за одинокой бабушкой, чтобы та завещала ей квартиру. Когда бабушка померла, оказалось, что ее давно уже пас участковый. Потому наследницу быстро на милицейской машине увезли в лес, изнасиловали и заставили подписать отказ от наследства. Муж узнал об этом, взял ружье и пошел в милицию разбираться. Его скрутили и отправили в СИЗО, пообещав, что он оттуда не выйдет… Вот и спрашивала старшая сестра, оставшаяся без мужа и квартиры, что ей делать. Только что была счастливая семья, честь, муж, квартира, и вмиг — ничего. Ведь жаловаться некому, мэр в этом городке известный криминальный авторитет с несколькими судимостями. Не знаю, чем там все кончилось… Но это ощущение бессилия, эту невозможность схватиться даже за соломинку, ситуацию абсолютного Ничто вокруг я запомнил на всю жизнь.
